Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
В один из последних годов царствования императора Тиберия какой-то бедняк виноградарь поселился с женой высоко в Сабинских горах в одиноко стоявшей хижине. Они были здесь пришельцами, жили очень уединенно, и никто никогда не посещал их. Но однажды утром виноградарь, отворив дверь своей хижины, увидел, к своему удивлению, что у порога сидит, сгорбившись, старая женщина. Она куталась в простой серый плащ и казалась очень бедной. Однако когда она поднялась и обернулась к нему, то вид ее показался ему таким благородным, что он невольно вспомнил сказания о богинях, которые иногда являются людям в образе старой женщины.
– Друг мой, – сказала старуха виноградарю, – не удивляйся, что я эту ночь проспала здесь, у порога… Родители мои жили в этой хижине, и я родилась в ней почти девяносто лет тому назад. Я думала, что найду ее пустой и заброшенной. Я не знала, что люди снова поселились в ней.
– Неудивительно, – ответил тот, – что ты думала найти необитаемой и заброшенной эту хижину, приютившуюся среди диких скал на такой высоте! Но я и жена моя пришли из далекой страны, и, бедные чужестранцы, мы не могли найти лучшего пристанища. Для тебя же, проголодавшейся и уставшей после длинного пути, в твои годы, конечно, приятнее найти в этой хижине людей, а не наткнуться в ней на волков Сабинских гор. У нас ты найдешь постель, на которой можешь отдохнуть, и чашку козьего молока с куском хлеба, если только это тебе угодно.
Старуха слегка улыбнулась, но эта улыбка не могла согнать выражения затаенной скорби, лежавшей на ее лице.
– Я прожила всю мою юность здесь, в горах, – сказала она. – Я еще не забыла, как выжить волка из его берлоги.
И действительно, она выглядела еще крепкой и сильной, и виноградарь не сомневался, что, несмотря на свою глубокую старость, она сохранила еще достаточно силы, чтобы вступить в борьбу с диким зверем.
Однако он снова повторил свое приглашение, и старуха вошла в хижину. Она присела к завтраку бедняков и без уговоров приняла в нем участие. Она осталась очень довольна едой – грубым хлебом, размоченным в молоке, – но муж и жена не переставали думать: «Откуда могла забрести к нам эта странница? Она, наверное, чаще ела фазанов на серебряных блюдах, чем пила козье молоко из глиняной кружки».
По временам старуха поднимала глаза от еды, как бы припоминая постепенно эту хижину. Бедная обстановка, голые глиняные стены, истоптанный пол, конечно, очень сильно изменились. Она даже показала теперешним хозяевам на сохранившиеся еще кое-где на стенах следы изображений собак и оленей, которых рисовал там ее отец, чтобы позабавить своих малюток. А наверху, на полке, она как будто нашла черепки глиняного сосуда, из которого когда-то сама пила молоко.
Но муж и жена думали про себя: «Возможно, конечно, что она родилась в этой хижине; а уж позже занималась не доением коз и приготовлением сыра».
Они заметили также, что часто мысли ее уносятся куда-то далеко и что каждый раз, когда она приходит в себя, она тяжело и печально вздыхает.
Наконец встали из-за стола. Старушка приветливо поблагодарила за оказанное ей гостеприимство и направилась к двери.
И вдруг она показалась виноградарю такой жалкой, одинокой и бедной, что он сказал:
– Если я не ошибаюсь, то, взобравшись вчера ночью к этой хижине, ты вовсе не думала так скоро покинуть ее. Если ты действительно так бедна, как кажется, то ты, вероятно, надеялась провести здесь оставшиеся годы твоей жизни… А теперь ты собираешься уйти, потому что мы, моя жена и я, уже поселились в этой хижине.
Старуха не стала отрицать, что он угадал ее желание.
– Но, – добавила она, – эта хижина, стоявшая столько лет заброшенной, принадлежит тебе столько же, сколько и мне. Я не имею никакого права выгонять тебя отсюда.
– Но ведь это хижина твоих родителей, – ответил виноградарь, – и у тебя на нее, конечно, больше прав, чем у нас. Кроме того, мы – молоды, а ты – стара. Поэтому ты оставайся, а мы уйдем.
