Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан
Итак, нужно трезвение, которое предполагает, во-первых, беспопечительность, а во-вторых, странничество. У тебя должна быть убежденность, ясное чувство, что ты странник. Людей, находящихся рядом с тобой, ты не должен считать своими. Кто бы что ни думал — это тебя не касается. Единственное, что тебя волнует, — это твой Бог, Бог, Который посреди братства. Если же ты заинтересован в том, чтобы и другой жил так, как живешь ты, если заботишься о том, чтобы и другие любили игумена, если тебя занимает мысль о ком-то и ты хочешь ему помочь, если ты завел особую дружбу или стремишься вновь и вновь видеться с каким-либо человеком, если ты беспокоишься: «Что случилось? Пришел ли такой-то? Ну как он?», — тогда твоим богом становится этот человек. Когда в тебе зарождается какой-либо интерес к ближнему, когда ты становишься своим для какого-то человека или у тебя появляется идея, стремление, пожелание, тогда ты оказываешься чужим для Бога, твоя жизнь перестает быть правильной, потому что невозможно быть преданным Богу и чему-то еще. Достаточно одной привязанности, одной мысли, одной надежды, одной мечты, чтобы ты больше не смог жить естественной для монаха жизнью. А тем более вредно сравнивать свою жизнь с жизнью ближних, вступать с ними в разногласия или не соглашаться с общим духом монастыря.
Конечно, сказанное не относится к тому, что делают специально назначенные лица: привратник, наблюдающий за воротами, повар, трудящийся на кухне, эпитроп, исполняющий свои обязанности. Но сам я не должен беспокоиться об этом. Я могу позволить себе сделать что-либо лишь в том случае, если сделаю это совершенно беспристрастно, не имея помыслов ни о чем. Вижу, например, камень посреди двора. Если этот камень не становится поводом для действия во мне страсти, то есть если я не сержусь на братьев, которые подметали двор и не убрали его, то можно его взять и отбросить в сторону. В противном случае меня связывают и этот камень, и все камни двора. Нужно, чтобы я был совершенно беспристрастен и нелюбопытен, был выше всего. С того момента как я пал, задав вопрос или вступив в разговор, я — вор, скрадывающий Бога, даже если я великосхимник. Я оставляю ангельское делание и становлюсь перстным человеком. Только тот, кто стоит на духовной высоте беспристрастия, может сказать, что он имеет трезвение.
Трезвение — это средство, которое очищает и освобождает человека от вожделений и самоволия. Иначе не может быть очищена вожделевательная сила и воля человека, а также раздражительная сила, которая сокрыта очень глубоко, потому что коренится в наклонностях души. Раздражительная сила очищается последней. Как душа выходит из тела лишь при последнем вздохе, так и свои душевные склонности человек оставляет в последнюю очередь. Но он все-таки может сколько-то очиститься от желаний и самоволия и сделаться способным жить с Богом. Когда человек постоянно трезвится, тогда все устремления, желания и волеизъявления теряют свою энергию и прекращают действовать: они теснятся в глубине его существа, не могут излиться куда захотят и предпочитают бежать вместе со всеми демонами, которые их возбуждают, чем оставаться в такой тесноте.
Итак, монах всегда исполнен радости и пребывает в трезвении днем и ночью. Но как только наше общение с ближним на послушании, за трапезой или на прогулке подрезает нам крылья трезвения, мы теряем то, что приобрели, и не можем жить в Духе. Это все равно что трудиться и наполнять цистерну водой, а потом вдруг вынуть пробку и в один миг выпустить всю воду. Тогда придется начинать все с начала. Так и мы теряем благодать Святого Духа и никак не можем удержать ее в себе.
Давайте перейдем к следующему необходимому условию, которое связано с трезвением и радостью, — к правилу. Это ежедневная духовная пища и питье человека, называемая на языке отцов-подвижников литургией. Когда отцы-аскеты говорят о литургии, они не подразумевают Божественную литургию. У них она служилась редко, в особенности у пустынников, хотя причащаться Божественных Таин они могли и чаще, не за литургией. Однако свою ежедневную литургию, то есть свое правило, они не оставляли никогда, потому что правило — это время особенной борьбы с Богом. Именно тогда можно или стяжать Бога, или потерять Его.
