Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник) (перевод Померанцевой Л.Е., Хин-шун Ян) - Хин-шун Ян

Деяния простираются в глубь далекой древности, установления распространяются на тысячу лет, и опыт этот не исчезает. Тем более возможно преобразование народа в своем поколении!

Во времена Тана в течение семи лет была засуха, и он (Тан) молил небеса на краю Рощи Шелковицы [316]. И все облака Поднебесной сгустились, и дождь пришел из-за тысячи ли. Простотой и чистосердечием [Тан] тронул небо и землю. Дух его проникал за пределы всех сторон света и всем повелевал. Разве можно было бы достигнуть этого деянием?

Мудрые цари древности пестовали совершенное цзин внутри, а вовне забывали о любви и ненависти [317]; произносили речи, чтобы выразить чувства; отдавали распоряжения, чтобы изъяснить повеления; упорядочивали с помощью обряда и музыки; воспитывали с помощью песен и напевов. Деяния пронизывали тысячи поколений, и не было им ни в чем преграды; распространялись на четыре стороны света, и не было им предела. И даже птицы и звери, и вся тьма насекомых подчинялись их преобразованиям. Что уж говорить об их законах, об отдаваемых ими приказах! Преобразования высшей мудрости, с одной стороны, не допускали неправды, с другой – стремились наградить достойных и наказать бесчинствующих. // Судили помощников, не примешивая собственной оценки, – потому и могли удерживать равновесие. Шнуром измеряли внутреннее и внешнее, не считаясь с собственным глазом, потому и выдерживали правильность. Властители, применяя закон, не примешивали собственных суждений о добре и зле, потому и могли отдавать приказы. Тогда в оценке важного и незначительного не ошибались ни на йоту; в исправлении всякой кривизны не теряли ни крупинки. Прямо нападали на ложь и порок, не избегая опасностей от этого для себя. И зло не могло вводить в заблуждение, клевета не могла вызывать смуты. Благодеяниям не было места, ненависти негде было укрыться.

Таковы те, кто служат искусству и отказываются от субъективных помыслов, и с теми, кто управляют через деяния, они не дружат.

Лодка плывет по воде, телега катится по земле – благодаря естественным свойствам [воды и земли]. Но если дерево столкнется с осью телеги и сломает ее, или вода завертит лодку и разобьет ее о камни, мы не виним ни дерево, ни камни, а обвиняем того, кто оказался не искусен, потому что ни камень, ни дерево не имели какого бы то ни было умысла.

Таким образом, дао дополняется умом, и от этого возникают заблуждения; благу приходит на помощь сердце, и от этого возникают опасности; сердце обретает глаза, и теряется ясность зрения. Нет оружия сильнее, чем воля, и [потому] Мо Се [318] смогла заставить металл течь; нет разбойников больших, чем инь-ян, и потому барабан (фугу) способен снимать страх [319]. Ныне безмены и весы, циркули и угольники, будучи однажды установленными, не изменяются. Будь то в Цинь или в Чу [320] – они не меняют делений; будь то у хусцев или юэсцев – они не меняют вида. Всегда одно и не может быть от него отклонений; повсюду распространяется и не растекается. Однажды установленные (как закон) передаются на тысячи поколений и действуют недеянием.

Когда в царстве появляется властитель, обреченный на гибель, а мир еще не утратил дао, то хотя людям и приходится трудно, но природный закон [внутреннего соответствия] проникает во все. Отсюда недеяние – дао. Поэтому те, кто обрел этот корень, откликаются вещам бесконечно. Опирающиеся же на человеческие таланты с трудом добиваются порядка. Та н и царь Воинственный – мудрые цари, а не могли, как юэсцы, плавать на лодках по рекам и озерам. И Инь был достойнейшим министром, но не мог наравне с хусцами скакать на рысаках и объезжать диких коней. Кун и Мо многое постигли, однако не могли наравне с горцами проходить чащи и заросли, преодолевать опасные горные переходы. Отсюда видим, что знания людьми вещей не глубоки, а хотят они с помощью этих знаний охватить все пространство меж четырех морей, сохранить все десять тысяч сторон. Но, не следуя искусству (расчету) дао, а опираясь только на собственные способности, они далеко не уйдут.