Услыхав это, старуха крайне удивилась. Стоя уже на пороге, она обернулась и пристально посмотрела на виноградаря, как бы не понимая, что хотел он этим сказать.
Но тут в разговор вмешалась молодая женщина.
– Если мне позволено будет высказать свое мнение, – обратилась она к мужу, – я просила бы тебя спросить эту старую женщину, не пожелает ли она смотреть на нас, как на своих детей, и не позволит ли она нам остаться здесь и заботиться о ней. Что пользы в том, что мы уступим ей эту хижину и затем оставим ее здесь одну? Для нее было бы ужасно жить одинокой в горах. И чем стала бы она жить? Это значило бы обречь ее на голодную смерть.
Тут старуха приблизилась к мужу и жене и испытующе взглянула на них.
– Отчего вы так говорите со мной? – спросила она. – Почему вы так ко мне сострадательны? Ведь вы же чужестранцы!..
Тогда молодая женщина ответила:
– Потому что мы сами встретили однажды в жизни великое сострадание!..
Таким образом старуха поселилась в хижине виноградаря и скоро очень привязалась к молодой чете. Однако она никогда не говорила им, откуда она пришла или кто она, и они чувствовали, что ей бы не понравилось, если бы они стали ее расспрашивать.
Однажды вечером, окончив работы, они сидели втроем на большом плоском обломке скалы, лежавшем перед хижиной, и ужинали; вдруг они увидали поднимавшегося по тропинке старика.
Это был человек высокого роста, крепкого сложения, широкоплечий, как борец. Лицо его было мрачно и жестоко. Лоб резко выступал над глубоко запавшими глазами, и в линиях рта сквозили разочарование и презрение.
У него была военная выправка и быстрые движения. Старик был просто одет, и виноградарь, завидев его, подумал: «Это старый легионер, получивший отставку; он идет теперь на родину».
Приблизившись к ужинавшим, старик в нерешительности остановился. Виноградарь, знавший, что дорога сейчас за хижиной кончается, положил ложку и обратился к нему:
– Ты, верно, сбился с дороги, путник, что пришел к этой хижине? Обыкновенно никто не забирается сюда, если только у него нет дела до кого-нибудь из нас, живущих здесь.
В это время старик подошел ближе.
– Ты прав, – сказал он, – я потерял дорогу и теперь не знаю, как мне пройти. Я буду тебе благодарен, если ты позволишь мне отдохнуть здесь и потом укажешь, как добраться до деревни.
С этими словами он опустился на один из камней, лежавших перед хижиной. Молодая женщина предложила ему поужинать с ними, но от этого он с улыбкой отказался; зато, видимо, очень охотно стал беседовать, пока они ели. Он спросил молодых людей об их образе жизни и занятии, и они ему приветливо и откровенно отвечали.
Но вот виноградарь, в свою очередь, обратился к путнику и стал его расспрашивать.
– Ты видишь, – сказал он, – как замкнуто и одиноко мы живем. Уже целый год, как я ни с кем не говорил, кроме пастухов и виноградарей. Не можешь ли ты, пришедший, конечно, из какого-нибудь лагеря, рассказать нам что-нибудь о Риме и императоре?
Едва муж произнес эти слова, как жена заметила, что старуха бросила на него предостерегающий взгляд и сделала рукой знак, как бы давая понять, что надо всегда осторожно относиться к своим словам.
Путник же очень дружелюбно ответил на вопрос:
– Я вижу, что ты принимаешь меня за легионера, и ты действительно отчасти прав, хотя я уже давно оставил службу. В царствование Тиберия для нас, военных, немного было работы. А ведь он был когда-то великим полководцем! Это было порою его счастья… Теперь же он только и думает о предупреждении заговоров. Весь Рим говорит о том, что на прошлой неделе он приказал, по самому ничтожному подозрению, арестовать сенатора Тита и казнить его.
– Бедный император! – воскликнула молодая женщина. – Он перестал понимать, что делает. – Она заломила руки и с сожалением и удивлением покачала головой.
– Ты в самом деле права, – ответил старик, и глубокое огорчение отразилось на его лице. – Тиберий знает, что все его ненавидят, и это еще больше сводит его с ума.
