Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
11/23 апреля 1896. Четверг.
Целый день я готовил корреспонденцию с о. Сергием в Иерусалим: Его Святейшеству Патриарху Герасиму, Архиепископу Иорданскому Епифанию, игумену Вениамину, Александре Дмитриевне Богдановой. Всем благодарность за присылки сюда с Иоанном Кавамото и посылка отсюда разных разностей.
12/24 апреля 1896. Пятница.
О. Феодор Мидзуно говорит:
— Акила Ивата в Цицибу — излишек, довольно одного Уцида. Куда Акилу?
— В Иокохаму, — говорю, — туда мы с о. Павлом Сато хотели послать ученика Катихизаторской школы, ибо там ныне есть дело, но для ученика неудобно, — он должен готовиться к экзаменам. Сходите, поговорите об этом с о. Павлом.
Поговорил о. Мидзуно и возвращается с: [?]
— Не хочет о. Павел Акилу.
— Отчего?
— Ученик–де уже собрался идти туда.
— Призовите о. Павла, — говорю.
Приходил и заявляет то же.
Я объясняю, что это счастье для иокохамских христиан, ибо Акила Ивата — катихизатор, доказавший свою способность и усердие основанием Церкви в Таката, человек притом женатый, какого именно ныне нужно для Иокохамы; счастье и для ученика, которого минует помеха хорошо приготовиться к выпускному экзамену.
— Но он хочет в Иокохаму.
— Мало ли что хочет! Все учащиеся обыкновенно горят желанием поскорее вылететь на волю.
— Но он уже и молитвы переписал (какие–то, хотя все молитвы, нужные для Церкви, напечатаны). Акилу Ивата я не знаю, и так далее.
Возмутило меня это желание моего ближайшего помощника угодить только ученику, «который хочет», и нежелание вникнуть в пользу Церкви; и я, сделав строгий выговор о. Павлу Сато, велел прямо написать Акиле Ивата, чтобы он явился на службу в Иокохаму, а Софрония Оота, ученика, призвав, сказал, что он в Иокохаму не нужен, пусть хорошенько займется повторениями (и он оказался радым этому).
13/25 апреля 1896. Суббота.
О. Сергий Глебов распрощался и отправился в Иокохаму, чтобы завтра с почтовым пароходом идти в Нагасаки, где сядет на русское судно Добровольного Флота, идущее в Одессу. Обещался написать в Святейший Синод представление его к награде, хоть и не стоит он того: что он делал здесь для Миссии, будучи членом ее? Почти ровно ничего! — Впрочем, сам–то я стоил ли, когда меня представляли? Итак, не идеальничать, а делать другим, что тебе делали!
14/26 апреля 1896. Воскресенье, о Расслабленном.
Иоанн Кавамото помещен на квартире отбывшего о. Сергия Глебова; пять комнат во втором этаже устланы матами для перевода в них семинаристов из их нынешнего помещения, которое будет тотчас же сломано, чтобы очистить место новому дому.
15/27 апреля 1896. Понедельник.
Ученики Семинарии переведены в каменный дом, распределены по комнатам, спальным, в столовой; учрежден строгий порядок во всем, возобновлена чистота; не знаю только, долго ли это продлится. Иоанн Кавамото принял учеников, как Кочёо; вечером, после молитвы, объявлено о сем, и о. Роман Циба уволен от должности Кочёо; но будет ли Кавамото лучше его, Бог весть; мне–то он грубить умеет, это я знаю, но с учениками такой мокрой курицей кажет себя, что не раз приходила за день мысль, не ступенью ли это ниже и самого о. Романа, хотя он был сущим нулем в смысле руководителя молодежи.
16/28 апреля 1896. Вторник.
Утром, еще темно, я разбужен был и не мог потом заснуть от стука дверей и громкого твержения уроков. Оказалось, что семинаристы, и притом худшие из них, поднялись чем свет и расползлись по всему второму этажу и по двору, заявляя громкими стуками и звуками о своем усердии к наукам. Это именно те, что бывают больше всех больны и неисправны без настоящей болезни, а по утомлению от беспорядочности. После утренней молитвы я строго запретил вставанье раньше положенного времени, объяснив причины тому.
