Духовное просветление: прескверная штука (ЛП) - МакКенна Джед (библиотека электронных книг TXT) 📗
Когда-то я был неплохо осведомлён в духовной литературе, и мне помнится, что там много говорилось о разных путях, но на мой взгляд, это лишь ещё один способ отвлечься от тяжёлой работы по освобождению. Никакая теория о путях не имеет практической ценности при пробуждении. Сама идея о том, что есть определённый путь, или ещё хуже – несколько путей на выбор, которому каждый должен просто следовать, является губительно обманчивой. Короче говоря, всё это ещё один пример, когда слепой ведёт слепого – часть обширной мифологии, созданной гусеницами, обучающими гусениц как стать бабочкой.
Артур перебил мои размышления.
– Я читал, что Дон Хуан говорил…
– Эй, – встрял я, – погоди минуту. Ты хочешь рассказать мне о пути сердца?
– Да.
Я знаком с книгой Карлоса Кастанеды, где Дон Хуан советует Карлитосу выбрать путь сердца. Я знаком с ней по той же самой причине, по которой с ней знакомы многие духовные искатели, поскольку в ней есть намёк на мудрую добродетель, что выделяет её из всех сочинений Кастанеды и делает её запоминающейся. Делает ли это её истинной или ценной? Конечно нет, это просто ещё одно клише. Ещё один пример неверно указанного направления. Я прекрасно знаю, что великое множество наиболее популярных мировых духовных доктрин являются сторонниками сердечного подхода к духовному развитию, но популярность среди крепко спящих может быть не лучшим критерием, по которому можно судить о методе пробуждения.
– Скажу тебе прямо, Артур: мне нет дела до сердца. И если говорить о том, какой путь я поддерживаю, это будет путь без сердца, лишённый сострадания, абсолютно свободный от любой мысли о других. Причина проста: сначала пробудись сам. Пробудись, и потом ты сможешь вернуться и, возможно, быть полезным для других, если всё ещё будет на то потребность. Сперва пробудись с чистым неизвиняющимся эгоизмом, либо ты будешь лишь ещё одной жертвой кораблекрушения, барахтающимся в океане, и всё сострадание мира не принесёт никакой пользы другим жертвам, барахтающимся вокруг тебя. Сперва разреши свою собственную ситуацию, и может быть тогда, твоё сострадание превратится во что-то полезное для других. Я предполагаю, что это звучит жестоко, антидуховно, как угодно, но это работает только так. Понимаешь?
Артур задумчиво кивнул.
– Слушай, ты, наверное, бывал в литейном цеху, где отливают сталь для твоих мостов?
– Конечно, много раз.
– Ведь там очень страшно. Как в горящем аду. Ты считаешь, что существует множество путей для выполнения этой работы, и они выбрали путь сердца?
Артур усмехнулся.
– Вряд ли.
– Конечно, нет, потому что это работает так, как работает. И пробуждение отнюдь не сладко и светло. Это серьёзное дело с почти абсолютной вероятностью поражения. Подумай об этом. Ты пустился в предприятие, которому многие миллионы честных, разумных людей посвятили свою жизнь, не достигнув успеха. Достаточно отрезвляющее заявление. Это процесс, и он работает так, а не иначе, или не работает вовсе. Ты не можешь диктовать правила. Предпочтения к делу не относятся.
– Вы говорите так, как будто я могу даже не захотеть думать о помощи другим, когда сам освобожусь.
– Я не знаю. Может, захочешь, а может, и нет. Всё зависит от твоего склада, я думаю. Видишь, чем я занимаюсь, учу людей, не так ли? – он кивнул. – Может быть, ты займёшься чем-то подобным. Может, будешь учить. Либо вернёшься к строительству мостов и останешься там.
– Трудно представить, – сказал он.
– Это невозможно представить, ты ставишь телегу впереди лошади. Простой факт в том, что ты никому не сможешь помочь, если сам в такой же ситуации.
– Господи, – пробормотал он. Это самое яркое выражение, которое я от него услышал.
– И ещё вот что, – я продолжал. – Когда будешь делать "Духовный автолизис", делай это для кого-то. Пиши для кого-то ещё. Выражай своё знание для чьей-то пользы. Пиши для публикации, как будто весь мир должен увидеть это. Или пиши, как серию писем собственному сыну, или воображаемому другу, или ребёнку, которым ты был когда-то. Что угодно. Используй процесс "Духовного автолизиса" как средство выражения собственного высшего знания для чьей-либо пользы. И, конечно, продолжай совершенствовать его, пока не установишь истину.
