Дельфания - Лермонтов Владимир Юрьевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

Солнце пустило по морю ярко-розовую дорожку заката, когда мы лежали на спинах и отдыхали

— Теперь твоя очередь, — почти неслышно произнесла Дельфания с бронзово-темнеющим лицом.

Я не заметил, как исчезло солнце, как выглянули звезды — единственные свидетели смотрели на двух существ, соединившихся в блаженном экстазе в бескрайних морских просторах…

Дельфания проводила меня до лагуны, где по берегу, завидев нас, с радостным лаем носилась Ассоль. Бедняжка совсем истосковалась и изнервничалась, оставшись одна.

— Возьми, мой любимый, — сказала Дельфания, протянув мне предмет, который напоминал раковину, но очень необычную, а главное крупную. — Я дарю тебе жемчужную раковину. В ней самая большая жемчужина, какую я нашла в океане. Это мой тебе подарок за ту радость и счастье, которые ты мне подарил.

Я молчал, исполненный еще кипевшими во мне переживаниями, состояниями и чувствами только что испытанного блаженства любви, и не совсем понимал, о чем идет речь. И, может быть, поэтому Дельфания говорила, делая после каждого предложения паузу.

— Ты мечтал стать независимым, чтобы уйти от мира и жить в одиночестве. Эта жемчужина — целое состояние. Твоя мечта сбылась: ты свободен и теперь можешь жить так, как тебе захочется.

После прощального поцелуя, который мог длиться вечность, если бы Дельфания сама не прервала его и не выскользнула из моих объятий в море, я медленно добрел до палатки, собирая в темноте по пляжу разбросанную днем одежду. Заполз вовнутрь, сунул раковину под то, что служило мне подушкой, и, только прикоснувшись к ней головой, начал погружаться в сладостно-красочное забытье, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете и в то же время не осознавая, что стал сегодня к тому же и миллионером.

Глава 15. НЕПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ

Весь день я отрешенно бродил сам не зная куда, стараясь каким-то образом переварить, что произошло вчера днем, хотя мой разум был не способен это осилить, как невозможно измерить бесконечность школьной линейкой. Я чувствовал, что все внутренности мои воспалились и трепетали, как листья на ветру. На меня свалилось нечто такое, что человеку с его ограниченной психикой трудно вместить. Вероятно, только ради этого одного дня безумной любви и стоило жить. А быть может, за это можно отдать и жизнь. Это было неземным переживанием, это было бездной небесной любви, в которой не было ни малейшего штриха страсти, пошлости, низменности, животности. Это было трамплином в сказку искренности, добра и красоты. Это было больше меня, больше моей жизни, моих мыслей, естественно, больше моего тела, души, да и всего, что называется и относится к моей личности. Будто я, сделанный из соли, вошел в океан и растворился в нем, потеряв частицы твердой соли — моего существа, воплотившись и проникнув в миллиарды капелек этого океана. И меня стало так много, что я был во всем и все было во мне. Но самое главное, что при всем этом я чувствовал, что Дельфания, войдя вчера в меня, так и осталась во мне. Я мог быть с ней каждую минуту, каждое мгновение я мог упиваться и наслаждаться ее беззаветными и бескорыстными до безумия чувствами любви, ощущать ее тело, ее губы, грудь, волосы, дыхание. Я получил возможность чувствовать трепет ее сердца, будто оно было в моих руках и вибрировало со всею искренностью и доверительностью, отдавшись мне навсегда. Каждая клетка Дельфании была во мне и была в моей полной власти. Это не передать. Не выразить ту тотальную самоотдачу, какой меня наделила эта женщина из моря. И, Бог мой, насколько убого и сумрачно выглядело все то, что я испытывал прежде в земных чувствах к женщинам, ибо даже самое яркое переживание походило на тлеющий огонек по сравнению с этим космически безумным пламенем солнца. Я был выброшен в энергии иного, вселенского порядка. Это был исконный огонь, который присутствовал в каждой молекуле, частице, крупице мироздания, именно он и был основой вселенной. Он шел из моего сердца, из каждой клетки моего тела и сливался со всеми огнями мира.

Наверное, я сошел с ума, думал я, обнаруживая себя то на берегу моря, откуда уже не видна была моя лагуна, то в глухом лесу, откуда знала выход только Ассоль, покорно следуя за мной и не догадываясь, что ее хозяин стал совершенно иным, нежели был прежде. Я старался все-таки собрать себя в некое подобие того, что прежде называлось мной; при всем том я хотел вернуться на землю, потому что нельзя было долго давать своей нервной системе и психике такую бешеную нагрузку. Нужно было за что-нибудь зацепиться моему разуму, за что-то приземленное и человеческое, но ничто его не увлекало и не занимало: все прежние ценности, основания потеряли значение, цену; смысл.

