НП-2 (2007 г.) - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" (мир бесплатных книг .txt) 📗
Рано утром я уходил на работу. Да оставалась с Ксеней. Игоряшин центр располагался теперь на улице генерала Панфилова в районе метро «Сокол», в непосредственной близости от железнодорожной станции Рижского направления «Покровское-Стрешнево». Поскольку я уже писал вам как-то о недооценённых широкими массами населения, но вполне оценённых мною, возможностях наземного железнодорожного транспорта, то, думаю, вас несильно удивит тот факт, что ровно в 6 часов 52 минуты я садился в электричку на ближайшей к нашему дому станции Курской дороги «Покровская». На следующей – «Царицыно» – вагон становился практически пустым, потому что вся эта грёбаная куча бутовского и подольского рабочего люда стекала в метро, а я почти в пустом вагоне ехал дальше, читая какую-нибудь хуйню типа «Рабов Майкрософта» Дугласа Коупленда. Электричка моя постепенно переползала с Курского направления на Рижское, и менее чем через час, выехав со станции «Покровская», я оказывался на «Покровской» же, но уже не просто «Покровской», а ещё и «Покровской-Стрешневе». (Вообще, наши железнодорожные маршруты с Да, если рассматривать их на уровне топонимики, как правило, выглядят как вечный путь из пункта «А» в пункт «А»; или из А-большого в А-маленькое и наоборот, что вполне сочетается с самыми основами моей мирокартины, согласно которой движение – иллюзия, как и вся эта внешняя каруселька. Так, например, когда мы летом ездим на дачу к родителям Да, где в это время года живёт наша дочерь, наш маршрут начинается на станции «Покровская» Курского направления, а заканчивается станцией «Покров» Горьковского направления той же Курской дороги.) Обратно я возвращался тем же путём – то есть, с «Покровско-Стрешнево» до просто «Покровской». Поскольку работать на полторы ставки Игоряша мне больше не разрешал, а мой рабочий день начинался всё равно в восемь, то заканчивался он в четыре.
Я садился в электричку, наклеивал свои революционные самоклейки прямо на стекло входных дверей вагона и, оставаясь в тамбуре, наблюдал за производимым эффектом. Реакция граждан – в особенности, женского пола – меня удовлетворяла сполна. Ещё раз напоминаю, что всё это происходило за несколько месяцев до появления серьёзного запрета на подобного рода деятельность. Отсюда простой и ясный вывод: я всё делаю вовремя. И более того: если я что-то делаю – значит сейчас самое время делать именно это.
Поскольку на некоторых самоклейках были достаточно простые для запоминания адреса моих сайтов, а на самих сайтах были установлены счётчики посещаемости, то я мог вполне убедиться, что всё задуманное мною работает. И это бесспорно радовало меня. Говорю же, во первых, я был очень счастлив в это время в семейном плане, а во-вторых, я вполне свыкся со своим нахождением в глубокой андеграундной консервации и имел все основания полагать, что из меня, в общем, постепенно получается очень неплохой Штирлиц.
За год я создал о себе вполне благоприятное впечатление на работе; время от времени я продолжал осуществлять самостийные рассылки, и девичьи сердца по-прежнему откликались на «звуки» моих «манков»; у меня в планах было создание интернет-радио – естественно, провокативной окраски – и я точно знаю, что в конце концов у меня бы всё получилось.
Когда я, в среднем, часам к шести, добирался до своей «Покровской», как правило, на платформе меня встречали Да и Ксеня в коляске.
Примерно тогда же на первом релизе новоиспечённого лэйбла Андрюши Панина «Alley PM» (http://www.alleypm.com
) вышла моя песня «Письмо», идущая там первым номером. Глеб Деев позвал Андрюшу и его компаньона Аллу Максимову – по совместительству завлита в театре «Школа современной пьесы» – к себе в программу «Неформат» на «Русское радио», и когда я, где-то в июне, впервые услышал свою песню в fm-радиоэфире, я понял, что с точки зрения формы в ней действительно нет недостатков, хоть я и сочинил её 1998-м году, когда уже, кажется, знал, что такое героин, но тогда у меня, помнится, была временная ремиссия J.
