Победа любой ценой. Психологическое оружие в теннисе: уроки мастера - Гилберт Брэд (книги txt) 📗
Он становится все менее хладнокровным. Каждый из нас еще раз берет свою подачу. И еще. И вот при счете 6–6 мы разыгрываем еще один тай-брейк.
Кажется, что Борис взял себя в руки, он сразу делает мини-брейк. И подает при счете 2–1. Это именно та ситуация, в которой я не хотел очутиться: мини-брейк против меня на тай-брейке, из-за чего я в любой момент мог отправиться домой. Но тут Беккер разыгрывает два очка, которые стали решающими для исхода этого матча, поскольку оказали влияние и на счет, и на его самообладание.
Ведя 2–1 в тай-брейке, мой соперник дважды ошибается на подаче. Счет вновь равный, а мне даже не пришлось сделать замах ракеткой. Это грубая ошибка с его стороны. Думаю, она произошла из-за того, что он потерял терпение, стал несколько торопить события. Он хотел закончить дело слишком быстро. Прекрасно.
Сразу после этого, при счете 2–2, происходит еще один решающий обмен ударами. Борис подает и атакует сетку. Двигаясь вправо (буквально в нескольких дюймах от сетки), он оступается и валится на землю. Я вижу, как он падает, и пока изо всех сил пытается подняться, я запускаю слева кроссом свечу, которая заставляет его нестись сломя голову к задней линии. Беккер не добегает туда. У линии подачи ноги опять подводят. И вновь его тело обрушивается на корт. На сей раз он уже не встает.
Борис лежит, уткнувшись лицом в корт, и невменяемо ругает себя по-немецки. Он упал так сильно, что его золотые часы соскочили с запястья и повисли где-то на пальцах. Беккер зол сам на себя и на ситуацию. Он поднимается на одно колено и издает истошный крик. Ни один теннисист не способен так ужасно кричать, как Беккер, когда он теряет контроль над собой. Это крик всепоглощающей душевной боли. Как отрадно его слышать! Борис буквально разваливается на части.
При счете 3–2 в тай-брейке я вновь подаю ему под правую. Соперник отбивает в сетку и тут же издает еще один леденящий кровь вопль. Теперь я уже не слышу его. Очередной гигантский самолет пролетает прямо над головой и заглушает все другие звуки. Это очень непривычное ощущение. Корт по сути дела трясется от рева авиационного мотора. Я вижу, как Беккер кричит, но не слышу ничего, кроме гула, исходящего от самолета. Борис злобно замахивается ракеткой, будто грозит корту. Я знаю, что он в данный момент испытывает такое чувство, как будто тонет и не умеет плавать. Как бы сильно он ни старался, все равно понимает, что его положение становится все хуже и хуже.
Любопытно проследить, как посторонние, отвлекающие внимание вещи влияют на человека, который находится на подъеме и выигрывает очки. Ни жара, ни влажность, ни рокот летящих над головой самолетов – ничто совершенно не волновало меня. Но когда делаешь такие усилия над собой, как это делал Борис, совершенно невозможно оставаться сосредоточенным. Внешние раздражители буквально калечат тебя, а твой рассудок приходит в расстройство. Остается единственное желание – выбраться из этого состояния.
Мы доводим счет на тай-брейке до 5–4 на моей подаче. Я помню о своем плане целенаправленно подавать ему под правую. Именно так я и поступаю. Борис отвечает в сетку, и счет становится 6–4. Теперь сет-бол, и я вновь решаю подавать под его форхенд. И он опять попадает в сетку! Тактика срабатывает прекрасно.
Я с огромным трудом выигрываю тай-брейк (7–4), а вместе с ним и сет (7–6). Победное шествие Бориса было остановлено. Я оставался в живых. Более того, я знал, что могу выиграть матч.
Четвертый сет был не из легких, но моя игра оставалась ровной. Ничего особенно впечатляющего, но я делал как раз то, что планировал. Взял его подачу, но потом отдал свою. Беккер был недоволен, но понимал, что по-прежнему недалек от того, чтобы отправить меня домой в Калифорнию. Но я не сдавался, продолжая при любой возможности играть ему под удар справа и не без успеха атаковать его бэкхенд с выходом к сетке. Я не стремился играть быстро, если только он сам не поднимал темп; не позволял ему часто принимать мои вторые подачи. Я был терпелив.