Первый признак моего возвращения в человеческую оболочку появился тогда, когда я заметил, что уже наступила ночь, с гор тянуло холодком, сыростью и мне стало зябко. Я быстро разжег костер и смотрел на огонь, который казался таким ветхим и слабым по сравнению с пламенем моей души, что это даже стало меня раздражать. И тут вдруг я сунул руку в огонь, через мгновение горячая боль прорезала ладонь, и я со стоном вырвал ее из пламени. Я бегал вокруг костра и стонал, Ассоль вскочила и заскулила, увидев меня, неистово мятущегося и неизвестно чего желающего. Я, наконец сообразив, ринулся к морю, и в обуви зайдя по колено в воду, сунул в темную прохладу раздираемую от боли ладонь. Последовало облегчение, и я сказал себе: «Слава Богу! Пусть будет боль, пусть будет так. Я не готов, Дельфи, выдержать твою любовь. Мне нужно отдохнуть, ведь я человек. Боль мне даст отдых. Боль сейчас только и способна заставить меня вновь почувствовать себя человеком со всеми слабостями, ограниченностями».

Я вернулся к костру и, помочившись на ладонь, замотал ее первой попавшейся под руку тряпкой. (В этом положении урина была лучшим целительным средством.)

Теперь была боль — и это было постоянным импульсом приземления, якорем, который привязывал мое существо к привычной и знакомой материи.

Не знаю почему, но я знал, что Дельфания сегодня ночью не придет. И не пытался найти этой паузе в наших встречах объяснения, потому что для нас, а более всего для меня необходимость побыть одному и осмыслить все случившееся была очевидна и естественна. И вдруг я вспомнил о подарке: «Да ведь я обладатель состояния!», достал раковину из палатки, сел у огня и раздвинул створки. Там красовалась своею блестящей белизной жемчужина величиной с голубиное яйцо. Я отложил раковину в сторону и принялся катать драгоценный шарик между пальцев необожженной руки.

— Ну что, Ассоль? — произнес я, и собака подняла голову, глядя на меня сонными глазами, дескать, зачем будить спящую собаку.

— Теперь мы с тобой богаты. Интересно, сколько стоит эта жемчужина? — рассуждал я вслух. — Ну что ты дрыхнешь, поди сюда, посмотри на это. Здесь сокрыто для тебя столько еды, разных вкусностей, что и представить себе не можешь!

Ассоль лениво поднялась и, изобразив помахивание хвостом, подошла ко мне. Я сунул ей под нос жемчужину, и она, понюхав и не найдя в ней ничего и близко напоминающего съедобное, а значит и не представляющее интереса, вернулась на свое место.

— Ничего ты не понимаешь в богатстве! — возмутился я. — За те деньги, которые дадут нам за эту жемчужину, мы до конца жизни будем жить припеваючи.

Я пошел и лег в палатку, продолжая крутить жемчужину в здоровой руке. Я смотрел на догорающий костер, на блики, играющие на брезентовом полотне моего жилища, и стал представлять, что же я буду делать со всеми своими деньгами. Боль обожженной ладони теперь мешала сосредоточиться, но вскоре я ее уже не замечал, потому что начал мысленно делать покупки. Начал я с мелочей. Вначале я купил себе новый компьютер, лазерный принтер и сканер, о чем я давно мечтал. Но тут произошло нечто странное, потому что как только я уже поставил все это вожделенное приобретение в комнате, как оказалось, что не испытываю того восторга и радости, какие, мне прежде представлялось, я буду испытывать, если это случится. Тогда я продолжил занятие и принялся закупать более дорогие и существенные вещи, которые, как виделось, действительно должны были повлиять на мои ощущения. Однако, рассматривая изменение своей жизни после приобретения столь нужных вещей, обнаруживалось, что по сути ничего не менялось. Нет, конечно, появлялись очевидные удобства, но самое главное, что принципиально ничего не происходило — все оставалось по-прежнему. Это стало раздражать, ведь на глазах рушились мои мечты. Выходило, что и на старом компьютере можно было писать книги, да и без принтера и сканера можно было обойтись — не так уж мне они и нужны. Потерпев фиаско от первых покупок, я сменил воображаемый магазин и начал одеваться в самые лучшие одежды. И когда наконец я купил себе много разной красивой, а главное, дорогой и удобной одежды и представил себя в ней, то чуть не плюнул от злости, потому что выглядел я как разряженный петух! Господи, да зачем мне все это добро?! — рассуждал я. Чтобы покрасоваться перед людьми? Что может быть пошлее и невежественнее, нежели рисоваться своею одеждой?! Да и вообще к одежде я равнодушен. Тут я быстро вернул все купленное в магазин и вздохнул с облегчением, ощущая себя в старом и привычном для меня облачении свободно и комфортно.