Праздник навсегда! - Лермонтов Владимир Юрьевич (книги онлайн полностью TXT) 📗
– Сколько раз говорил вам, дедушка, наденьте сапоги, ведь зима же. Вот и простудились, – укорял я старика.
– Не хлопочи обо мне, – тихо отговаривался Арсений. – Видно, помирать мне пора.
– Да что вы такое говорите! – возмущался я, однако внутри понимал, что в таком возрасте может быть что угодно и когда угодно.
– Не волнуйся, мил человек, со мною тебе хлопот не будет, – продолжал заунывную тему старик.
– А я и не волнуюсь, потому что знаю, все будет хорошо. У вас самая элементарная простуда, и мы с ней справимся, лишь бы вы меня слушались. Теперь ваша очередь пришла довериться мне.
– Время мое пришло, мил друг, часы отстучали свое. Теперь пора на покой.
– Вам не нужно много говорить, тем более о смерти. Вот, может быть, врача привезти из города, у меня есть знакомый терапевт, он согласится приехать.
– Не нужно врача, лучше дай в покое побыть. Сам же знаешь, что время остановить человек не может, и коли время исчерпано, только Господь может оттянуть конец… Если Ему угодно.
И все-таки мой мозг работал как вычислительная машина, я прорабатывал различные варианты, чтобы сделать все возможное и невозможное, лишь бы исцелить старца. Может быть, сделать все тайно? Договориться предварительно со знакомым врачом, чтобы он будто случайно заехал ко мне в гости, а заодно и старичка посмотрит. С другой стороны, свежи были впечатления, когда я ослушивался Арсения, и из этого выходили различные курьезы. Но сейчас-то дело слишком серьезно, ведь у него может быть воспаление легких и нужно профессиональное вмешательство: уколы, антибиотики и т. д. О том, чтобы уговорить его лечь в больницу, не могло быть и речи, ибо, если он не соглашается врача принять дома, так тем более никуда не поедет.
В городе я был у знакомого травника и купил набор травы от простуды, маленькую баночку меда на рынке, кулек сухого шиповника и двести граммов чеснока. Я знал и не раз применял в таких случаях народное целительное средство от простуды: нужно истолочь мелко чеснок и приложить его к пяткам, обернув куском полиэтилена, а сверху надеть носки. Чеснок проникает в кровь и, проходя по всему организму, дезинфицирует и исцеляет все больное. Хорошее средство от различных воспалений, простуд.
Старик не противился моим процедурам, однако его самочувствие не улучшалось, если не усугублялось. Кашель продолжал оставаться сухим, а это был плохой признак. Давал я ему и антибиотики, и «упсу», но температура не спадала.
Как-то вечером Арсений попросил:
– Владимир, почитай мне Евангелие.
Я сидел у его кровати и читал Откровение Святого Иоанна: "И увидел я новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего…
Арсений лежал с закрытыми глазами. Лучик сидел у его шеи, положив лапы на грудь, и дремал. Чувствует, наверное, что дедушке плохо, подумал я, животные ведь более чувствительные, чем люди, говорят, что коты даже лечат человека, ложась на больное место.
В тишине раздавался мой голос, стало так темно, что слов уже было не различить. Старец лежал и тяжело дышал, может быть, он спит, подумал я и прекратил чтение.
Встал тихонько, стараясь его не разбудить. Нужно было подбросить в печь дров, но Арсений вдруг подал голос:
– Владимир, мил человек, если меня не станет, то о Мишеньке позаботься. Хоть изредка приезжай к нему. Скажешь, что дедушка уехал, но он вернется… Обязательно вернется.
Я ничего не говорил, а лишь смотрел на огонь и думал, что вот так – как эти дрова – сгорает человек.
Арсений продолжал:
– Сейчас время больное, все люди больны грехами. Но тому, кто заботится о сиротах, Господь все грехи прощает. Нет сейчас более благодатного, искупающего наши грехи делания, нежели позаботиться о сиротах.
Арсений закашлялся и потом добавил:
– Матушка Пресвятая Богородица просит. Плачет Она, заступница наша, о сиротах. Помни, мил человек, об этом. Убогие, больные, слепые, нищие – все-таки хотя и немощные, но могут о себе как-то позаботиться, а дети безродные, как цветы одинокие в пустыне… Поливать их нужно водицей, любовью своей. Тяжко в нашей матушке России обездоленным сиротам, они, как колокольчики матушки Руси, когда-нибудь зазвонят во всю силу, и воскреснет она, Россия наша… Когда похоронят ее, она и возродится, и будет это чудом для всего человечества, но чудо это мы сотворяем в своих простых делах милосердия и любви.
