НП-2 (2007 г.) - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" (мир бесплатных книг .txt) 📗
– Да ты что?, – удивлялся я, – это же всё и сыграно профессиональными музыкантами и как раз именно по моим нотам!
Она ворчала что-то невнятное и всё равно не соглашалась из принципа).
И вот я мило поулыбался маме и Игоряше, быстро докушал конфетку, чтобы не обижать родственников и, сославшись на то, что мне надо идти работать, вернулся в комнату «компьютерной группы».
«Господи, да кто все эти люди?!.» – подумал я, конечно же, не впервые, но на этот раз внезапно всё вспомнил.
Как вы знаете, родился я ровно в полночь между 29-м и 30-м января 1973-го года. Назвали меня Максимом. Бабушка хотела видеть во мне Петра; отец – Михаила (пройдёт пять лет, и так он назовёт второго своего сына). Маме же моей ещё в детстве полюбился фильм по повести Станюковича «Максимка», про юнгу-негритёнка, спасённого командой русского корабля «Витязь». Последнее слово было за ней. Она назвала меня так. Спустя годы выяснилось, что я родился в день своих именин J (смайлик храбро ложит себе в штанишки чёрное золото. В следующем кадре он уже послушно кушает с ложечки дерьмо J).
В соответствии с нашим законодательством мне немедленно дали фамилию моего отца, маминого мужа, Юрия Сергеевича Гурина. В то время мама и сама носила его фамилию. (Вот, собственно, ёпти, метрика: http://www.raz-dva-tri.com/document.htm
.)
Через пару лет они развелись. Причин тому было, конечно же, множество, но главная заключалась, естественно, в том, что супруги Гурины жили в трёхкомнатной «хрущёвке» с моей бабушкой Мариной, первой женой деда Арнольда, и маминой сестрой Иришей, она же – «неубедительный аргумент» (в «Гениталиях Истины» Ириша – это Наташа). Бабушка же моя Марина ровно настолько, насколько овладела несомненным талантом бабушки со всеми своими внуками, совершенно напрочь при этом была лишена совести в ходе исполнения ею роли как свекрови, так и, само собой, тёщи J. В этом я имел возможность убедиться на примере их отношений с другим её зятем, мужем Ириши, дядей Серёжей – просто святым человеком, в котором она тем не менее умудрялась ещё находить какие-то недостатки (в «Гениталиях Истины» дядя Серёжа – это дядя Володя). Да и мама моя, несмотря на массу достоинств, конечно, всё-таки определённо была истеричкой. В особенности, по молодости лет. Конечно, её можно понять – я вообще всю жизнь тем только и занят всерьёз, что стараюсь кого-то понять – хули там, такой, ёпти, крест. Бабушка не сильно любила свою старшую дочь. Скажи ей об этом прямо, она, конечно, стала бы отнекиваться всеми силами и с обезоруживающей простаков искренностью, но всё-таки я, несмотря ни на что, склонен более верить тут своей матери. Дед Арнольд любил мою мать больше всех своих детей, а бабушку бросил. Естественно, матери же достались все шишки.
Когда я родился на свет, Ирише только-только должно было стукнуть 17. (Я родился ровно за неделю до её рождения. Спустя 9 лет, Ириша родила их с дядей Серёжей дочь Машу ровно за неделю же до дня рождения моей мамы J.) Поэтому бабушка, если верить матери – а тут, повторяю, я склонен ей верить – говорила ей примерно так: «Что ты от меня хочешь? У тебя ребёнок – Максим, а у меня – Ириша!», и матери конечно было обидно такое слышать. Впоследствии, когда уже на моей памяти, мать ей об этом напоминала, бабушка всегда начинала смущённо махать руками, тупить глазки и приговаривать: «Всё врёшь! Всё врёшь! Всё-всё ты врёшь!»
Ещё раз скажу две вещи: во-первых, я не осуждаю за эту фразу горячо любимую мною бабушку – наверное, у неё были свои причины «там и тогда» так говорить (хули, у всех на всё есть причины), а во-вторых, я всё-таки верю матери, хоть она и разрушила мой бумажный замок для Игоряши J – это ведь вообще очень типично для любых взрослых: вести себя по-свински со своими детьми. Мать – Рыба; врать не то, чтоб не умеет, но делает это столь неуклюже, что лучше б и не пыталась. Близнецы же – а бабушка Марина была Близнецами, как и моя жена, как и моя дочь – врут всегда и напропалую. От серьёзной ответственности за это спасает их только то, что когда они бессовестно лгут, сами они искренне думают, что говорят правду – возможно, у них у всех какие-то особые нарушения высшей нервной деятельности J. (Приду к власти, будем разбираться/лечиться отдельно J.)
