Дельфания - Лермонтов Владимир Юрьевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Я шел и все думал об этом, вернее, мысли сами приняли такую направленность, хотя мне не хотелось думать о грустном. Я вдруг почувствовал, что моя судьба и путь очень схожие жизнью того человека, могилу которого я сейчас иду искать. Он так же, как и я, боготворил эти горы, природу Кавказа, море, которые с глубокой нежностью и искренностью ребенка воспел в своей книге. Он так же, как и я, любил одиночество, пустынничество и стремился к ним всей душой. Он так же старался помочь всем людям в их духовном пути и для этого написал книгу, а я построил часовни. Он так же, как и я за часовни, так он за свою книгу нес до конца своей жизни крест — поношение, поругание, осуждение в магизме, сектантстве и хлыстовщине. Меня ведь тоже называют одни колдуном, другие сектантом, третьи экстрасенсом. Мы оба стремились к покою, а приобрели только беспокойство. Уходили в пустыни затем, чтобы достигнуть сердечной благодати, небесного мира, а и в пустыню доносились голоса укора и осуждения. Может быть, если бы отец Иларион не написал книгу, а я не строил бы часовни, и не было бы всего этого? Впрочем, разве можно скрывать то, что имеешь, ведь очень многим людям мои часовни на всю жизнь осветили душу, а книга отца Илариона многим помогла найти себя в этой жизни. Может быть, подлинное сотворение блага и должно сопровождаться нападками противников и только лишь пустое или темное творится в этом мире беспрепятственно?
Я вдруг вспомнил детали покупки мною книги «На горах Кавказа» в церковной лавке; Тогда я не обратил внимания на эти незначительные мелочи, а вот сейчас они обнажили суть произошедшего. Дело в том, что когда я попросил продавщицу показать мне эту книгу, она ответила странным образом, что, дескать, книга не продается, потом замялась и все-таки книгу подала. Я вспомнил странное выражение ее лица, она будто волновалась и беспокоилась по непонятному поводу. Пока я разглядывал книгу, она добавила, что эту книгу ей разрешили продавать только не новоначальным.
— Как это? — спросил я.
— Настоятель церкви сказал, что тем, кто только начинает свое вхождение в веру, эту книгу нельзя читать.
— Странно, а как он вам рекомендовал отличать новоначальных от опытных? — не без иронии произнес я.
Продавщица засмущалась и ничего не сказала. Я тогда был слишком поглощен радостью от такого удивительного подарка, чтобы раздумывать над этим коротким диалогом, а вот сейчас вся эта сцена резанула мое сердце, ибо я почувствовал, что до сих пор на старца идут потоки притеснения и осуждения. Это состояние мне было настолько близко и понятно, что я действительно чувствовал боль старца Илариона. И вот что интересно: в церковной лавке продают книгу, которая официально осуждена, а автор отлучен от церкви! бизнес делает свое дело и здесь. Эта мысль меня развеселила, и я улыбнулся. Ассоль немедленно отреагировала на перемену моего настроения и подскочила с намерением поиграться со мной, испачкала грязными лапами мои штаны. Я ее успокоил, что сейчас я не намерен играть, и та побежала прыгать по полю, на которое мы как раз вышли только что из леса, Открывшееся поле когда-то обрабатывалось, на нем что— то сеяли, теперь, как многие земли в России, его забросили, и оно заросло высокой по грудь травой. Пахло мятой, летало множество бабочек. Собака бегала в траве и ее не было видно, только по наклону трав можно было определить, где она сейчас. Иногда она делала высокие прыжки, чтобы осмотреться вокруг. Вот Ассоль вспугнула крупную птицу — сарыча, спрятавшуюся в траве, та вспорхнула, и Ассоль рванулась ее догонять. А впереди, как раз на пути собаки паслась семья лошадей. Я, предвидя, что сейчас произойдет, рассмеялся уже за несколько мгновений до того, как Ассоль буквально наткнулась на этих прекрасных животных, и от неожиданности перепугавшись, дала стрекача. Вернувшись ко мне, еще долго лаяла на лошадей, высказывая тем самым свое негодование по поводу того, что они ее так напугали.
Вновь мы углубились в лес, и начался крутой подъем. На тропинке золотилась медянка — маленькая змея. Ее длина всего тридцать сантиметров, а толщина с ученическую ручку, но от ее укусов возникает болезненная опухоль. Местные жители частенько страдают от нее, не замечая ее из-за размеров, когда собирают землянику или пасут скот. Лечатся от укуса наложением компресса из кислого молока. Я же, когда мой путь лежит по траве, всегда три раза крещу дорогу со словами: «Огради, Господи, силою честного и животворящего креста и сохрани от всякого зла». Помогает, пока Бог миловал. Вообще здесь в лесу, за многие мили от дома, цивилизации я чувствую себя наиболее спокойно и комфортно. Меня часто спрашивают, не боюсь ли я быть в лесу, а я отвечаю, что если меня что-то и страшит, так это — город, где зла сконцентрировано столько, что хоть топор вешай. А здесь, в лесной глуши, я как у себя дома. Я даже не чувствую, что вокруг меня лес, здесь все мое, но не по принадлежности материальной, а по любви духовной. Только здесь я и нахожу истинный покой и умиротворение. Я люблю здесь все, и природа мне так же отвечает любовью. Эти тропинки, деревья, ручьи и травы я бы расцеловал за их доброту, красоту и незлобивость.