И тут произошло нечто, чего я не ожидал. По теннисному комплексу пронесся слух, что Борису Беккеру приходится несладко. Свободные места на трибунах стали заполняться фанатами с корта на соседнем стадионе, где Джон Макинрой задавал трепку Андресу Гомесу. И эти фанаты хотели увидеть еще больше тенниса. Они понимали: чтобы доставить им такое удовольствие, я непременно должен выиграть четвертый сет. Зрители, до отказа заполнявшие трибуны, были целиком и полностью на моей стороне! Они сопровождали одобрительными возгласами каждый мой удар, гикали и улюлюкали при каждом моем движении, видя, как я из кожи вон лезу в этой сумасшедшей парилке. Им это нравилось. И мне тоже это нравилось.
Это не могло пройти незаметно для Беккера. Он продолжал жалобно стонать по-немецки: «Мои ноги горят. Хочу засунуть их в лед!». Это было равносильно впрыску адреналина в мой организм. Я знал, что если он потеряет контроль, то я победил. Борис становился все более и более раздраженным. Еще бы, ведь совсем недавно два очка отделяли его от победы в матче (когда я подавал в третьем сете при счете 4–5, 30–30) и путевки в четвертьфинал, а теперь ему предстояло изрядно потрудиться. Причем в условиях, которые не вынес бы даже верблюд.
При счете 5–5 Борис чуть было не взял мою подачу. Он дважды попытался сделать это и не смог. Пусть и не очень зрелищно, но я беру свою подачу. Следующим подает Борис при счете 5–6. Смена сторон, мы идем к нашим скамейкам. Я решаю поменять майку, чтобы слегка подбодрить себя, надев что-то свежее и сухое. И всерьез начинаю психологически работать над собой. Я вновь обдумываю свой план: «Будь внимателен. Не отдавай очки по-глупому. Держи мяч в игре и продолжай атаковать его форхенд. Пусть он делает ошибки!».
Сзади до меня доносятся какие-то звуки, какой-то шум в толпе. Он сбивает меня с мысли. Я оборачиваюсь и вижу двух подростков, бегущих по проходу. Они размахивают американскими флагами, и толпа начинает скандировать: «США! США! США!». Крики становятся громче и громче. Фанаты по-настоящему расходятся: «США! США!». Я поворачиваюсь в сторону сектора, где находится моя семья вместе с тренером, Томом Чивингтоном. Они стоят и болеют за меня. Необыкновенный эмоциональный подъем распространялся по трибунам. У меня даже мурашки пошли по коже, несмотря на девяностоградусную жару. Я был воодушевлен и полон уверенности.
Мы выходим на корт, и Борис подает при счете 5–6. Трибуны гудят. Борис подает четыре раза, но не зарабатывает ни одного очка. Я побеждаю на его подаче всухую и выигрываю сет со счетом 7–5! Это было сногсшибательно. Зрители разразились продолжительной овацией: «США! США!». Появились новые флаги. Каждый из нас выиграл по два сета. Счет в матче был равным, скажете вы? Ничего подобного.
Я победил. Матч еще продолжался, но победа уже была за мной. Я посмотрел на Бориса и понял, что для него все кончено. Его энергия иссякла, глаза были пусты, в них не было ни искры, ни огонька борьбы. Язык его тела подсказывал мне, что для него на сегодня было довольно схватки.
Это было не физическое переутомление, а психологическое. Беккер – превосходный спортсмен в великолепной форме. Ослаб лишь его моральный дух. Борис устал от матча. Он хотел поскорее уйти отсюда. Так я и предполагал.
Начало пятого сета. Я подаю. И снова соперник не представляет опасности. Без труда беру свою подачу. Борис набирает лишь два очка в двух геймах. Он терпит поражение. Беру его подачу, потом свою, снова его и опять свою. 5–0 в мою пользу, и это заняло всего десять минут. По крайней мере, так казалось тогда. Борису удается отыграть один гейм, но он все равно уступает 6–1.
Матч продолжался четыре часа семнадцать минут в невыносимой жаре и влажности – настоящая каторга. Матч, который планировался как дневной, закончился почти в десять вечера. Я похудел на три с лишним килограмма, но был в таком приподнятом настроении, что пробежал бы марафон. Джимми Коннорс вернул меня на землю через два дня в четвертьфинале. Но это нисколько не уменьшило моей гордости от того, что я победил Беккера в пяти сетах после того, как уступил два. Никогда до этого Борис не проигрывал, ведя 2–0.
