Христос - Морозов Николай Александрович (книги читать бесплатно без регистрации полные txt) 📗
«Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, написавший: эти люди чтут меня устами, а их сердце далеко от меня. Они тщетно чтут меня, уча человеческим законам». (Исайя 28, 13).
Точно также в главе 14, 27 Иисус говорит своим ученикам перед столбованием:
«Вы все соблазнитесь обо мне в эту ночь, потому что написано: поражу пастыря, и рассеются его овцы» (Захария 13, 7).
Я не хочу приводить дальнейших мест, показывающих, что по идеологии эпохи, в которой писал Марк, уже установилось мнение, что пришествие Иисуса и история его неоконченного столбования были предсказаны библейскими пророками. А теперь мы знаем из наших астрономических вычислений, что Захария писал свои гороскопические наблюдения в 453 году, а Исайя описал появление и ход кометы Галлея в 451 году.
Значит, это Евангелие не могло бы быть написано ранее такой эпохи, в которую было уже позабыто время появления указанных пророчеств и в которую они были уже отнесены в глубокую древность.
Все это не могло произойти менее, чем в столетие и, следовательно, самая ранняя датировка Евангелия Марка не может быть прежде 550 года нашей эры, а, по всей вероятности, оно появилось много позднее.
Здесь остается у нас только одно предположение, объясняющее притом же и всю вереницу христианских святых, числящихся в до-иисусовские века. В первый период христианства, когда еще господствовали единобожники ариане и когда большинство ученых людей было еще язычниками, время считалось и у христиан от эры Диоклетиана, т.е. на 286 лет позднее нашей современной эры. Это число мы и должны прибавлять ко времени всех христианских святых первых трех веков, а к апостольским временам даже и еще более.
Зная теперь, что евангельский Иисус есть легендарный двойник Василия Великого, родившегося около 333 года нашей эры, мы должны прибавлять к этим временам полуапокалиптический период 333 года, так чтобы рождение «Великого царя» (1 января 333 г.) приходилось как раз на половину числа 666, указанного в Апокалипсисе для конца «царства Зверя».
Когда же в 666 году никакого происшествия не произошло, то начались новые религиозные, а с ними и общественные смуты, которые окончились распадением эллино-сирийско-египетской империи Феодосия II, святого. Южная часть ее перешла в 678 году при Константине-Язычнике к магометанству, а в византийской части началось богоборство и выработка новой теологии, которую мы и видим в современном евангельском учении.
С этой точки зрения ко всем христианским святым II и III веков, которых мы могли бы с некоторой вероятностью счесть за исторических лиц, мы должны прибавлять 286 лет и, делая это, получаем, например:
Год смерти «Доброты» (по-гречески Агафий) был зимой 5 февраля 537 года, вместо 251 года теологов.
Год смерти Веры, Надежды, Любви и матери их Мудрости (Софии по-гречески) был осенью 17 сентября 423 года, вместо 137 года теологов.
Год смерти «Услады» (по-гречески Гликерии) был весной 13 мая 463 года, вместо 177 года теологов.
Я думаю, что читатель уже смеется, узнав, что вера, надежда, любовь, доброта, услада и мудрость умерли, по моим вычислениям, в V и VI веках нашей эры. Но разве серьезнее, спрошу я, становится дело, если мы отнесем их «мученическую смерть», как делают теперь, во II и III века?
Почти то же самое выходит и с мужскими святыми.
Год смерти победоносца (по-гречески Никифора) приходится на 9 февраля 546 года, вместо 260 года теологов.
Год смерти сдерживателя (по-гречески Аверкия) приходится на 22 октября 453 года, вместо 167 года теологов.
Отсюда видно, что мы можем считать значительную часть святых II и III веков не отводками, пересаженными оранжерейным способом из реальных ростков человеческой жизни в средние века, а произведениями чисто литературного творчества, или же дохристианскими философами, переодетыми в христианскую одежду, а то и самими языческими богами.
Совсем другое относительно святых IV и V веков. Там они уже отчасти реальны, а отчасти попали из более поздних эпох посредством смешения господствовавшей в средние века эры Диоклетиана с нашей современной эрой.
Возьмемте хотя бы исследуемого нами теперь Марка Афинского, память которого празднуется 6 апреля и смерть которого относят к «400 году». Считая этот год приведенным по эре Диоклетиана, мы получаем для его смерти 684 год нашей эры, т.е. именно то время, в которое и могло быть написано Евангелие Марка, как по содержащимся в нем извлечениям из Исайи, Захарии и других библейских пророческих авторов V века, так и потому, что это та же эпоха, в которую возникло и Евангелие Иоанна Дамаскина (677 — 777 гг.) и которая завершилась Евангелием Луки (860 — 946 гг.) и «Апостольскими Деяниями».