И вот как-то всё себе катилось-катилось, и я, конечно, с одной стороны, только и мечтал съебаться от Игоряши, но с другой – чувствовал себя совершенно спокойно и по-любому уверенно – пєвно, как это называется в украинском J.
Да, конечно мой образ жизни за этот год резко изменился. В моей жизни не было больше концертов, не было литературных вечеров и прочих подобных мероприятий. Когда я пару раз посетил что-то в этом роде, устроенное моими былыми «друзьями», я понял, что как ни крути, я безвозвратно перестал понимать, зачем они всё это делают, если не для того, чтоб просто незлобиво повыёбываться, исключительно же от нехуй делать. Впрочем, чтобы не обижать никого, да и самому на всякий случай напомнить о прежнем себе, я, конечно, принял участие в озвучании довольно сомнительной диссертации Данилы Давыдова, когда Ксене было всего недели две-три, для чего даже за свои же деньги пёр на тачке тяжеленные клавиши «Энсоник», но, в общем, конечно, всё это было уже для меня безвозвратным, опять-таки, «позади». Хотя и поиграли вроде вполне ничего себе: я на клавишках, да Вова Никритин на своих экзотических барабанчиках.
Короче говоря, во мне окончательно восторжествовали патриархальные и традиционные еврейские ценности, то есть зацикленность на своём потомстве и вообще на семье и браке. И к этому новому в себе, но на самом деле поселившемся во мне ещё до моего рождения, я относился с надлежащим трепетом.
Вообще же, если говорить о традиционных еврейских ценностях, то есть об Изначальных Ценностях всего человечества, и вспомнить один из краеугольных эпизодов Священной Истории всех авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам), а именно об отмене в последний момент необходимости принесения Авраамом в жертву своего сына Исаака, то тут, вне всякого сомнения, важную роль играет то, что Авраам был евреем, а не кем-нибудь там ещё J, и от него, таким образом, действительно требовалось принести в жертву САМОЕ ДОРОГОЕ, что только есть у еврея, ибо, что греха таить, евреи – единственный народ, который генетически понимает Истинную Ценность Семьи и глубину ТАИНСТВА ДЕТОРОЖДЕНИЯ. Я отвечаю за свои слова. Да и ещё раз да!..
И мы с Да попеременно бродили по нашей скромной квартирке, укачивая Ксеню и напевая ей всякие песенки. Некоторые мы сочиняли спонтанно сами. В одной из самых замечательных спонтанных колыбельных, созданных Да в ходе параллельного просмотра документального фильма об африканских браконьерах, неожиданно для неё самой образовались такие строки:
…Но слоники не таковы!
Они начинают роптать!
Они ловят браконьеров
И показывают им… кузькину мать!..
Так вот трогательно и прошли первые полтора месяца жизни Ксени.
Однажды в июле мне позвонила Яна Аксёнова, с которой мы столько играли когда-то в «e69», и спросила не хочу ли я с ней поиграть на одном корпоративе и заработать по сотне грин.
– А чего надо играть? – спросил я.
– Ну так, электронную имровизацию с терменвоксом минут на 30-40. – сказала Яна.
Ну конечно я согласился. Почему бы не заработать молодому отцу треть тогдашней своей зарплаты за месяц. Хули вспоминать о том, что на закате своей карьеры поэта-песенника я получал месячную зарплату у Игоряши за один текст (смайлик задумчиво чешет жопку J).
Да, я совсем забыл этот мир. Довольно-т-ки основательно.
Не помню точно числа. Помню, что это был вторник. Я отпросился у Игоряши на полчаса раньше, заехал за Яной; мы погрузили в тачку её терменвокс, клавиши для меня, что-то ещё и поехали куда-то на улицу Льва Толстого. Вот там-то, да ещё и на контрасте, я совсем охуел.
Нет, я, конечно, много видел в жизни всякого помпезного дерьма, призванного скрашивать досуг абсолютных ничтожеств. Да, конечно. Было время, работал я на телевидении сам, брали у меня интервью в «Песне года» прямо перед Валерием Леонтьевым, да и бывал я на всяких крутых презентациях гламурных попсовых певичек. Но тут я, конечно, от всей этой хуйни поотвык.
