100 великих архитекторов - Самин Дмитрий К. (мир книг .TXT) 📗

Д.К. Самин

100 великих архитекторов

ВВЕДЕНИЕ

Силуэт города – всегда его образный, пространственный знак, издали ориентирующий путешественника. Можно ли представить Париж без Эйфелевой башни? А разве не уникален силуэт каждого из трех доминирующих в центре Санкт-Петербурга сооружений – Адмиралтейства, Петропавловской крепости, Исаакиевского собора? А что за Лондон без Биг-Бена?

Но часто ли мы задумываемся о том, кто автор этих грандиозных сооружений, определяющих лицо города? Эйфелю повезло – башня названа его именем. Но далеко не каждый вспомнит зодчего, спроектировавшего Успенский собор в Москве или собор Святого Павла в Лондоне.

И вот ведь еще один парадокс – знаменитые постройки зодчих словно заменили им лицо. Вы без труда отыщете в энциклопедии изображение Эйфелевой башни и наверняка не найдете портрета самого автора.

Еще меньше повезло архитекторам многочисленных памятников старины. Неизвестны создатели Колизея и Пантеона, Нотр-Дама и Альгамбры. В других случаях об архитекторах ничего не известно, кроме имени. Все унесла река времени.

Итак, с одной стороны, работа архитектора – самая благодарная – ведь его произведение каждый день видят и им восхищаются тысячи людей, а с другой стороны, поэту, композитору, художнику легче. Их творческая мысль выражается непосредственно – в поэме, в партитуре, на полотне.

Другое дело – архитектурный проект. Сам по себе он не представляет цели творчества архитектора. Разумеется, случается, когда проекты, оставаясь на бумаге, оказывают влияние на развитие зодчества, бывают времена, когда архитектурные идеи главным образом выражаются в чертежах и фантазиях. Но то исключения – проекты должны воплощаться в натуре. Однако для их воплощения необходим труд тысячи людей. Дело это долговременное, отнимающее, как правило, годы, а бывает так, что архитектор всю жизнь отдает лишь одному своему детищу. И судьба этого детища зависит не от него одного. Есть еще и заказчик, есть исполнитель, призванный воплотить идею зодчего в точном соответствии с проектом.

В былые времена заказчик-владыка, заказчик-монарх, иные вельможные заказчики, олицетворяющие власть и богатство, обращались к услугам зодчего, имея в виду двоякую цель. Храмы, дворцы и другие сооружения призваны были служить не только прямому своему назначению, но еще символизировать власть и демонстрировать богатство. Творение архитектора должно было прославить его владельца, увековечить его имя. Ему излагалась задача, он привлекал подрядчика, с него и спрашивалось. Но заказчик платил и потому повелевал и указывал. В известном смысле он творил и сам заодно с архитектором.

И далеко не всегда отношения мастера и заказчика были безоблачными. Русские архитекторы нередко оказывались жертвой политических интриг и взаимоотношений в царской семье. Великий русский зодчий Василий Баженов много потерпел от императорского своеволия. Так, по повелению Екатерины было прекращено строительство спроектированного им гигантского Кремлевского дворца, начатое главным образом в политических целях. Ему пришлось пережить отставку от строительства дворцового комплекса в Царицыно, на который он потратил многие годы.

Эти факты хрестоматийны. Но мало кто знает о другом великом произведении русского зодчества – Дворце в Пелле. Это о нем, о творении зодчего Ивана Старова, Екатерина писала: «Все мои загородные дворцы только хижины в сравнении с Пеллой, которая воздвигается как феникс». Незавершенный дворец был безжалостно разобран Павлом, ненавистником всех начинаний матушки, для нужд строительства Михайловского замка. Осталось от него только изображение на веере.

Меняется жизнь, меняется и архитектура. В далеком прошлом, когда зодчество демонстрировало единство и гармонию, понятие «архитектура» определялось хрестоматийной триадой Витрувия – польза, прочность, красота. Современная триада архитектуры содержит в себе иные составляющие – наука, техника, искусство.

Сегодня рядом с архитектором работают конструкторы, инженеры по отоплению и вентиляции, водопроводу и канализации, электрооборудованию и слабым токам, специалисты в области металлоконструкций и нестандартного оборудования, различных механических и пневматических устройств, инженеры-экономисты и т д. и т п.

