Дорогой ценой - Рой Кристина (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
— Вот как, — сказал маркиз с интересом, — значит, вы раздавали бы свои деньги нищим, которые вас, в конце концов, ещё ограбили бы?
— Нет, пан маркиз! Я знаю, что подача милостыни не всегда является выражением любви, а во многих случаях это поддержка ленности и последующего из неё порока. Благотворительность, как и работа, должна иметь свою систему, свои правила и законы.
— О, от вас я и не ожидал таких здравых рассуждений! Мне даже интересно с вами беседовать. Пройдёмся немного, если вам угодно. Или вы хотели бы возвратиться к остальным?
— Нет, пан маркиз, я намеренно их оставил.
— Я знаю, почему вы вышли, — сказал маркиз, — вас оскорбляет роскошь в моём доме.
Урзин покраснел.
— Она меня не оскорбляет, пан маркиз, но подавляет. Я ощущаю, как я в своей одежде не подхожу к ней.
— Не обидели ли вас мои слова?
— О нет, вы сказали только то, что мне давно известно.
— Я напрасно это сказал. Простите меня, пожалуйста, и забудьте мои слова!
Уста, привыкшие повелевать, вдруг искрение просили прощения. Перед этим воплощением кротости маркизу даже нетрудно было произнести эти слова.
— Не будем больше об этом говорить. Тамара очень рада вашему посещению, — продолжал он. — Скажите мне лучше, что вас там наверху особенно подавляет и что бы вы устранили?
— Можно сказать? — спросил Урзин, уже весело улыбаясь.
— Да, конечно! — подбодрил его маркиз.
— Прежде всего я убрал бы все эти тяжёлые дорогие ковры со стен и полов.
— Вот как? И что бы вы с ними сделали?
О, они такие хорошие! Я бы позаботился о том, чтобы они послужили страдающим, больным людям в какой-нибудь больнице,
— Неплохая мысль! Но эти ковры должны покрывать стены, чтобы охранять мою дочь летом от жары, а зимой от холода. Я полагаю, что если бы я сейчас отдал Подолин в ваше распоряжение, вы его за короткое время опустошили бы.
— О нет, пан маркиз! Я позаботился бы о том, чтобы с роскошью и излишеством не исчезли красота, поэзия и свет, — возразил Урзин. — Но зато вы почувствовали бы гармонию благодарности, которая согревала бы ваше сердце больше, чем все персидские ковры, и при вашем приближении вы увидели бы в глазах людей столько драгоценных камней, сколько невозможно купить за все миллионы.
— Не знаю, не знаю, но бедность очень неблагодарна. — Маркиз пытался избавиться от умиления. — В Египте у меня часто была возможность жертвовать тысячи. Люди приходили, чтобы поблагодарить меня — это верно, но больше затем, чтобы получить ещё больше.
— Да, ваша светлость, но помогли ли людям ваши тысячи?
— Этого я не знаю, ведь я их не сам распределял. Однако вы правы; благотворительность тоже должна иметь свою систему, иначе это только милостыня. Не думайте, что я скупец. Поверьте мне, для меня богатство ценности не имеет. Я не так избалован, что не мог бы обойтись без этой роскоши, как моя дочь, которая в ней выросла. Но у меня совершенно нет таланта для благотворительности. Что мне перед вами скрывать? Я не люблю людей и не доверяю им. Я знаю, что если бы я им отдал мои деньги, они бы убили друг друга из-за них и страдали бы больше прежнего. Во мне нет ни участия, ни милосердия; сердце моё, словно каменное. Оно не всегда было таким, но со временем оно каменеет всё больше. Но что вы за человек, что я вам всё это рассказываю? Мне даже кажется, что если бы вы чаще были со мной, этот камень размягчился бы, и сердце«моё, может быть, ещё согрелось. Да, я изнываю по каким-то лучшим, благородным чувствам, которые я напрасно ищу в себе. Когда-то я с высокими идеалами ушёл в мир, я был полон стремления к добру, смелых планов освобождения человечества. А сегодня, когда годы прошли, что из меня получилось? Тиран, как называет меня известный человек.
Оскорбление и боль отразились в глазах человека, но удивительно — его слова зажгли в душе Мирослава луч надежды.
— Пан маркиз, этот лёд скоро растает, — сказал он мягко, — ибо солнце так сильно светит. А скала уже раздроблена от поразившего её удара. Раздастся мощное слово: «Да будет свет!», и станет свет.
