Отголоски иного мира - Янси Филип (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
«Обезьяний процесс» над школьным учителем Скоупсом, дерзнувшим преподавать теорию эволюции вопреки запретам, проходил, как известно, в 1925 году. За год до него был еще один нашумевший судебный процесс: ради интеллектуальной забавы два студента университета, начитавшиеся Ницше, решили совершить «идеальное убийство» и убили мальчика. Защищал их известный адвокат Кларенс Дарроу. Он, в частности, говорил следующее: «Можно ли говорить о вине, если человек серьезно воспринял философию Ницше и выстроил по ней свою жизнь? Ваша честь, едва ли будет справедливо повесить девятнадцатилетнего паренька за отличное знание философии, которой его учили в университете».
Одним словом, редукционисты не объяснили, почему мы, люди, должны вести себя лучше животных, а не подражать им. Говорил же Гитлер: «Природа жестока, поэтому и я жесток».
Довольно часто редукционизм еще и мешает радоваться. Весьма возможно, представителю племени масаи, который стоит на одной ноге, оперевшись на копье, и глядит в небо, лунное затмение кажется великим чудом, чего не скажешь обо мне — человеке, который прочитал в газете, что в такой–то день и час Земля загородит Луну от солнечного света. Некоторые знаменитые редукционисты с готовностью признают, что способность воспринимать мир как таинство и получать удовольствие у них атрофировалась [3]. У Чарльза Дарвина читаем:
«До тридцатилетнего возраста или даже позднее мне доставляла большое удовольствие всякого рода поэзия, например, произведения Мильтона, Грея, Байрона, Вордсворта, Кольриджа и Шелли. Еще в школьные годы я с огромным наслаждением читал Шекспира. Я находил большое наслаждение в живописи и еще большее — в музыке. Но вот уже много лет, как я не могу заставить себя прочесть ни одной стихотворной строки. Недавно я пробовал читать Шекспира, но это занятие показалось мне невероятно, до отвращения скучным. У меня еще сохранился некоторый вкус к красивым пейзажам, но и они не приводят меня в такой чрезмерный восторг, как в былые годы. Кажется, что мой ум превратился в некую машину, которая перемалывает факты в общие законы. Утрата этих наслаждений равносильна утрате счастья и, может быть, вредно отражается на умственных способностях, а еще вероятнее — на нравственных качествах. Она ослабляет эмоциональную сторону нашей природы» [4].
Необразованные «первобытные» люди интуитивно чувствуют, что буйволы и попугаи, орангутанги и жирафы — это далеко не все существующее. За зримым миром скрывается нечто таинственное, сакральное. Они, не знающие технологической цивилизации, даже начинают поклоняться природе. Напротив, те, кто сводит сущее к материи, могут и вовсе лишиться способности радоваться, удивляться и восхищаться.
Однажды в Финляндии я стоял в поле и, дрожа от холода, смотрел на северное сияние. По темному небосводу расходились гигантские арки изумрудного переливающегося света. Зеленый свет сгущался, соединялся в единый поток, потом разрывался на островки, пульсировал и вновь сливался в цельный узор. Арки парили в небесах, заслоняя звезды и не подчиняясь силе тяжести. Меня поразило, что столь великое и грандиозное чудо совершается в полной тишине. Его не сопровождали ни рокот вулкана, ни даже раскаты грома. Я подумал: как должны были удивляться ему древние скандинавы, которые ничего не ведали ни о магнитном поле, ни о солнечных пятнах, солнечном ветре и ионных бурях.
Библейские псалмы наполнены радостью о тварном мире, появившемся по воле Личности. Мир — шедевр великого Художника. Но можно ли увидеть красоту мира, если считать его случайным сочетанием нанокусочков материи, а наши органы чувств – чисто случайной комбинацией молекул?
Я много лет выписываю журналы, которые предназначены для членов клуба «Сьерра» Общества охраны диких мест и Национального общества Одубона. Чтение невеселое: в основном рассказы о том, как мы отравляем воду и воздух, варварски обращаемся с пустынями и обрекаем на вымирание целые виды животных и растений. Поразительно, однако, сколь часто авторы, взывая к срочным мерам, используют слова «священный», «сакральный», «бессмертный». Говоря о сохранении участка в верховьях Миссури, один защитник природы заявил: «Мы должны сохранить его для потомков. Было бы кощунством не сделать этого».
Клуб «Сьерра» был основан Джоном Муиром, чудаковатым натуралистом, который разработал богословие природы. В ней он видел действие руки Божьей. Гуляя по Кумберлендским лесам на юго–востоке США, Муир записал:
«Ах, эти лесные сады Отца нашего! Какое совершенство, какая божественная архитектура! Какая простота и вместе с тем таинственная сложность деталей! Кто прочтет летопись этих лесных страниц? Кто внемлет учению братьев–родников, радостно поющих в долинах, и всех обитающих здесь блаженных тварей, окруженных нежной заботой Отца?
Впоследствии большая часть руководителей клуба «Сьерра» отказались от богословских основ учения Муира. Но подобно тому, как основатели Соединенных Штатов апеллировали к «неотъемлемым правам», которыми людей «наделил Творец», защитники окружающей среды ищут трансцендентной Высшей Власти, которая бы санкционировала наше почтение к Творению. Но все–таки они пользуются словом «сакральный» как метафорой, хотя само понятие сакральности они утеряли и даже отказались от библейской концепции попечения человека о природе. Но какой ценностью обладают дартеры–моллюскоеды или леса из калифорнийского Мамонтова дерева, если не Господь их сотворил?
Вацлав Гавел, бывший президент Чехии, который успел пожить и при коммунистическом богоборчестве, сформулировал проблему следующим образом:
«Я убежден, что с утратой Бога человек утратил и абсолютную, универсальную систему координат, с которой мог постоянно соотносить все — а прежде всего себя. И вот мир и личность человека стали постепенно распадаться на отдельные разрозненные фрагменты, пытающиеся прилепиться к разномастным и сугубо относительным системам координат».
Гавел говорит о страшных последствиях безбожия: «Я вырос в стране, где умирали леса, где реки были похожи на сточные канавы, где жителям некоторых местностей советовали не открывать окна». Корни этого бедствия он возводил к «гордыне людей новой эпохи, которые возомнили себя владыками природы и всего мира». У таких людей не было метафизического якоря, «то есть смиренного уважения ко всякой твари и чувства ответственности перед ней. Если бы родители верили в Бога, их детям не пришлось бы ходить в школу в марлевых повязках, и их глаза не гноились бы».
Мы живем в страшное время. Повсюду острейшие проблемы — не только экология, но и терроризм, войны, сексуальная распущенность, нищета. Мы пытаемся размыть, затуманить определения жизни и смерти. Обществу насущно необходимо вновь обрести нравственные границы, или, как выразился Гавел, «систему координат». Нам нужно понимать, какое место мы занимаем в мироздании, каковы наши обязанности перед ближними и перед Землей. Можно ли ответить на эти вопросы без Бога?
Современная литература славит бунтаря, который живет в бессмысленном мире, но не сдается. Эволюционная философия уверяет, что человек разумный, Homo Sapiens, — такой же вид, как и все прочие. Им движет программа «эгоистичного гена». Но что если в обеих этих концепциях упущено самое большое, главное, судьбоносное? Что если их авторы проглядели нечто очень важное, как туземцы Огненной Земли не заметили проплывавших мимо них кораблей Магеллана?