Так или иначе, в конце концов семейная жизнь супругов Гуриных рухнула, и мой отец, будучи уроженцем Полтавы, был практически выгнан на улицу – полагаю, не без деятельного участия бабушки. Уходя, о чём он рассказал лично мне спустя многие годы, отец, ничтоже сумняшися, прихватил с собой лично-деловую переписку моего прадеда Бориса Семёновича Одэра с писателем Короленко, с коим Бориса Семёновича долгое время связывали довольно тесные отношения, и, оказавшись как-то раз в Харькове, безо всякого зазрения совести передал эти письма, адресованные моему прадеду, в дом-музей этого самого вышеупомняутого писателя Короленко J.
Время, пока отец жил с матерью, я помню плохо – они развелись, когда мне было около двух лет. Один раз, помню, мы были с ним дома вдвоём. Он занимался на трубе (с мамой они познакомились в консерватории), а потом стал катать меня в розовой пластмассовой тачке, которая была со мной потом ещё очень долгие годы – то в качестве ящика для игрушек, то в качестве «ледянки». И зачем-то я в этой тачке вдруг встал во весь рост, а поскольку отец вёз её за верёвочку, то в какой-то момент он повернулся ко мне спиной, в силу чего не заметил, что я встал. Я упал и стукнулся затылком об пол J. Ну… это, конечно, хуйня в сравнении с тем, например, что через несколько лет «Неубедительный Аргумент» нечаянноопрокинула на меня трёхлитровый бидон с кипятком J.
Потом я помню, как однажды утром я проснулся и увидел, что отец почему-то спит на полу. Ещё я помню, как когда мне было уже около четырёх, отец приходил ко мне в гости – к этому времени он уже давно с нами не жил. Я отвык от него. Мамы дома не было. Он принёс мне в подарок пластмассовый трактор, и все мы сидели в гостиной. Посреди же гостиной сидела бабушка, наблюдавшая за нашим общением.
Из того, что он мне говорил в ту нашу встречу, я запомнил только собственные сомнения в его правоте, когда услышал от него, что умывать лицо лучше холодной водой, а не горячей. Грустно. Больше, в течение всего моего детства, отец прийти не решился. Я хорошо его понимаю.
Я никогда, до очень последнего возраста, совершенно не чувствовал никакого дискомфорта по поводу отсутствия отца – вот вам крест, Волобуев! Скажу больше, мне никогда не казалось, что в моей жизни что-то не так именно по этому поводу J. Ни когда я ходил в сад, где, кстати, был ещё Гуриным, ни когда ходил в школу уже Скворцовым. Я не вспоминал, что у меня нет отца, наверное, лет до тридцати. Ещё раз повторяю, мне никогда не казалось, что мне чего-то недостаёт; чьего-то там внимания или чего-нибудь там ещё. Наоборот – мне всегда хотелось это внимание к себе поубавить, а выражаясь языком ясным, мне всегда хотелось, чтобы все от меня попросту отъебались. Именно так! Сколько я себя помню, а помню я себя рано: отдельные куски ещё до двух, а ровно с лета моих трёх лет вся моя жизнь представляет собой совершенно последовательную цепь более чем осознанных событий, собственных действий и волевых импульсов. По сию пору, в случае необходимости, я могу вызвать из своей памяти любой сегмент этого отрезка с начальной точкой в лете 1976-го и до сегодняшнего 28-го июля 2007-го года. Я помню не только то, что делал и думал я, но и то, что делали и говорили окружающие – даже если говорили они не со мной – это-то и было самое интересное J.
Жизнь моя была настолько всегда полна, что мне просто не приходило в голову даже задуматься об отце. Даже когда мать в свойственных ей в моём детстве постоянных истерических порывах внезапного гнева называла меня «гуринским отродьем», я думал не об отце или о том, скажем, как бы он отреагировал на всё это, если б услышал, как она со мной обращается и как называет или о том, так ли уж ужасно быть Гуриным и хорошим ли был отец или не очень – нет, я думал только о том, какая же она сволочь и как хорошо, когда её нет дома. То есть никакого отца не было у меня в мозгах просто тотально. Я просто знал, что был некий Гурин, мой отец; что у всех, так или иначе, есть отец; что родители мои «разошлись», но всё это ни в коей мере не было для меня никакой там загнанной в подсознание, ёпти, внутренней травмой.