– Чего я никогда не сделаю?
– Что, установишь истину? Нет, конечно, нет.
***
Дом просыпался от тихого часа, и в течение пятнадцати минут превратился из тихого места для медитаций в шумный ресторан и общественный клуб. Я поражён, увидев здесь более тридцати человек, включая нескольких, которых я не припомню, и мне кажется, что некоторые пришли лишь для того, чтобы отведать стряпню Сонайи. Люди из "Сознания Кришны" уделяют много внимания кухне, и я не удивлюсь, если многие из них впервые зашли сюда просто на запах. Сонайа – шеф повар, которого любой индийский ресторан в мире примет с распростёртыми объятиями. Когда она готовит, я сожалею, что у меня столь слабый аппетит.
Думаю, мне стоит рассказать побольше о себе, не затем, чтобы продемонстрировать, какой я замечательный, но какой обыкновенный. Конечно, я не всегда был просветлённым. Я был миловидным малышом, счастливым ребёнком, проблемным подростком и своенравным взрослым. Увидев меня тогда, никто бы не мог себе представить, что я стану мудрым сердцем американского сельского ашрама. С другой стороны, я всегда обладал проницательной натурой. Я начал борьбу с cogito ergo sum ещё в раннем юношестве, и много лет занимался тем, что писал рассказы и эссе, которые были пробными штурмами природы реальности, что помогло мне сфокусировать мои мысли.
Моё решающее прозрение произошло, когда мне было уже почти тридцать, и, как все хорошие прозрения, оно пронзило мой ум как световая пуля и переопределило всю мою жизнь в один миг. Осознание было ни больше, ни меньше, чем:
Истина существует.
Я был абсолютно ошеломлён. Контуры моего бытия мгновенно стали иными. Я был потрясён этим простым утверждением, его полной абсурдностью. Как вообще можно не осознавать, что истина существует? Но, правда в том, что я не осознавал этого. Мои мысли постоянно были направлены на отрицание того, что я с успехом закрывал глаза на реальность. Сам факт борьбы за освобождение заточал меня. Чтобы противостоять лжи я должен был пребывать в полутени, где ложь процветает. Окончательное понимание, что истина существует, было равносильно выползанию из вонючей канавы на солнечный свет, о существовании которого я должен был догадываться всё это время, но никогда не догадывался.
Но теперь я стоял в солнечном свете, и это было совершенно опьяняюще. В тот момент я наконец родился. "Истина существует!" – кричал мой ум. "Не важно где, не важно что. Где-то, что-то, истина есть. Мне наплевать если она в христианстве, или иудаизме, или исламе, или в самом презренном культе в глубочайших недрах разврата, она существует, и я больше не проведу и минуты своей жизни, слепо бултыхаясь в грязи и миазмах невежества ради другой цели, кроме той, чтобы найти её. Вселенная не пуста и невежественна, я пуст и невежествен. Что-то есть истинное, не имеет значения что, и я больше не буду фальшивым. Нет даже намёка на оговорку того факта, что я скорее буду страдать и умру в поисках истины, чем, продолжу жить в рабстве у лжи и невежества."
***
Я только что перечитал предыдущие несколько абзацев, это так похоже на то, как мой ум выглядел после взрыва. События смерти-перерождения происходят во всех формах и размерах, и это было моим первым событием такого рода. Моим Первым Шагом, отделяющим то, кем я был, от того, кем я являюсь сейчас. То был день, когда я бросил в огонь свою жизнь, и началась война.
Следующие два года прошли в состоянии огненной одержимости. Я оставил работу, выбросил все свои вещи, переехал из Чикаго в маленький городок в Айове. Я вычистил все книжные магазины и извлек полную выгоду из библиотечной благотворительной программы штата. Я купил компьютер и часами горбился над клавиатурой, пытаясь выразить истину. Я читал и писал. Я редактировал, удалял и переписывал. Каждые несколько недель я стирал все файлы, форматировал все диски, сжигал – буквально, в котелке – все свои записи. Я почти никогда не читал то, что написал, потому что сам акт написания делал это устаревшим. Я порвал все связи – ни работы, ни друзей, ни семьи – и оставил только самое необходимое. Я не занимался больше ничем. Я ни о чём больше не думал. Я долго бродил по улицам, размышляя, колотясь в каждую дверь, перед которой я застрял в данный момент.