Сегодня архитектор располагает мощными компьютерами и самыми современными материалами. Его возможности несоизмеримы с возможностями прежних мастеров. Однако по-прежнему зодчий руководствуется собственным опытом, своей художественной интуицией. И сегодня нет готовых рецептов. Никто еще не сумел выразить в словесной или математической формуле путь к достижению творческой цели. Но если кто-нибудь откроет такой рецепт – освободит творца от мучительных сомнений сомнительного торжества, доставляемого непрочным сознанием достижения желаемого, – жизнь утратит свою прелесть.

Вальтер Гропиус ставил перед собой сакраментальный вопрос: «Архитектор – слуга или вождь?». И нашел на него единственно правильный ответ: «Поставьте вместо «или» – «и»».

Архитектору было нелегко в прошлом, вряд ли его жизнь станет легкой в будущем. Творчество сложно извечно. Не было такого времени в истории зодчества, которое создавало бы одни только шедевры. Это всегда удавалось немногим.

Больше, чем архитектор посмеет позволить себе сам, – никто ему не позволит. Но большее посмевший большего и достигнет. Кто может заведомо определить предел творческой смелости? А кто остановит творческую мысль, тот всегда рискует остановить прогресс.

ФИЛИППО БРУНЕЛЛЕСКИ

(1377—1446)

Быть может, ни в одной другой области художественной культуры Италии поворот к новому пониманию не был в такой степени связан с именем одного гениального мастера, как в архитектуре, где родоначальником нового направления явился Брунеллески.

Филиппо Брунеллески родился в 1377 году во Флоренции. Монетти так рассказывает о детстве и ранней юности Брунеллески:

«Как это принято у людей состоятельных и как это в большинстве случаев делается во Флоренции, Филиппо с раннего возраста обучался чтению, письму и счету, а также немного латыни. Отец его был нотариусом и думал, что сын займется тем же, потому что среди тех, кто не собирался становиться доктором, или юристом, или священником, мало кто в то время изучал латынь или кого заставляли ее учить.

Филиппо был очень послушным, прилежным, робким и стыдливым, и это ему служило на пользу больше, чем угрозы, – в то же время он был честолюбив, когда нужно было чего-либо добиться. С самых ранних лет он проявлял интерес к рисованию и к живописи и занимался этим очень успешно.

Когда отец решил, согласно обычаю, обучать его ремеслу, Филиппо выбрал ювелирное дело, и отец, будучи человеком разумным, с этим согласился.

Благодаря своим занятиям живописью Филиппо скоро стал профессионалом в ювелирном ремесле и, на удивление всем, очень преуспел. В черни, и смальте, и в рельефе по камню, и в резьбе, гранении и полировке драгоценных камней он в короткое время стал превосходным мастером, и так было во всем, за что он брался, и в этом искусстве и во всяком другом он добивался успеха гораздо большего, чем это казалось возможным в его возрасте».

В 1398 году Брунеллески вступил в «Арте делла сета» и стал золотых дел мастером. В этом цехе, занимавшемся производством шелковых тканей, пряли также золотые и серебряные нити. Однако вступление в цех еще не давало аттестата, он получил его лишь шесть лет спустя, в 1404 году. До этого он проходил практику в мастерской известного ювелира Линардо ди Маттео Дуччи в Пистойе. Филиппо оставался в Пистойе до 1401 года. Когда объявили конкурс на вторые двери флорентийского Баптистерия, он, по-видимому, жил уже во Флоренции, ему исполнилось двадцать четыре года.

Поездка в Рим вместе с Донателло, где оба мастера изучали памятники античного искусства, имела решающее значение для Брунеллески в выборе своего главного дела. Но его жизнь была связана не только с зодчеством, но и с политикой. Филиппо располагал крупным состоянием, имел дом во Флоренции и земельные владения в ее окрестностях. Он постоянно избирался в правительственные органы Республики, с 1400 по 1405 год – в Совет дель Пополо или Совет дель Коммуне. Затем, после тринадцатилетнего перерыва, с 1418 года он регулярно избирался в Совет дель Дудженто и одновременно в одну из «палат» – дель Пополо или дель Коммуне, причем не пропускал почти ни одного заседания.