Я стоял над медянкой, потом слегка подтолкнул ее веткой и сказал: «Ну что? Ползи в свою норку». И она медленно двинулась в сухую листву и заползла в дырочку под камнем. А я стоял и думал, что вот змея — «райское» поистине существо по сравнению с человеком. Никого сама не трогает, а напротив, завидев человека, старается быстрее скрыться. Самое плохое, что она может сделать, так это укусить, да и то в целях самозащиты, когда ей причинят боль, наступив на нее. Сидит себе скромно, как пригреет солнышко выползает на тропинки, камни, чтобы погреться, а потом опять прячется в своей норе. Она не заставит платить непомерные налоги, не потащит вас в суд, не украдет у вас ничего, не выгонит из дому, не разденет вас догола, оставив в нищете, не будет требовать с вас дани. Да и не только змеи, но и все животные, даже самые хищные, — голуби по сравнению со зверочеловеком, который может изничтожить все живое лишь потому, что ему бес ударит в мозги.
Осталось совсем немного до того места, где, как я предполагал, похоронен старец Иларион. Еще десять лет назад, когда я только знакомился с окрестностями поселка, местная жительница тетя Валя Жук приводила меня на то место. Там глухой лес, старая заросшая дорога, в одном месте прямо у дороги растет большой бук, а ниже из-под корней этого бука бьет источник. Родник величиной с хозяйственный таз и глубиной по колено. Вода кристально чистая и ледяная. Сверху источник прикрыт куском шифера. Вокруг небольшая круглая полянка диаметром метров десять. От полянки резко вниз уходит склон, а потом вновь ровное место, сплошь заросшее деревьями и кустами. Именно на это место и показала мне тетя Валя, утвердительно заявив, что здесь была прежде монастырская часовня. Тогда я исследовал поверхность земли и обнаружил остатки домашней утвари, то, что осталось от лопат, грабель и других инструментов. Но самое что интересно, так нашел я там церковную лампаду. До сих пор я храню ее у себя. Тогда тетя Валя рассказывала, что еще отца ее крестили в этой часовне. Конечно, глядя на эту заросшую пустошь, трудно было себе представить, что когда-то здесь струилась жизнь, лилась молитва, стояла часовня, жили монахи. Я не могу сказать почему, но был убежден, что именно на этом месте, под исчезнувшей часовней был погребен старец Иларион.
Я ступал по пустынным и затерянным тропинкам и думал, сколько же тайн хранит эта удивительная земля. Ведь только за последние десять лет сколько здесь святынек обнаружилось. Я вспомнил тетю Валю Жук — старожилку этих мест. Невысокого роста, подвижная, всю жизнь женщина провела и проводит в трудах, но всегда веселая и приветливая. Родила ее мама прямо около железнодорожного полотна. Потом пришли сюда немцы, всех вывезли. После войны тетя Валя вновь вернулась в Горный, но уже ничего из строений здесь не осталось, все было сожжено и взорвано. Тетя Валя почти мне как мама, по духу, конечно, и относится она ко мне как к своему сыну. Поговорите с ней по душам и вы откроете в ней глубокого мистика, живущего по Божьим законам, которые записаны у каждого русского человека на скрижалях сердца. Таким людям не надо знать тонкостей обряда, они живут тем, что у них изливается из души, и они получают небесное откровение совершенно спокойно, без усилий, ибо у них путь свету не закрыт засовами и оковами цивилизации. Если заболит что-то, сорвет она листик, приложит к больному месту и попросит его в простоте и любви своего сердца исцелить, и листик слышит просьбу и помогает. «В лесу нет ничего, что бы не было целительным, каждая травка, каждое растение может дать человеку оздоровление, ведь все это Господь создал для человека», — говорит она. Она беседует с животными, со змеями, с травами, с природой, ветрами, солнцем и птицами. И в этом ничего нет языческого, а, напротив, через эту красоту только, возможно, и познается истинная любовь Божия к людям, Его забота и нежность, благодатно и обильно разлитые по земле. Жители поселка завидуют ей, как у нее ладно и споро все получается, как она одна успевает и огород в порядке держать, и за стадом следить, и сена накосить, и дрова заготовить, и закрутками всякими запастись, и по дому управиться. Соседи не без ехидства ей говорят:
