Отголоски иного мира - Янси Филип (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Иногда сами христиане говорят о христианстве как о контркультуре. Я думаю, что дело обстоит иначе: культура — это именно град Божий, а контркультура – град мира сего. Евангельский образ жизни — это и есть норма, изначальный замысел Создателя. Тот факт, что проповедь Иисуса сочли радикальной, а Проповедника убили, говорит больше о нас, нежели о Нем.
Мартина Лютера Кинга арестовывали, избивали и в конце концов убили. А сейчас мы ежегодно празднуем День Мартина Лютера Кинга — единственный национальный праздник, посвященный конкретному гражданину. Кларенса Джордана подвергали гонениям, а ныне в нем видят одного из современных пророков. Фанни Лу Хеймер поднялась из нищеты и безвестности, чтобы изменить национальную политику. Сестра Уэнди Бекетт далека от имиджа телезвезды, но ее передачи смотрели и слушали миллионы. Когда Джон Вулмен, Франциск Ассизский и мать Тереза впервые появились на сцене, они казались эксцентричными чудаками. Оглядываясь назад, мы видим в них, как сказал Вильям Джемс, хоругвеносцев, источники света.
Несколько раз в год я отрываюсь от американской культуры: либо уезжаю за границу, либо ухожу в горы. По возвращении приходится проходить период адаптации, подобно космонавтам, которые вернулись на Землю. Я включаю комедийный сериал: герои действуют невпопад и нарываются на колкие реплики партнеров, — за кадром раздается фальшивый смех. Я смотрю рекламу: она сулит сексуальные победы, если я выпью пива, и профессиональное уважение, если куплю автомобиль определенной марки. В первый день после возвращения ложь современной культуры просто режет глаз — эдакая гротескная пародия на настоящую жизнь. На следующий день реакции притупляются. Потом жизнь входит в обычную колею: воздух похоти, потребительства, эгоизма и карьеризма кажется нормальным.
Святые выделяются тем, что отказываются дышать воздухом лжи. Он вызывает у них отторжение. Они, даже живя в мире видимом, следуют правилам мира невидимого. Увещевания — «не будем раскачивать лодку» и «на такие перемены уйдут поколения» — не действовали на Кларенса Джордана: Христос сказал, значит, надо исполнять. Томас Мертон, осознав, что весь нынешний жизненный уклад есть бегство от Бога, устремился обратно к Богу, перебрался из Нью–Йорка в монастырь в Кентукки и дал обет молчания.
Друзья Мертона усмотрели в его поступке великую жертву: подумать только, он отказался ото всего! А сам Мертон считал, что освободился. Более того, даже избавился от лишней нервотрепки.
В жизни современного города все мешает человеку углубиться в себя и мыслить о духовном. От непрекращающегося шума машин и громкоговорителей, мертвого воздуха, огней офисов и магазинов, постоянной пропаганды и рекламы устает и ослабевает даже движимый самыми благими намерениями искатель духовности.
Когда Мертон осуществил свое решение, манхэттенский мир, со всем своим гамом и свистопляской, отступил на задний план. Между деревьями Гефсиманского аббатства, под тихим и молчаливым небом, случайный самолет казался незваным гостем.
Я понял: если я, в большом или в малом, выбираю Христа, то кажущаяся жертва обращается во благо, хорошо становится мне самому. Когда я, проглотив гордость, извиняюсь перед человеком, которого обидел, наступает такое облегчение! Когда подаю деньги анонимно, по евангельской заповеди, я сам испытываю большую радость. Когда противлюсь искушению и вкладываю силы в брак, я лишь выигрываю. Томас Мертон говорит: «Полная покорность Богу — это жертва, принося которую, мы не теряем ничего, но приобретаем все и даже дивным образом получаем назад утраченное ранее. Ибо в тот момент, когда мы отдаем себя Богу, Бог отдает Себя нам».
