Ограбления и кражи: Бандиты, грабители, воры и мошенники - Ревяко Татьяна Ивановна (полная версия книги .TXT) 📗
В начале марта 1971 г. «кунстмафия», к которой принадлежал Шойтен, замыслила самое крупное и дерзкое из всех своих ограблений. Барыш должен был составить 22 млн. марок, а похитить требовалось всего две небольшие картины. Это были «Мадонна» флорентийского живописца Мазаччо и «Дворянин», портрет работы нидерландского художника Ханса Мемлинга. Эти сокровища искусства, созданные в XV в., находились во Флоренции, в знаменитом Палаццо Веккьо, где их охраняли самым примитивным допотопным образом.
За возвращение «Мадонны» и «Дворянина» итальянское правительство объявило награду в 10 млрд, лир, подчеркнув этим, что придает делу государственное значение. О случившемся писали крупные газеты всех стран мира. В списках Интерпола обе картины были отнесены к числу 12 шедевров, розыску которых уделяется особое внимание, а тогдашний министр внутренних дел ФРГ Геншер лично посетил федеральное управление уголовной полиции и потребовал принять все меры к изобличению преступников, дабы не подорвать политический престиж Западной Германии перед другими странами блока НАТО. Итальянская пресса излагала все подробности ограбления во Флоренции, и министр Родольфо Сивьеро не скрывал, что подозревает в краже «Мадонны» и «Дворянина» того, кто однажды уже стащил эти картины, т. е. бывшего управляющего геринговской коллекцией, нынешнего мюнхенского антиквара Вальтера-Андреаса Хофера.
На удивление быстро сделала первые успешные шаги западногерманская крипо, которая неожиданно обрела трех добровольных помощников. Привлеченные назначенной наградой, они явились в полицию, потребовали сохранения тайны и затем указали нового возможного владельца «Мадонны» и «Дворянина». По их мнению, это был крефельдский миллионер Йозеф Кох. За 4 месяца до ограбления Палаццо Веккьо Кох подрядил их похитить для него картины из Флоренции. Переговоры велись в «Пинте», в присутствии самого хозяина этого малопочетного заведения Хорста Елонека. Во Флоренцию похитители съездили, но картины украсть побоялись. Они стащили какой-то гобелен из запасника, однако и его анонимно отослали назад, когда полиция подняла шум вокруг кражи картин из музея.
В связи с этой информацией крефельдской уголовной полиции поручили установить за Кохом и Елонеком самое тщательное наблюдение, используя все средства. Специально подчеркивалось, что полиций в данном случае разрешено взять под контроль корреспонденцию и телефонные разговоры Коха и Елонека. Федеральное управление уголовной полиции не смогло в то время учесть только одного: тесного дружеского контакта между сотрудниками крефельдской крипо и прокурором Шойтеном, штатным консультантом обоих подозреваемых.
А Шойтен узнал о строго секретном задании в тот же вечер за традиционной рюмкой с коллегами. Озабоченный щекотливым поручением, комиссар уголовной полиции Крайнхорст еще осведомился, не считает ли прокурор, что подключение к телефонам и перлюстрация писем нарушают конституцию, а значит, чреваты неприятностями.
«Кунстмафию» активность полиции вынудила к большей осторожности. Только 15 месяцев спустя, в августе 1973 г., банда отважилась на новое крупное «дело», на сей раз в аристократическом предместье Дюссельдорфа. С роскошной виллы фабрикантши шоколадных изделий, уехавшей на лето в Бельгию, было похищено картин почте на 2 млн. марок, в том числе одна работа Пикассо, коллекция украшений и не уточненная, но послужившая причиной раздора между преступниками сумма денег. Один из грабителей, сочтя себя обделенным, выдал остальных.
В прессе об этом говорилось: «Из преступных кругов полиция получила анонимное указание, что во взломе виллы < участвовали сын дюссельдорфского врача Герман фон дер Ахе и некий Манфред Шульц. В связи с этим за квартирой фон дер Ахе в предместье Дюссельдорфа Эркрате сотрудники уголовной полиции установили наблюдение и захватили Ахе, когда сообщник Шульц явился кинему за своей долей добычи».