Эти два века и были веками творчества всех Евангелий, как вошедших в церковный ритуал, так и признанных апокрифическими.
Посмотрим же, что осталось в этот период от Марка Афинского после того, как главная заслуга его — Евангелие — была вырезана из его биографии и пересажена в I век нашей эры.
«В египетской пустыне, — говорит в „Житиях святых“ отец Серапион, — я шел к отцу Иоанну, великому старцу, за благословением. Я заснул и увидал в сонном видении двух отшельников, пришедших тоже благословиться от него и сказавших, что среди всех постников эфиопской пустыни нет равного Марку на Фракийской горе. „Ему, — сказали они, — уже 130 лет, и 95 лет он не видит ни одного человека“.
Я проснулся, но у старца Иоанна никого не было. Я рассказал ему свой сон, а он ответил: «это — божественное видение».
Но и он не знал, где Фракийская гора.
Через 12 дней я дошел до Александрии и 5 дней шел день и ночь по жестокой пустыне, сжигаемой солнечным зноем, который палил и самый земной прах. В Александрии я спросил у одного купца о пути к Фракийской горе.
— Велика долгота этого пути, — ответил он. — Это у самых Эфиопских границ хетского языка, 20 дней пути. А гора, о которой спрашиваешь, еще дальше.
Взявши воду в польскую тыкву и немного фиников, я отправился туда. Я шел 20 дней по той пустыне и не видел в ней ни зверя, ни птицы. Там не сходит ни дождь, ни роса, и не растет ничего съедобного.
Через 20 дней оскудели моя вода и финики, и я в сильном изнеможении не мог ни итти вперед, ни возвратиться вспять, и лежал, как мертвый.
И вот явились ко мне те же два отшельника и, став передо мною, сказали:
— Встань и иди с нами.
Один из них, нагнувшись к земле, сказал:
— Хочешь прохладиться?
— Как тебе угодно, отец, — ответил я.
Он показал мне корень из пустынной земли и сказал:
— Прими и ешь этот корень и путешествуй от его господней силы.
Я поел и тотчас прохладился. Печаль и усталость отошли от моей души.
Он показал мне дорогу к святому Марку и отошел.
Я приблизился к превысокой горе, вершина которой достигала до небесной высоты, по на ней не было ничего, кроме праха и камня. С краю ее было море, и я семь дней поднимался на нее.
В седьмую ночь я увидел ангела, сходящего с небес к святому Марку.
— Блажен ты, Марк! — сказал он ему. — Вот я привел к тебе отца Серапиона, которого желал ты видеть, так как ты не захотел видеть никого другого из человеческого рода.
Услышав это, я без боязни дошел до пещеры, где жил святой Марк.
А он говорил сам себе (пародируя навыворот нагорную проповедь Иисуса):
«Блаженны очи твои, Марк, которых дьявол не может прельстить зрением женской красоты; блаженны уши твои, Марк, что не слышат женского голоса и плача в суетном мире. Блаженны ноздри твои, что не обоняют неприязненного греховного запаха; блаженны руки твои, что не прикасаются ни к чему от человеческих вещей; блаженны ноги твои, не ступающие на путь, ведущий к смерти.»
И он начал петь псалом Давида:
— Благослови, душа моя, господа, и не забудь всех воздаяний его.
Выйдя из дверей пещеры и плача от радости, он сказал мне:
— Как велик труд сына моего Серапиона, пришедшего видеть мое пребывание.
Он благословил меня обеими руками и, поцеловав, сказал:
— Девяносто пять лет я пробыл в этой пустыне, не видавши человека, и теперь вижу твое лицо, которое много лет желал я видеть. Да воздаст тебе за это господин наш, Христос, в свой судный день.
Я стал его спрашивать о его достохвальном житии.
— Я тридцать лет страдал здесь от скорби, голода, жажды и наготы, а больше всего от дьявольских искушений. Я ел земной прах и пил морскую воду, моримый жаждой, а бесы тысячу раз клялись потопить меня в море и влекли меня в долины этой земли, а я боролся с ними а вновь восходил на вершину этой горы. А они били и волочили меня, крича: «Уйди из нашей земли! От начала мира здесь не было ни одного человека, ты один дерзнул!» А после этих 30 лет бесовских приставаний, излилась на меня благодать. Волосы выросли на моей голове и ангелы нисходят теперь ко мне с пищей. Я увидел место небесного царства и обитель святых душ, и древо разума, от которого ели наши праотцы, и Еноха, и Илию в раю.
