Жизнь Исуса Христа - Фаррар Фредерик Вильям (мир книг .txt) 📗
Такие ясные и утешительные слова глубоко тронули апостолов. Но Иисус с грустью остановил их восторг. Слова Его водворяли мир в настоящем, бодрость и надежду в будущем; но Он знал и передал им, что приблизился час, когда все они разбегутся от себялюбивого страха и оставят Его одного, а если не одного, то потому только, что Отец будет с Ним. После этого Он возвел к небу очи свои и произнес великую молитву, в которой просил, чтобы Отец облек Его добровольное человечество снова в вечную славу, которую Он сам сокрыл, приняв вид раба, — чтобы именем своим охранил тех, которые любили Его и странствовали с Ним в мире, чтобы освятил и сделал совершенными не их одних, но всех живущих на земле и все дальнейшие поколения, которые уверуют в их слова.
Когда смолкли последние звуки этой Божественной молитвы, они оставили горницу и вступили при лунном свете в молчание восточной ночи.
ГЛАВА LVII
Гефсимания. Последняя борьба и взятие под стражу
Путь их проходил через одни из городских ворот, вероятно, через те, которые соответствуют нынешним воротам св. Стефана, вниз по ступеням рва, через Вади Кедрон, который лежит на сто футов ниже, а затем по красивому зеленому откосу [687]. Кто посещал эту местность, именно в это самое время года и в этот самый час ночи, кто насладился этою торжественною тишиною ее молчания, несмотря на близость городской стены, кто видел эту густую тень от объемистых стволов древних олив и падающий на дерн лунный свет, который едва прокрадывается между серебристою зеленью, тот скорее всего может представить себе чувство благоговения, объявшее души галилеян, когда, не прерывая молчания, с тяжелою скорбью в сердце, следовали они за тем, кто со склоненной головою и со скорбным сердцем шел впереди их на добровольный суд.
Нам известен один только случай, совершившийся в этот последний достопамятный переход в полночь к Гефсиманскому саду. Это было последнее предостережение ученикам вообще и св. Петру в особенности. Может быть, что сумрак, молчание, перемена положения, глухое эхо собственных шагов, таинственный вид, который носили на себе их движения, мучительное чувство, что предательство делает теперь свое дело, начали уже возбуждать холодный трепет робости в апостолах.
С грустью обратился к ним Иисус и сказал, что нынешнею же ночью все соблазнятся о Нем; все признают, что общение с Ним есть камень преткновения на их пути. Исполнится древнее пророчество; поражу пастыря и разсеются овцы [688]. Апостолы только отрицали возможность с их стороны покинуть Господа, а Петр, затронутый видимым недоверием к его стойкости, преследуемый печальной думой, что Иисус почувствовал в отношении его некоторое сомнение, громче и выразительнее прочих опровергал всякую мысль об отречении. Если все соблазнятся, он не соблазнится никогда. Не тайное ли предчувствие заставляло его давать такие сильные, строгие клятвенные обещания? Не оно ли вынуждало его уверять, что он не допустит лжи и будет упорно стоять за правду, так что, если бы стали угрожать ему смертью, то самая близость смерти не заставит его решиться на подобное отречение? В мрачном молчании выслушал Иисус обеты, которые в скором времени должны были разлететься прахом.
Беседуя таким образом, пришли они в Гефсиманию, отстоявшую почти на три четверти версты от городских стен. Это был простой или фруктовый сад, обнесенный, вероятно, невысокой оградой. По частому пребыванию там Иисуса и Его последователей можно думать, что он принадлежал какому-нибудь расположенному к Нему владельцу. Гефсимания означает по-еврейски «жом для масла» и получила, вероятно, название от прессовки олив, растущих там во множестве и передавших свое имя холму. Кто побывал весною в полдень в садах энганнимских и назаретских и помнит приятную тень под сплетшимися ветвями олив, гранат, фиг и мирт, тот может вообразить, как был хорош Гефсиманский сад. Место, указываемое преданием, почтенно и прекрасно, по древности и великорослости седых ветвистых олив, из которых одна известна под именем «дерева борьбы», но мне кажется слишком людно для того, чтобы признать действительным местом древней Гефсимании. Оно находится на самом пересечении двух путей, ведущих через вершину и откос Елеонской горы. Надо думать, что Гефсиманию времен Спасителя следует отыскивать неподалеку от указываемого ныне места в одной из уединенных впадин, напоминающих это зрелище, полное благоговейного ужаса и трогательной таинственности. Впрочем, если трудно определить с точностью местность тогдашней Гефсимании, то в общем виде положение ее ясно. И в то время, как нынче, едва пробивающийся свет луны, сероватые листья, темно-бурые стволы, нежная зелень трав, впадина, над которой возвышаются с восточной стороны гора Елеонская, с запада — Иерусалим, составляли прелесть места, представляющего, пока будет существовать время, бессмертный интерес, как места, куда Спаситель мира входил один в долину тени.