Вновь кашель задушил речь старца. На мое сердце навалилось отчаяние и боль оттого, что я ничего не могу сделать, чтобы спасти старца.
– Пойду, прогуляюсь, – солгал я Арсению и пошел в часовню молиться. Я стоял в темноте и тихо просил Господа, чтобы Он исцелил Арсения. Конечно, я мог молиться и в домике, но мне не хотелось, чтобы старец слышал мои страстные просьбы к высшим силам о его выздоровлении.
Ночью меня разбудил голос старца. Спал я тревожно, сон был поверхностным, и потому я сразу услышал его хриплый голос:
– Прости, Владимир, что разбудил тебя.
– Ничего, ничего будите, когда нужно, что вам, дедушка, принести чего?
– Есть ли у тебя веревочка?
– Веревочка, я не ослышался? – спросонья я не понял его вопроса.
– Поищи, пожалуйста.
– Да зачем она вам? – спросил я Арсения, вглядываясь в темноте в его лицо.
– Нужно мне, мил человек.
Наверное бредит старик, подумал я и принес ему воды:
– Попейте, дедушка, вам нужно больше пить. – Поищи, Владимир, что я прошу. Настроение мое совершенно упало, но я пошел в кладовку с фонариком, там у меня лежал клубок шелковой нити. Когда я принес ему этот клубок, Арсений своею просьбой еще больше расстроил меня, сказав:
– Порежь ее на кусочки, сантиметров по десять.
– Сколько вам отрезков нужно? – спросил я, отправившись на кухню взять ножницы.
– Штук тридцать, дорогой. Наверное, хватит. Нет слов описать мое состояние и мысли, которые меня одолевали, когда под тусклым светом фонаря, ночью, я сижу за столом и отрезаю куски веревки стар~, который, без сомнения, уже переживает болезненные галлюцинации.
– Сложи их сюда, – попросил Арсений, указывая на свой живот. – Спасибо тебе, прости, что побеспокоил тебя, сон твой нарушил. Ложись спать.
Легко сказать спать, когда рядом человек умирает, но только я положил голову на подушку в ожидании бессонных тревожных часов, как мигом забылся и погрузился, как ни странно, в глубокий сон.
Утром с дрожащим сердцем я заглянул в комнату, где лежал Арсений. Он лежал как прежде с закрытыми глазами, но его руки двигались – он связывал узелками те отрезки, которые я ему ночью нарезал! Слава Богу, жив! – Вздох облегчения прошелся по моему телу, как целебный бальзам. Видимо, бредит старец, хватит ждать, нужно немедленно везти врача, подумал я.
Я начал тихонько одеваться, но меня остановил возглас из другой комнаты:
– Не надо, Владимир, врача. Послушайся меня… пожалуйста.
Я занимался по хозяйству, изредка заглядывая в комнату старика, который продолжал упорно связывать веревки в какие-то узорчатые узлы. Потом он попросил весь клубок, и готовые отрезки, на которых он уже завязал чудные узлы, прикреплял через равное расстояние к главной нити. Может быть, это какое-то украшение, только для чего? Готовая нить ложилась на пол, где Лучик забавлялся, нападая на воображаемую мышку.
– Лучик, а ну-ка иди сюда, – скомандовал я. – Ничего, Владимир, пусть тварь Божия веселится, – остановил меня Арсений.
Старец ничего не ел, только соглашался пить отвары из трав с медом, которые я ему приносил в кружке.
– Вы, похоже, украшение делаете? – спросил я.
– Верно, мил друг, украшение, только не для того, что ты думаешь, а для душ человеческих, чтобы они лучше стали, чтобы могли по этой нити до неба, до Христа дойти и не потеряться в дебрях мирской суеты и забот.
Отметив про себя, что старец выражает свои мысли четко, я подумал, что, может быть, он и не бредит, может быть, опять какой-то сюрприз готовит. Впрочем, это было не так важно, главное, чтобы он поправился, чтобы хотя бы жар спал. Градусника у меня не было, и я определял его температуру, накладывая ладонь на его морщинистый лоб.
