Все шедевры мировой литературы в кратком изложении.Сюжеты и характеры.Русская литература XX века - Новиков В. И.
Десять ли лет прошло в этих пьяных пятницах, пятнадцать ли, прокатились чешские, польские, китайские, румынские события, прошли политические судебные процессы, — все это пролетело мимо «своего круга». «Иногда залетали залетные пташки из других, смежных областей человеческой деятельности» — например, повадился ходить участковый Валера, неизвестно кого выслеживавший на вечеринках и мечтавший о скором приходе «хозяина», подобного Сталину. Когда-то все они любили походы, костры, вместе жили в палатках у моря в Крыму. Все мальчики, включая Колю, с институтских пор были влюблены в Маришу, недоступную жрицу любви. На закате общей жизни Коля ушел к ней, бросив жену. Серж к тому времени оставил Маришу, продолжая, впрочем, поддерживать видимость семейной жизни ради горячо любимой дочери Сонечки, вундеркинда с выдающимися способностями к рисованию, музыке и стихам. Семилетний сын героини и Коли, Алеша, никаких способностей не имел, чем ужасно раздражал отца, видевшего в сыне свою копию.
Героиня — человек жесткий и ко всем относится с насмешкой. Она знает, что очень умна, и уверена: то, чего она не понимает, не существует вообще. Она не питает никаких иллюзий будущего и участи своего сына, так как знает, что больна неизлечимой болезнью почек с прогрессирующей слепотой, от которой недавно в страшных муках умерла ее мать. Убитый горем отец умер от инфаркта вскоре после матери. Сразу после похорон матери Коля как раз и предложил жене развестись. Зная о своей скорой смерти, героиня не рассчитывает на то, что ее бывший муж позаботится о сыне: в свои редкие посещения он только кричит на мальчика, раздраженный его неталантливостью, а однажды ударил его по лицу, когда после смерти дедушки и бабушки ребенок начал мочиться в постель.
На Пасху героиня приглашает «свой круг» в гости. Пасхальные сборища у нее и Коли всегда были такой же традицией, как пятничные — у Мариши и Сержа, и никто из компании не решается отказаться. Прежде в этот день она готовила вместе с мамой и папой много еды, потом родители брали Алешку и уезжали на садовый участок в полутора часах езды от города, чтобы гостям было удобно всю ночь есть, пить и гулять. В первую после смерти родителей Пасху героиня везет сына на кладбище к бабушке и дедушке, без объяснений показывая мальчику, что ему надо будет делать после ее смерти. До прихода гостей она отправляет Алешку одного на дачный участок. Во время привычной общей пьянки героиня вслух говорит о пороках «своего круга»: бывший муж Коля удаляется в спальню, чтобы унести оттуда простыни; Мариша приглядывается к квартире, размышляя, как ее получше разменять; преуспевающий Жора снисходительно разговаривает с неудачником Сержем; дочка Сержа и Мариши Сонечка отправлена на время вечеринки к сыну Тани-валькирии, причем все знают, чем занимаются эти дети наедине. А лет через восемь Сонечке предстоит стать любовницей собственного отца, которого сумасшедшая любовь к дочери «ведет по жизни углами, закоулками и темными подвалами».
Героиня мимоходом сообщает, что собирается отдать сына в детдом, чем вызывает общее возмущение. Собравшись наконец уходить, гости обнаруживают на лестнице под дверью Алешу. На глазах всей компании героиня бросается к сыну и с диким криком до крови бьет его по лицу. Ее расчет оказывается верным: люди «своего круга», которые могли бы спокойно разрезать друг друга на части, не выносили вида детской крови. Возмущенный Коля забирает сына, все хлопочут над мальчиком. Глядя им вслед из окна, героиня думает о том, что после ее смерти всей этой «сентиментальной» компании неловко будет не позаботиться об ее осиротевшем ребенке и он не пойдет по интернатам. Ей удалось устроить его судьбу, отправив без ключа на дачный участок. Мальчику пришлось вернуться, а роль матери-изверга она разыграла точно. Навсегда расставаясь с сыном, героиня надеется, что он придет к ней на кладбище на Пасху и простит за то, что она ударила его по лицу вместо благословения.
Т. А. Сотникова
Венедикт Васильевич Ерофеев [1938–1990]
Москва — Петушки и пр.