— Как пришел ты сюда? — спросил я его.
— Я родился в Афинах, — ответил он, — и прошел философское учение. А когда умерли мои родители, сказал: «отлучусь от мира!», и, снявши свои одежды, бросился в море на доске. Носимый волнами, по усмотрению божьему, я был принесен сюда.
Когда наступил день, я увидел его тело, все обросшее волосами, как у зверя, и ужаснулся. Его нельзя было признать за человека иначе, как только по голосу.
— Стоит ли божий мир по прежнему обычаю в христовом законе? — спросил он.
— Паче прежнего времени, — ответил я ему.
— Есть ли и доныне идолослужение и гонения на христиан? — спросил он.
— С помощью святых твоих молитв перестали быть гонения и идолослужения (уже одно это показывает позднюю эпоху Марка. Это никак не конец IV века, куда его относят теологи, и когда еще было «идолопоклонство» повсюду).
— А существуют святые, творящие чудеса? — еще спросил он. — Такие, которые говорят горе: сойди со своего места, и бывает так?
И как только он сказал это, сдвинулась гора со своего места, как бы на пять локтей, и всела в море.
Марк досадливо замахал ей рукой и сказал:
— Что ты делаешь, гора? Не тебе велел я двинуться, а только беседовал с братом. Стань на своем месте!
И гора тотчас же возвратилась назад.
Я пал в страхе ниц, а он взял меня за руку и поднял, говоря:
— Разве не видят таких же чудес в твои дни?
— Никогда, отец! — ответил я.
Он горько заплакал и сказал:
— Горе земле, на которой христиане только на словах называются такими, а не на делах! (и это опять рисует никак не первые века христианства!).
Когда наступил вечер, он сказал:
— Брат Серапион! Не наступило ли нам время пообедать?
Я промолчал, а он, прочитав псалом, сказал, поворотившись к пещере, служившему ему невидимо ангелу:
— Предложи трапезу брату.
Войдя в пещеру, я увидел два стола и на них по мягкому хлебу, сияющему, как снег, и благолепные овощи, и две печеные рыбы, и маслины, и финики, и соль, и кувшин с водою, слаще меда.
Он сказал:
— Благослови, господи!
И я увидел близ трапезы простертую с небес руку, перекрестившую яства. Когда же мы поели, он сказал:
— Возьми, брат, это отсюда.
И оба стола были взяты невидимой рукой.
Никогда в своей жизни не ел я такого сладкого хлеба и не пил такой сладкой воды.
— Вот какой пищей, — сказал он мне, — питает меня господь за мои тридцатилетние злострадания. Теперь кончается мера моего жития, и бог послал тебя, чтобы спрятать в земле мое смиренное тело твоими руками, брат Серапион. Пробудь эту ночь без сна, ради моего отхода.
Мы оба стояли на коленях всю ночь, поя псалмы Давида.
— Днесь прияст меня свет моего покоя, — сказал он.
Вся пещера наполнилась светом, светлее солнца, а гора наполнилась ароматным благоуханьем. С неба раздался голос:
— Принесите мой сосуд, избранный из пустыни! Принесите мне делателя правды и верного слугу. Гряди, Марко, гряди! Почивай во свете радости и духовной жизни.
И я увидел душу святого Марка, уже отрешившуюся от плотских уз и покрываемую белоснежною одеждою из рук ангела.
Я видел, ее воздушный путь на небеса и открывшийся небесный свод и бесовские полки, в готовности стоящие на пути, но ангельский голос сказал им:
— Бегите, дети тьмы, от лица света правды!
На один час была удержана его душа перед ними в воздухе, и тогда послышался с неба голос, говорящий снятым ангелам:
— Принесите посрамившего бесов!
И я видел нечто в роде правой руки, простертой с неба. Она приняла непорочную душу, и видение скрылось из моих очей.
Когда наступил шестой час ночи, я убрал и положил его честное тело и всю ночь пробыл в молитве. На рассвете я совершил над ним обычное песнопение, положил его в пещере, заградил вход камнями и сошел с горы, молясь богу.
Когда я сел почить после захода Солнца, вновь предстала предо мной первые два пустынника и сказали:
— Погреб ты тело отца, которого не достоин весь мир. Иди ночью, пока холоден воздух, ибо днем здесь неудобно ходить из-за великого солнечного зноя.
Я шел с ними до утра, и когда они отошли, я увидел себя вновь у дверей церкви старца Иоанна.
Он вышел ко мне и сказал:
— В мире возвратился ты, отец Серапион.
Он повел меня в церковь, где я рассказал ему о всем происшедшем, и все слушавшие прославляли бога.
