Небесные овации - Лукадо Макс (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Моя дочь испугалась. Я не усну, пока ее не успокою.
33
Я не герой. Я не супермен. Я не какой-то особенный отец. Я просто отец. Если
ребенку плохо, отец делает самое естественное, что может сделать. Отец ему
помогает.
И за эту помощь я не взимаю плату Я не прошу об ответных услугах. Когда моя
дочь плачет, я не велю ей взять себя в руки, перестать хныкать и крепче стиснуть
зубы. И я не лезу в свой кондуит, чтобы упрекнуть ее, почему она опять разбила тот
же самый локоть или разбудила меня в три часа ночи.
Я не гений, но и не надо быть гением, чтобы помнить, что ребенок — не взрослый.
Нет необходимости быть дипломированным психологом, чтобы понимать, что
ребенок находится в «процессе становления». Не нужна мудрость Соломона, чтобы
сознавать, что дети вообще-то не просили нас производить их на свет и что разлитое
молоко можно вытереть, а разбитые тарелки — заменить другими.
Я не пророк и не из сынов пророческих, но что-то мне подсказывает, что по
большому счету описанные мной проявления заботы несравненно важнее, нежели
все, что я делаю за своим компьютером или за своей церковной кафедрой. Что-то
мне подсказывает, что все хлопоты, которых требуют от меня мои дети, — ничтожно
малая цена за счастье однажды увидеть, как моя дочь делает для своей дочери все
то, что ее отец когда-то сделал для нее.
Нежная отцовская забота. Как отец могу вас уверить, что для меня это самые
счастливые минуты за день. Проявлять такую заботу — естественно. Проявлять ее —
просто. Проявлять ее — приятно.
И коль скоро все это так, коль скоро я знаю, что одна из радостей отцовства —
утешать своего ребенка, то почему же я с такой неохотой даю моему Небесному
Отцу заботиться обо мне?
Почему я думаю, что Он не захочет выслушивать мои жалобы («Все это так
ничтожно по сравнению с голодающими в Индии»)?
С чего я взял, что Ему не до меня («Ему нужно заботиться обо всем мироздании»)?
Почему я решил, что Он устал слушать от меня все ту же чепуху?
Почему я боюсь, что Он тяжело вздыхает при моем приближении?
С чего я взял, что Он, когда я прошу о прощении, смотрит в кондуит и сурово
спрашивает: «Не кажется ли тебе, что ты уже злоупотребляешь Моим терпением?»
Почему я думаю, что должен говорить с Ним на каком-то особом языке, на
котором больше ни с кем не говорю?
Почему я думаю, что Он в мгновение ока не накажет отца лжи так же, как я хотел
наказать отцов тех обидчиков из автобуса?
Считаю ли я, что Он просто был в поэтическом настроении, когда спрашивал
меня, заботятся ли о чем-то небесные птицы и полевые лилии («Никак нет, сэр»)? А
коль скоро они не заботятся, с чего я взял, что я должен делать это («Дык ведь...»)?1
Почему я не воспринимаю Его всерьез, когда Он спрашивает: «Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш
Небесный даст блага просящим у Него»2.
Почему я не даю моему Отцу сделать для меня то, что сам всегда готов сделать
для своих детей?
Я, впрочем, учусь. Побыть родителем бывает важнее, чем прослушать курс
богословия. Как родитель, я учусь понимать, что в те дни, когда меня критикуют, 34
когда мне плохо, когда я в ужасе, рядом есть Отец, готовый меня утешить. Есть Отец, Который меня поддержит, пока мне не станет лучше. Поможет мне, пока я не научусь
жить со своей болью. И Который не уснет, если я вдруг испугаюсь, что после
пробуждения увижу только тьму.
Он всегда есть.
И этого достаточно.
Блаженны кроткие...
Глава 7
ПРОСЛАВЛЕННОЕ В
ОБЫДЕННОМ
Есть слово, описывающее ночь, в которую Он пришел, — «обычная».