— Я вас не понимаю. — Маркиз отступил на шаг. — Вы со мной хотите говорить о религии? Зря стараетесь, об этом предмете я не намерен говорить.
— Я тоже, пан маркиз.
— Так что же?
— Я вам только хотел сказать, что ваш Господь и Бог стоит перед вами и обязательно победит вас.
— Урзин!
— Да, пан маркиз! — Кротко и по-мужски Урзин выдержал взгляд Орано. — Он обязательно победит вас, потому что любовь Его сильнее вашего противоборства. Он в вашем сердце уже пробудил стремление к новой жизни. Душа ваша изнывает от жажды, а сердце ваше пусто. Вы стоите у обрыва и боитесь упасть в него. Вы не сознаётесь в этом сами себе, но не можете избавиться от этого страха. День и ночь в вас звучит голос: «Отдай Мне, сын Мой, твоё сердце!». Вы знаете, что вы должны обратиться к Богу.
— Кто вам даёт право так со мной говорить? — воскликнул маркиз возмущённо.
Он уже хотел поднять руку, чтобы прогнать Урзина, как он недавно поступил с Лермонтовым, но вдруг их глаза встретились. И взгляд, полный кроткой любви и мольбы, подействовал, как вода на бушующий огонь: маркиз успокоился.
— Вы много себе позволяете, — сказал он уже тише, — но я не могу сердиться на вас, нет. Однако я докажу вам, что вы ошибаетесь. Богу моё сердце уже не нужно. Когда-то Он его требовал, это верно, я это чувствовал, но я не хотел Ему его отдать. Я совершил тяжёлую несправедливость над людьми, которые Ему служили. Я радовался, что причинял им страдания — так я ожесточил своё сердце. Дочь мою я систематически воспитывал без Бога, чтобы она никогда не познала Его. Часто в моей жизни бывали часы, когда грехи мои осуждали меня. Плохо в такие часы приходилось моим рабам. Их вопли от боли должны были заглушать крики моей совести. Таким образом, я убил в себе всё. Я осуждён и проклят. Бог поднял десницу Свою, и я только жду, когда она меня уничтожит.
Маркиз скрестил руки на груди и уставился в одну точку.
Вокруг царила мёртвая тишина. Вдруг маркиз покачнулся с глухим криком и упал бы на землю, если бы молодой человек его своевременно не подхватил.
— Пан маркиз, что с вами? — воскликнул Урзин испуганно.
— Воды! Положите меня. Это удар…
Урзин уложил маркиза и побежал за водой, но губы несчастного уже сомкнулись, глаза выступили из орбит и выражение их было так ужасно, словно они хотели сказать: «Я погибаю! Я падаю в глубокую пропасть!».
Урзин, в душе воззвав к Богу о помощи и милости, принёс воды, накапав на платочек ароматной жидкости из флакончика, который он носил при себе, стал протирать маркизу лицо. Но чем дольше протирал, тем бледнее оно становилось, а вода в стакане окрасилась в бурый цвет.
Наконец маркиз вздохнул и закрыл глаза, из груди его вырвался стон.
— Пан маркиз, не бойтесь. Господь Иисус Христос поможет, и вам станет лучше, — говорил Урзин, прижав голову маркиза к себе.
— Молитесь, Урзин, — прошептал маркиз еле слышно. — Смерть ужасна, я не могу предстать перед Богом, я оскорблял Христа и разрушал Церковь Божию. Все они обвиняют меня. О, прожить бы ещё несколько лет перед тем, как я исчезну в пропасти и получу по заслугам. Молитесь за меня, Бог вас слышит!
— Я уже молюсь, господин мой, и я знаю, что Он меня услышит.
— Это уже третий удар, — сказал маркиз. — Врач сказал, что в четвёртый раз придёт конец. Помогите мне встать, поддержите меня; я хочу узнать, не парализовало ли меня.
Урзин поднял его и помог ему сделать несколько шагов, но он был так слаб, что едва держался на ногах. К счастью, поблизости оказалось кресло.
— У меня свисток в кармане. Посвистите, чтобы слуги пришли. Пусть придёт мой камердинер и перенесёт меня в зимний сад. Там у меня есть комната; сам я туда не смогу дойти. Не оставляйте меня, мне так страшно.
Минут через десять маркиз Орано уже лежал раздетым на кушетке в комнатке, украшенной цветущими растениями. Его чёрный камердинер поправлял ему подушки, укрывая лёгким мягким одеялом. При этом он испуганно смотрел то на бледное лицо своего господина, то на молодого провизора, помогавшего ему.