Поэма в прозе (1969)
Веничка Ерофеев едет из Москвы в подмосковный районный центр под названием Петушки. Там живет зазноба героя, восхитительная и неповторимая, к которой он ездит по пятницам, купив кулек конфет «Васильки» в качестве гостинца.
Веничка Ерофеев уже начал свое странствие. Накануне он принял стакан зубровки, а потом — на Каляевской — другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой, за этим последовали еще две кружки жигулевского пива и из горлышка — альб-де-десерт. «Вы, конечно, спросите: а дальше, Веничка, а дальше, что ты пил?» Герой не замедлит с ответом, правда, с некоторым трудом восстанавливая последовательность своих действий: на улице Чехова два стакана охотничьей. А потом он пошел в Центр, чтобы хоть раз на Кремль посмотреть, хотя знал, что все равно попадет на Курский вокзал. Но он и на Курский не попал, а попал в некий неведомый подъезд, из которого вышел — с мутной тяжестью в сердце, — когда рассвело. С патетическим надрывом он вопрошает: чего же больше в этой ноше — паралича или тошноты? «О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов!» Веничка, как он сам говорит, не идет, а влечется, преодолевая похмельную тошноту, на Курский вокзал, откуда отправляется электричка в желанные Петушки. На вокзале он заходит в ресторан, и душа его содрогается в отчаянии, когда вышибала сообщает, что спиртного нет. Ею душа жаждет самую малость — всего-то восемьсот граммов хереса. А его за эту самую жажду — при всем его похмельном малодушии и кротости — под белы руки подхватывают и выталкивают на воздух, а следом и чемоданчик с гостинцами («О звериный оскал бытия!»). Пройдут еще два «смертных» часа до отправления, которые Веничка предпочитает обойти молчанием, и вот он уже на некотором подъеме: чемоданчик его приобрел некоторую увесистость. В нем — две бутылки кубанской, две четвертинки российской и розовое крепкое. И еще два бутерброда, потому что первую дозу Веничка без закуски не может. Это потом вплоть до девятой он уже спокойно без нее обходится, а вот после девятой опять нужен бутерброд. Веничка откровенно делится с читателем тончайшими нюансами своего способа жизни, то бишь пития, плевал он на иронию воображаемых собеседников, в число которых попадают то Бог, то ангелы, то люди. Больше всего в его душе, по его признанию, «скорби» и «страха» и еще немоты, каждый день с утра его сердце источает этот настой и купается в нем до вечера. И как же, зная, что «мировая скорбь» вовсе не фикция, не пить кубанскую?
Так вот, осмотрев свои сокровища, Веничка затомился. Разве это ему нужно? Разве по этому тоскует его душа? Нет, не это ему нужно, но — желанно. Он берет четвертинку и бутерброд, выходит в тамбур и выпускает наконец погулять свой истомившийся в заключении дух. Он выпивает, пока электричка проходит отрезки пути между станциями Серп и Молот — Карачарово, затем Карачарово — Чухлинка и т. д. Он уже способен воспринимать впечатления бытия, он способен вспоминать разные истории своей жизни, раскрывая перед читателем свою тонкую и трепетную душу.
Одна из этих, полных черного юмора историй — как Веничку скинули с бригадирства. Производственный процесс работяг состоял из игры в сику, питья вермута и разматывания кабеля. Веничка процесс упростил: кабель вообще перестали трогать, день играли в сику, день пили вермут или одеколон «Свежесть». Но сгубило его другое. Романтик в душе, Веничка, заботясь о подчиненных, ввел индивидуальные графики и ежемесячную отчетность: кто сколько выпил, что и отражал в диаграммах. Они-то и попали случайно вместе с очередными соцобязательствами бригады в управление.
С тех пор Веничка, скатившись с общественной лестницы, на которую теперь плюет, загулял. Он ждет не дождется Петушков, где на перроне рыжие ресницы, опущенные ниц, и колыхание форм, и коса от затылка до попы, а за Петушками — младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев, знающий букву «ю» и ждущий за это от Венички орехов. Царица небесная, как далеко еще до Петушков! Разве ж можно так просто это вытерпеть? Веничка выходит в тамбур и там пьет кубанскую прямо из горлышка, без бутерброда, запрокинув голову, как пианист. Выпив же, он продолжает мысленную беседу то с небесами, на которых волнуются, что он опять не доедет, то с младенцем, без которого чувствует себя одиноким.
