Религия денег.Духовно-религиозные основы капитализма. - Катасонов Валентин Юрьевич (электронные книги без регистрации .TXT) 📗

Примечательно, что наши церковные иерархи и окружающие их «эксперты» очень полюбили всякие иностранные слова, смысл которых, как мне кажется, они не всегда хорошо понимают: фандрайзинг, банкинг, маркетинг, консалтинг и т. п. Причем всегда стараются добавить «православный», чтобы казалось благопристойно и «духовно».

И в то же время русские слова им кажутся устаревшими и неубедительными. Подмена слов в лексиконе христианских людей – знамение нашего времени, она все более затрудняет понимание духовных причин нашего жизненного неустройства и незримо меняет христианское сознание. Например, «кризис» – слово греческое и означает «суд». Если бы мы говорили не «кризис», а «суд» (естественно, суд Божий), то до нас быстрее дошло бы понимание духовной сущности современной капиталистической экономики. Еще в прошлом веке верующие люди (не только православные, но даже католики и протестанты) понимали духовный смысл кризиса как некоего «сигнала» (часто очень «болевого»), посылаемого Богом человеку за грехи. Понятно, что если кризис экономический, то он напоминал о таких грехах, как алчность, сребролюбие, любостяжание, лихоимство, зависть, отсутствие любви к ближнему, жадность и т. п. Повторим: даже протестанты (наиболее духовно чуткие) понимали причинно-следственную связь между грехом и экономическим кризисом. Швейцарский протестантский богослов Карл Барт (1886–1968) даже создал новое направление в богословии – «теологию кризиса» [59].

К сожалению, в XX веке уже очень немногие христиане (в том числе православные) воспринимали кризисы как «суд Божий». Вот что писал святитель Николай Сербский (1880–1956) во время экономического кризиса, разразившегося на Западе в 1929 году: «До теперешнего времени европейские народы употребляли слово „суд“ вместо слова „кризис“, когда их постигало какое-то несчастье… Когда была засуха, говорили: „Суд Божий!“; война или мор – „Суд Божий!“; наводнение – „Суд Божий!“; землетрясение, саранча и другие беды – опять „Суд Божий“. Это значит: кризис от засухи, кризис от наводнения, от войны, от мора и т. д. И теперешнее финансово-экономическое неблагополучие народ понимает как суд Божий, не говоря „суд“, но „кризис“. Чтобы беда была увеличена непониманием…

Современным грехам – современный и кризис. И действительно, Бог использовал современное средство, ударив по современным людям: ударил по банкам, по биржам, по финансам, по валюте. Опрокинул столы менял по целому свету, как некогда в Иерусалимском храме. Произвел небывалую панику среди купцов и менял. Поднимаются, борются, волнуются, пугаются. Все – чтобы гордые головы европейских и американских мудрецов пробудились, опомнились. Лишенные материальной обеспеченности, больше думали бы о своих душах, признали бы свои беззакония и поклонились бы Богу Всевышнему, Богу Живому.

Долго ли будет продолжаться кризис? Пока не переменится дух людской, пока гордые виновники этого кризиса не преклонятся перед Всемогущим, пока люди не догадаются перевести непонятное слово „кризис“ на свой язык и со вздохом и покаянием не воскликнут: „Суд Божий!“. Говори и ты, честный отче, „Суд Божий“ вместо кризиса, и все тебе будет ясно» [60].

Вместо разговора об экономическом кризисе как о суде Божием некоторые «эксперты», находящиеся под крылом Патриархии, сводят его преимущественно к причинам нравственного порядка и возрастанию имущественного неравенства в обществе [61]. Это не может не настораживать.

Именно такой «мирской», «земной» взгляд на кризисное состояние общества давно уже стал характерным для католической церкви. «На Западе, – отмечает А. Митрофанова, – наблюдается такой упадок религиозного сознания, что религия перемещается в земную сферу Для среднего католика религия приравнивается к нравственности, социальной работе, а собственно духовные аспекты христианства размываются и утрачиваются. Западный человек может сказать, что он католик, но „не практикующий“. Это значит, что он разделяет католические представления о нравственности, социальной справедливости, но при этом не исповедуется, не причащается и даже детей не крестит (многие современные католики считают, что дети вырастут и сами решат, креститься им или нет). Духовные аспекты христианства в сознании многих католиков размыты. Они не понимают разницы между нравственным и духовным, социальным и догматическим. Отсюда – разговоры о „совместном свидетельстве“ и „единой вере“ христиан и представителей других религий» [62].

Сегодня в православии появилось большое количество людей, которых условно можно назвать «христианскими агностиками». Они демонстративно устраняются от размышления над метафизическими вопросами устройства современного общества, заявляя, что такие «ненужные» вопросы лишь отвлекают человека от дела личного спасения.

Довольно часто даже маститые богословы говорят о том, что христианство не должно заниматься поиском путей преображения социальной действительности. Но это мнение вступает в противоречие с положениями главы I «Основ социальной концепции» Русской Православной Церкви: «Церковь должна пройти через процесс исторического кенозиса, осуществляя свою искупительную миссию. Ее целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира». Чуть далее «Основы» гласят: «Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия».

Впрочем, о том, что внешние, социальные условия совсем не безразличны для христианина – как с точки зрения его земной жизни, так и тем более с точки зрения спасения его души, отмечали некоторые святые отцы – как раннего христианства, так и уже нашего времени. Священномученик архиепископ Андроник Пермский, например, говорил: «Пусть никто не верит наговорам обольстителей, которые говорят, что для христианина совершенно безразличен тот или иной порядок гражданской жизни. Нет, мы – христиане – в мире живем и из этого мира до времени, определенного Творцом, выйти не можем (1 Кор. 5, 10). А потому нам вовсе не безразлично, что совершается в гражданском нашем быту, ибо тот или иной строй, те или иные порядки жизни могут содействовать или препятствовать делу спасения, а в иных случаях и вовсе его преследовать насмерть… Итак, если все в этом видимом и даже невидимом, ангельском мире существует для нашего душевного спасения, то мы имеем самое твердое основание и непременную обязанность разобраться в том старом, что было доселе, и том новом, что нам предлагают, насколько то и другое способно помочь главному назначению нашей жизни на земле – спасению – или, наоборот, препятствовать ему» [63].

Вспомним, что Православная Церковь, согласно Символу Веры является «святой, соборной и апостольской».

Если Церковь «святая», это значит, что ее главой является Бог – Тот, кто противоположен мамоне («Не можете служить Богу и мамоне»).

Если Церковь «соборная», это значит, что она представляет собой сообщество объединенных любовью людей. Истинная любовь исключает частную собственность. Невозможно себе представить соборную общность людей, в которой каждый разделяет имущество по принципу «мое – чужое». Истинно соборная общность людей может существовать только на основе общественной собственности.