Поэтому ума недостаточно для управления Поднебесной. Та к Цзе справлялся с // оленьим рогом, разгибал крюки, вязал железо, скручивал металл. Молотом забивал жертвенного быка. В воде охотился на черепах и кайманов, на суше ходил на медведя, но Та н с тремя сотнями тяжелых колесниц зажал его в Минтяо, схватил в Цзяомэн [321]. Отсюда видно, что храбрости и силы недостаточно, чтобы удержать Поднебесную. А если ума недостаточно для управления, храбрости – для могущества, то ясно, что человеческих талантов недостаточно, чтобы только на них полагаться.

Те властители, которые не спускаются в храм предков, а знают, что делается за пределами четырех морей, следуя вещам, познают вещи; следуя людям, познают людей. Если соединишь две силы воедино, то будешь непобедим; соединишь все множество умов воедино, то все свершишь. В колодце не водятся черепахи и кайманы – узок; в саду не растут высокие деревья – места мало. Те, кто поднимает тяжелые треножники, прилагают немного усилий, а побороть их нельзя. И даже если нужно эти треножники перенести, не дожидаются подмоги. Поэтому тысячная толпа не проламывает моста и собрание людей в несколько тысяч человек не может разрушить чьих-то заслуг. Так, Гнедой и Луэр [322] за день покрывали тысячу ли, а если их заставить ловить зайца, то они уступят в этом шакалу с волком – способности разные. Сова ночью ловит москитов, может различить даже кончик осенней паутинки, а днем не заметит и горы – таково различие формы и природы вещей. Летучий Змей странствует в занебесье. Откликающийся Дракон седлает облака, обезьяна прыгает по деревьям, рыба плавает в воде. Поэтому в древности тот, кто покрывал лаком колесницу, ее не расписывал; кто сверлил, тот не обтесывал. Ремесленник не занимался двумя ремеслами; ши [323] не исполнял двух служб. Каждый стоял на страже своего дела, не вступая друг с другом в соперничество. Люди обретали себе соответствующее, вещи располагались на своих местах. Поэтому орудия им не докучали, а в делах не было нерадивости. Когда служба небольшая, ее легко исполнять, когда обязанностей немного, их легко блюсти; когда бремя дел не тяжело, с ними легко управляться. Тогда высшие сосредоточивают в руках умеренную долю, а низшие стараются на поприще легко исполнимых трудов. Тогда господин и слуга достаточно далеки и не докучают друг другу.

Дао властителя подобно Покойнику на жертвоприношении звезде Линсин [324]. Суровый, таинственно безмолвный, сулит счастье, предвещает богатство. Тот, кто обрел это дао, не творит ни безобразного, ни прекрасного, не творит ни лживого, ни доброго. Оно (дао) покрывает одного человека и не кажется слишком велико; когда распространяется на тысячи человек, не кажется малым.

Нужно быть осторожным и в милостях, и в карах – в этом постижение пути правления. // Творящий милости делает раздачи.

В результате не имеющий заслуг щедро награждается; не имеющий трудов – высоко вознесен. Тогда тот, кто [честно] исполняет службу, становится нерадив, а странствующие софисты устремляются вперед. Творящий бесчинства произвольно казнит. В результате невиновные погибают, чьи поступки прямодушны – несут наказание. Тогда совершенствующие себя перестают увещевать к добру, а творящие зло беспрепятственно совершают преступления против высших. Поэтому творящие милости рождают порок, творящие бесчинства – порождают смуту. Когда в обычай входят порок и смута, это признак гибнущего царства.