Правило — это бдение монаха, которое у каждого имеет свою продолжительность и особенности. Понятно, что речь идет не об общих церковных бдениях, представляющих собой нечто другое — общее предстояние пред Богом. Правило — это бдение, которое мы совершаем каждый день в своей келье, это сердцевина нашего бытия, самая тонкая и важная часть монашеской жизни. Правило показывает, имеем мы в себе Бога или не имеем, есть у нас расположение Его стяжать или нет. Тот, у кого нет правила, несомненно, обманывает сам себя, полагая, будто имеет Святого Духа. Нет Святого Духа, действующего и говорящего в нас, если у нас нет ночного правила. А если подходящих условий для него нет, то, по меньшей мере, должно быть желание и жажда их создать, чтобы когда-нибудь мы могли проводить ночь в молитве и бдении. Бог увидит наше желание и исполнит его.
Когда же следует совершать правило и когда отдыхать? Что касается вопроса об отдыхе, здесь существует множество разнообразных подходов. Иные отцы спали немного утром, иные — немного вечером, а иные всего
один час в сутки. Кто-то спал по три часа, кто-то по шесть, семь, каждый соответственно своей выносливости, образу жизни и учению своих наставников. Правило, эта ночная литургия, несомненно, просвещает душу и соединяет ее с Богом. Во время бдения человек просвещается, его мысль очищается, помыслы убегают, ум остается наедине с собой, так что может простираться, восходить к Богу, радоваться Ему, любить Его, познавать Его, потому что это уже его Бог, а не какой-то Бог неведомый. Но пусть даже пока наш Бог нам неведом — мы, конечно, не оставим своего бдения. Будем уставать, будем мучиться, чтобы жить вместе с Ним.
Если у древних афинян был алтарь, посвященный неведомому Богу, то тем более он есть у нас. По правде говоря, для большинства людей Бог неведом, Он за облаками, во мраке. Он Бог, Которого мы не чувствуем, близость Которого не переживаем, не осознаем. Именно поэтому духовная жизнь для нас и трудна. Поэтому мы и не можем подолгу беседовать с Богом на бдении, поэтому и не можем сосредоточенно пребывать на богослужении. Мы не чувствуем Бога, не знаем Его, не любим, Бог не вызывает у нас трепета, ничего для нас не значит. Молитва и бдение для большинства людей, а иной раз и для монахов — это густой мрак.
Несмотря на все это, просвещение души и единение с Богом, то есть стяжание личностного Бога, совершается именно во время молитвенного правила. Это суровые часы, потому что у нас Бога нет, но мы призваны Его стяжать. Конечно, Бог существует. Мы знаем, что Он в нашем существе, в атмосфере, монастыре, Он «везде сый». Но при всем этом мы живем как безбожники в мире, мы ничем не лучше грешников, мытарей, блудниц и преступников. И даже если мы праведны с головы до ног, вопрос в другом: есть ли у меня лично Бог, служу ли я Богу, видел ли Его, познал ли я Его, просветил ли меня Бог? Речь идет о том, насколько мое бытие причастно жизни Бога, а не о моих мечтаниях, в которых мне может представляться, будто Бог говорит со мной и что-то мне открывает.
Поскольку, как правило, Бога у нас нет, мы волейневолей понимаем, что наша молитва будет подвигом, борьбой. Представьте, как поджаривается мясо на решетке для жарки, как с него капает кровь, распространяется запах жареного. Вот такой «решеткой» становится для нас правило: мы приносим в жертву самих себя, с болью подвизаемся, отдаем свою ночь, свою жалкую жизнь, свой грех, свою священную жажду Бога. Все это мы кладем на «решетку» молитвы и так становимся жертвой Христовой. Если я не чувствую Бога, то по крайней мере буду приносить себя в жертву Ему и так стоять пред Ним. Бог видит эту жертву, видит, что я становлюсь ради Него мучеником. Приведите Мне мучеников, — говорит Господь. Так и я становлюсь мучеником, которого Церковь приводит в эту келью — кладет на решетку для жарки; среди мрака, горечи, слепоты, безумия и неведения я приношу себя в жертву Богу.