По прочтении и пении («Отче наш», вчера «Ангел вопияше» уж очень разнили, поя, Семинария — четырехголосное, прочие — двухголосное) вечерней молитвы я тоже держал небольшую речь, чтобы считали себя детьми сего места, и потому были как дома: гуляли и резвились по всему двору, без всякого стеснения — моим ли, или еще чьим, присутствием; это особенно нужно, потому что теперь нет класса гимнастики, за неимением места для него.
За неимением еще места для больницы четверо уже оказались лежащими в спальнях, между ними Николай Такахаси, один из лучших семинаристов, в простуде.
17/29 апреля 1896. Среда.
Симеон Мацубара из Аомори описывает жизнь и смерть одного христианина, по имени Исайя Кондо; точно страница из житий святых. Исайя сам был беден, жил тем, что днем продавал по улицам «сёою», а вечером «соба»; но всем, кому только нужно было, говорил о христианской вере; любимым чтением его было Священное Писание и Жития Святых; самым любимым занятием — молитва. В субботу после полудня он обыкновенно прекращал свою разносную торговлю и начинал духовные занятия, в которых и проводил все время до конца воскресенья; в другие праздники поступал так же. Когда священник посещал Аомори, он, несмотря на свою бедность, всеми был уважаем и избран в старосты, каковую должность и исполнял со всем усердием. Но особенно отличительною чертою его было милосердие. Катихизатор пишет, что он знает двадцать семь случаев, когда он выручал бедных из самой крайней беды; из них четыре–пять он приводит в письме; вот, например, один: ходя с «сёою», наткнулся он в одном доме на такое бедное семейство, что старуха–мать только что померла от голода, другие члены семьи были близки к этому и плакали около трупа, не имея средств похоронить его. Исайя, бросив свою «сёою», прибежал к Мацубара занять у него 1 ену, заказал кадку для покойницы, потом сам обмыл труп, сам вырыл могилу уже ночью, с фонарем, сам, с помощью бондаря, снес кадку–гроб на кладбище и похоронил, читая и распевая христианские молитвы, которыми он всегда сопровождал и языческих покойников. Вот другой случай: набрел он на нищего, обессилевшего от голода и упавшего на дороге, старика; принес к себе, питал, служил ему и, наконец, отправил к родным в далекий город. Вообще, питаясь сам скудно, все, что добывал своим промыслом, он раздавал нищим и бедным. Своими делами милосердия он приобрел себе немалую известность в городе, так что местные газеты выставляли его в пример подражания. Умер он от тифа, простудившись. Предсмертные слова, которыми он утешал свою плачущую бабку, до того трогательны, что нельзя читать без слез: смерти нет для него, только жизнь, — здесь ли, там ли, ибо весь он во Христе… Похоронен он великолепно: о. Борис прибыл, несколько окрестных катихизаторов собрались; местные христиане не пожалели ничего. Язычников также множество провожало.
Письмо так растрогало меня, что я, — так как за чтением его застал звонок в класс, — взял Давида с ним в класс и велел прочитать пред учениками в доказательство, что есть хорошие христиане и в Японии. Велел потом напечатать письмо в «Сейкёо–Симпо» и «Уранисики».
Родом Исайя Кондо из Оодате, был прежде «сооси» и горячо участвовал в политических прениях, умер двадцати пяти лет. Сими и другими сведениями о. Борис Ямамура дополняет письмо катихизатора Мацубара.
18/30 апреля 1896. Четверг.
Утром английский путешественник явился с рекомендательным письмом от Bishop’a Bickersheth’a. Так как это во время перевода и притом чрез полчаса нужно было отправляться в Посольство, то я на том же письме сделал надпись, приглашая «завтра или послезавтра после полудня»; он надписал, что «завтра оставляет Токио» и вернул ко мне письмо. Нечего делать, — выглянул в коридор и пригласил его в гостиную.
— Как вы смотрите на христианство в Японии? Правда ли, что японцы начинают переделывать его по–своему, чтобы применить к своей стране?