Небо было самым обычным. Случайный порыв ветра ерошил листву и нагонял
волну холода. Звезды бриллиантами сверкали на черном бархате небосвода.
Флотилии облаков проплывали, загораживая луну.
Это была красивая ночь — стоящая того, чтобы полюбоваться на нее из окна
спальни — но, в сущности, ничем особенно не выделяющаяся. Никаких причин для
восторгов. Ничего, что могло бы лишить кого-то сна. Обычная ночь и привычное небо.
Овцы были самые обычные. Одни пожирнее. Другие тощие. У одних брюхо
бочкой. У других ноги кривые. Обычные животные. Без золотого руна. Полный ноль
для истории. Никаких медалей чемпионов породы. Просто овцы как овцы —
бесформенные сонные силуэты на склоне холма.
И пастухи. Деревенщина деревенщиной. У таких, наверное, и одежды-то другой
нет, кроме той, что на них. Сами пахнут, как овцы, и такие же заросшие.
Они добросовестно собирались провести всю ночь со своими стадами. Но их
посохи не найдешь в музеях, а их мемуары — в библиотеках. Никто не
консультировался с ними по вопросам социальной политики или толкования Торы.
Безымянные и безвестные.
35
Обыкновенная ночь с банальными овцами и заурядными пастухами. И если бы не
Бог, так любящий ставить знак высшей пробы на самом простом, она бы прошла
незаметно для всех. О тех овцах все позабыли бы, а пастухи спокойно продрыхли бы
ночь напролет.
Но Бог приглашает нас на танец среди всего самого обыденного. И в тот раз этим
танцем стал вальс.
Темное небо озарилось сиянием. Неясные кроны деревьев отчетливо
высветились. Безмолвные прежде овцы дружно исполнили ораторию удивленного
ожидания. Беспробудно спавшие пастухи протерли глаза и посмотрели в лицо
пришельца.
Ночь больше не была обыкновенной.
Ангел Божий сошел ночью, потому что в это время свет заметней всего и больше
всего нужен. Бог сошел в обыденность по той же самой причине.
Самые могущественные Его средства одновременно и самые простые.
* * *
Вспомним о посохе Моисея1. В эту пору своей жизни Моисей пробыл пастухом
столь же долго, сколько пробыл царевичем, и начал уже ко всему привыкать. Пасти
овец не так интересно, как жить при дворе царя Египта, но и здесь встречаются свои
особенные минуты. В частности, та минута, когда Бог заговорил с ним из куста, горящего огнем, но не сгорающего. Бог объявил, что хочет, чтобы Моисей избавил
израильтян от египетского рабства. Моисей не был уверен, что он — самый
подходящий человек для такого дела. Бог сказал, что здесь не имеет значения, каков
сам Моисей, главное — какой у него Бог. И Бог начал это показывать.
— Моисей, — воззвал голос из куста, — брось на землю свой посох.
Моисею, который ходил по горам уже сорок лет, такая перспектива не слишком
понравилась.
— Боже, Ты, конечно, знаешь все обо всем, но, может быть, Ты забыл, что тут у
нас, ну... особенно-то не походишь, если бросишь свой посох на землю. Никогда ведь
не угадаешь...
— Брось его, Моисей.
Моисей бросил посох на землю. Посох превратился в змею, и Моисей кинулся
бежать.
— Моисей!
Старый пастух остановился.
— Подними змею.
Моисей поглядел через плечо, сначала на змею, потом на куст, и решился на
самый дерзкий ответ, какой только смог придумать:
— Что-что?
— Подними змею... за хвост. (Наверняка в этот момент Бог улыбался.)
— Боже, я ведь и не думаю спорить. Я только хочу сказать, что Ты, конечно, знаешь все обо всем, но мы тут у себя в пустыне, ну... не слишком часто поднимаем с