Последовала волна арестов, в Гамбурге, Ганновере, Кельне, Франкфурте было арестовано 24 человека: торговцы, реставраторы, аукционщики, занимавшиеся сделками вокруг произведений искусства в международном масштабе, но стоявшие до сих пор выше всяких подозрений. Крупнейший из всех этих дельцов, 38-летний Эрнст Август Редигер. был захвачен с- поличным, когда отбирал у одного частного нидерландского коллекционера картины известнейших голландских мастеров, таких, как Брейгель, Франс Гальс и Рембрандт, на общую сумму 25 млн. гульденов. В двух замаскированных под санитарные машины микроавтобусах эти сокровища должны были быть доставлены в загородный дом Редигера под Ганновером. При обыске там за обоями и под полом было обнаружено краденых картин на 10 млн. марок
Менее успешно протекали полицейские мероприятия, угрожавшие неприкосновенности связанных с «кунстмафией» важных персон. Так, истребованного полицией приказа об аресте прокурора Шойтена крефельдский судья не подписал, мотивировав это наличием у Шойтена постоянного местожительства и такого служебного и общественного положения, которое исключает возможность попыток скрываться от следствия и суда. Пока, до разъяснения всех обстоятельств, Шойтеиа просто отстранили от должности, исправно выплачивая ему положенные 4 тыс. марок месячного оклада.
А 21 марта 1974 г. во втором отделении по уголовным делам крефельдского лангерихта, в том самом 144-м зале заседаний, где четыре с половиной года назад Шойтен в качестве первого прокурора выступал суровым обвинителем на сенсационном процессе Ретцеля, начинает слушаться дело по обвинению его самого. Только сидящий тецерь на его стуле дюссельдорфский обер-прокурор Габриель обходится с подсудимым немного мягче. Не в наручниках, как обыкновенного преступника, доставляют того в суд: он является на каждое судебное заседание свободным человеком, непринужденно болтает со своим защитником, доктором Вальдовским, раскланивается с прежними коллегами по судебной работе, а те при встречах дружески приветствуют его.
Шойтен был осужден на 2 года и 9 месяцев лишения свободы.
(Продль Г. Плата за молчание. М., 1989).
ФРЭНК МЭТЬЮЗ - БЫВШИЙ «ПОХИТИТЕЛЬ ЦЫПЛЯТ»
Фрэнк Мэтьюз — «международный король наркотиков» — родился в Дареме, штат Северная Каролина. Многие годы экономика этого города была основана, на табаке и его святым покровителем был Джеймс Бьюкенен Дюк, который вместе со своим отцом Джорджем Вашингтоном Доком создал в начале нынешнего века Американскую табачную компанию. Дюк эксплуатировал нищих сельскохозяйственных рабочих до тех пор, пока они не восстали. Разразилась кровопролитная война, получившая название «табачная». Старина Док все же уцелел и по моде того времени пошел в филантропы, создав университет Дюка среди хвойных лесов к востоку от Дарема. Статуя основателя университета стоит перед католическим собором, в центре университетского городка.
Дарем оставался грязным, зловонным, табачным городом, и опрос, проведенный в 50-х гг., показал, что 82 % его жителей покинули бы город, если бы имели такую возможность.
Здесь фактически не было среднего класса. На вершине общества стояли богатые белые, а внизу белые рабочие. Чернокожие вообще не принимались в расчет и в те годы расовой сегрегации считались отдельным обществом, хотя по численности превосходили белых. Полиция Дарема занималась ликвидацией заторов на узких улицах и присматривала, чтобы негры знали свое место. Каждый понедельник несколько сот чернокожих, арестованных за уик-энд, представали перед судьей в полицейском суде. Судебное разбирательство занимало не более минуты: арестованный выслушивал приговор и его уводили. Редко кто гневался или даже просто возмущался: негры знали законы столь же хорошо, как и белые.
Мать Мэтьюза умерла в 1948 г., когда ему было 4 года. У его тетки были свои дети, она надрывалась на работе, чтобы прокормить их, но все же взяла племянника и относилась к нему, как к сыну. Он ходил в начальную школу в рабочем районе и получил кличку «Малыш». Прозвище прилипло, хотя мальчик со временем сильно вырос, да и, как показали дальнейшие события, оказался не последним по интеллекту. Возможно, наибольшее влияние на ребенка оказал певец рок-н-рол-ла Клайд Макфэддер. Клайд вырос в той же среде, каким-то путем завязал нужные связи и уже несколько лет наслаждался в Нью-Йорке славой модного певца. Он дважды навещал своих прежних соседей, демонстрируя им свои модные костюмы, сверкающий новый «кадиллак» и большие пачки денег. Фрэнк вбил себе в голову: если Клайд смог сделать это, то сможет и он. В седьмом классе он написал сочинение, где рассказал о своих планах стать богатым и поселиться в Южной Америке. После этого он бросил школу.