Иисус знал, что великий час глубочайшего унижения приближался и что с этой минуты не осталось для Него на земле ничего, кроме болезненно-мучительной пытки, нравственной скорби и томлений. Все страдания, которые может вынести человеческая природа, должны были вдруг поразить Его земной состав; все душевные пытки, какие может нанести ожесточенное и властительное поругание, должны были истерзать Его душу: и эти мучения тела, эти предсмертные борения души должны были, хотя на короткое время, но ужасным образом отозваться даже на Его высочайшем, полном света и спокойствия божественном духе. Жгучая боль, беспредельный позор, вся тяжесть людских грехов, тайна их существования, вероотступничество и падение, — все вдруг предстало пред Ним лицом к лицу необъяснимой громадой. Ему надо было поддержать свое тело, укрепить душу, успокоить дух молитвой и уединением для встречи того часа, в который вся эта злоба духа злобы разразится над Ним, неведающим греха и исполненным благодати и истины. Один должен будет Он встретить этот час; никакой человеческий взор, разве сквозь сумрак и тень, не увидит глубины Его страданий! Ему радостно было видеть теперь сочувствие близких людей; приятно было быть уверенным, что любящие Его здесь, вблизи Его, возле Него. Посидите тут, пока Я пойду помолюсь там, сказал Он, оставя их уснуть на свежей траве, и, взяв с собою Петра, Иакова и Иоанна, пошел далее, около каменного пролома. Полезно было для Петра узнать, в чем состоит верность Христу; полезно для Иакова и Иоанна видеть чашу, которую они желали испить преимущественно пред другими. Но вскоре даже присутствие избранных и верных людей показалось Ему невыносимым. Скорбь выше всякого слова, борьба выше всякого терпения овладели Его душою. Это была буря чувств, которой никто не должен был видеть. Душа моя, сказал Он, скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте. Неохотно удалился Он в тень от лунного света и от тех людей, в любви и преданности которых видел себе поддержку. Они глубоко сознавали, как горяча была Его молитва, как мучительно страдание, которое Он выносил, но их начал одолевать сон и по временам только видели они Его то коленопреклоненным, то простертым на сырой траве. До слуха их долетали отрывками тихие звуки, в которых Его человечество выражало смятение пред божественною волею Отца Его. Слова молитвы у евангелистов не одинаковы, но смысл один и тот же. Авва Отче, говорил Он, все возможно Тебе; пронеси чашу си/о мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты.
И эта молитва, принесенная с беспредельным почтением и благоговением, была услышана; эти вопли и слезы не были отвергнуты. Нам невозможно взглянуть близко на это зрелище, очерченное кругом, обставленное тайною, за предел которых ничья нога проникнуть не может. Но когда мы мысленно глядим на это, то уподобляемся ученикам: наши чувства в смятении, наши ощушения неясны. Мы можем только сочувствовать изумлению и жестокой скорби апостолов. Едва преодолевая угнетавшую их с непреодолимою силою тревожную дремоту, они чувствовали, что были только смутными свидетелями невыразимой душевной борьбы, настолько же неизмеримой, насколько превосходящей все, что мы можем представить себе в непродолжительные моменты наших чистейших дум. Место это оказалось полем битвы, на котором добро и зло состязались друг с другом в немой борьбе за вечную победу. Апостолы видели Иисуса простертым на земле, а над Ним — с воем летавшие демонские силы. Они слышали, как в ропоте раздирающей сердце последней борьбы слабел голос, который повелевал ветрам и морю и не знал неповиновения. Горькие слезы, которые текли из очей Его, были тяжелыми каплями крови. Под темною сенью дерев, среди перемежающегося по временам лунного света им виделся ангел, который поддерживал Его упадавшие силы и подавал возможность победительно восстать посте первых молитв с кровавыми следами сильного борения на челе.