Евангелия не устают повторять: кто хочет спасти свою жизнь, тот потеряет ее, а кто потеряет жизнь ради Иисуса, тот ее обретет. Как же я могу «потерять жизнь» ради Иисуса? Ведь я не живу в монастыре, да и гонений по большому счету не испытываю. Стало быть, мне остается верность в малом, в повседневных актах самоотречения. Для меня это — сотни (а надо бы — тысячи) раз, когда я ставил желания жены выше собственных. Посещение больных, долгие беседы (когда горят сроки сдачи книг) с людьми, страдающими депрессией, не говоря уже о постоянном контроле за использованием собственных денег.
Между тем Христос не хочет, чтобы я делал все это из–под палки. Вот в чем главный парадокс: я обретаю жизнь именно в тот момент, когда ее отдаю. Такой была жизнь святых. Но даже и в своем микромасштабе я вижу: чем больше я растрачиваю себя, тем больше обретаю. Дух чувствует тоньше. Я расту и даже ощущаю себя человеком в большей степени. То, что казалось жертвой, служит мне самому. Напротив, когда я выбираю своеволие, своекорыстие, я словно замыкаюсь на себе, теряю связь с другими людьми, увядаю.
Это относится не только к граду Божьему, но и к граду мира сего. И не только к отдельным людям, но и к обществу в целом. Я верю в это потому, что бывал в странах, где приходится давать взятку чиновникам за штамп в паспорте или возможность пронести ноутбук через таможню, где надо проверять сдачу и пробираться через толпу нищих. Да и кому не хочется жить в обществе честном, сострадательном к нуждающимся, со стабильными и любящими семьями, уважением, низким уровнем преступности, добрососедскими отношениями, добротой и вежливостью — одним словом, в обществе, обладающем качествами, которые отличают град Божий? [83]
В своей собственной стране я вижу эгоизм и алчность, рост количества разводов и их негативное влияние на детей, расизм и эскалацию вооружений, жестокосердие к нищим и бездомным. Но град Божий учит, как следует жить в граде мира сего. Исследователи неоднократно указывали на прямую связь между верой и физическим и душевным здоровьем человека. Как администрация демократа Клинтона, так и администрация республиканца Буша энергично лоббировали прямое или косвенное спонсирование социальной деятельности религиозных организаций: судя по статистике, религиозные организации эффективнее, чем государственные, создают рабочие места, строят приюты для бездомных, лечат наркоманов и алкоголиков, кормят голодных.
Конечно, отношения между градом Небесным и градом земным не всегда складываются гладко. Когда члены Церкви выступают против войны, они навлекают на себя обвинения в отсутствии патриотизма. Ранние христиане заставили Рим прекратить гладиаторские бои. Христиане стояли в авангарде борьбы с рабовладением, расовой сегрегацией и политикой апартеида. В 1990 году бельгийский король Бодуэн I отказался подписать принятый парламентом закон, легализующий аборты, и временно отрекся от престола. Высшая власть Бельгии склонилась перед еще более высокой властью.
Однако самым важным вкладом христианства была и есть, пожалуй, концепция верности обоим мирам, хотя, как показывает история, град земной не хочет, чтобы мы предпочли ему град Небесный. Или, если сформулировать иначе, важнейший вклад христианства — опровержение постулата, будто люди не более чем животные, подчиняющиеся эгоистичным генам. В нас есть дух, который побуждает нас к действиям, противоречащим нашим природным устремлениям: мы сопротивляемся сексуальным искушениям, жадности и нечестности, обладаем способностью любить врагов. Тем самым мы служим Богу и Царству Божьему. Человек может преодолеть свои биологические ограничения лишь в том случае, если сущее не ограничивается природным миром.
В Евангелиях есть притча о человеке, построившем дом на песке (Мф 7:26–27). Пошел дождь, разлились реки, подули ветры, и дом рухнул, ибо был лишен надежного фундамента. Есть и притча о богатом глупце (Лк 12:16–21), которому некуда было девать изобильный урожай. Богачу даже в голову не пришло раздать излишки беднякам. Вместо этого он решил снести старые амбары и выстроить новые: зерна, которое он в них засыплет, мечтал он, хватит на долгие годы. Однако услышал приговор Божий: «Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?»
