Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан
Если кто-либо хочет отречься от мира и вступить в монастырь, пусть ему в первую очередь прочитают устав и расскажут обо всех монастырских порядках. (23)
Бывает, что человек любит читать Евангелие, душа его с радостью погружается в Священное Писание, восхищается подвигами святых. И вот такой человек узнает из книг, что совершенная жизнь — это жизнь монашеская, и в нем возгорается желание стать монахом. Он приходит к монастырским вратам и просит его принять.
Такому человеку, говорит святой, мы в первую очередь даем прочитать устав. Скорее всего, он мало что поймет, но из-за воодушевления или, точнее, самолюбия ему может показаться, что он все понял и все ему понравилось. Тогда мы знакомим его с основными правилами монастырской жизни: после повечерия мы не едим, ночью встаем на службу, не празднословим, не пишем писем — не потому, что нам не разрешают, а потому, что сами этого не хотим. В противном случае нам лучше было бы оставаться в миру. Ведь мы добровольно покинули мир, никто нас не заставлял. Зачем же теперь мы стремимся общаться с ним?
Человек поступает в монастырь с вдохновением, внушенным, может быть, Самим Господом. Стать монахом — мысль судьбоносная. Человеку открываются врата рая. Нам ли закрывать их перед ним? Если он закроет их сам — это другое дело. А мы не можем закрыть этих врат ни перед грешником, ни перед святым. Однако мы должны рассказать ему о том, что требуется для того, чтобы войти в эти врата.
Если он усвоит все как должно, тогда пусть братья по праву примут его в братство.
Когда человек решает остаться в монастыре, я не сразу принимаю его. Я смотрю, по праву ли он желает стать монахом или его решение остаться в монастыре не оправданно? Не все вмещают слово сие, — говорит Евангелие. Все могут восхищаться Христом и Его словами, но не все их понимают. Все радуются словам Христа, верят им, но, когда приходит время исполнить их, отступают, потому что не могут, не хотят, не знают, как их исполнить, превратно истолковывают их. Таким людям нужно деликатно подсказать, что для них более оправданна жизнь в миру.
Вполне вероятно, что слов «тогда пусть братья по праву примут его в братство» не было в первоначальном тексте устава. Но если они и были, понимать их нужно в правильном ключе, потому что права есть как у монастыря, так и у человека. Не должно быть ни эксплуатации человека, ни его отвержения — и то и другое ведет к беде. Мы должны понять, что именно спасительно для души этого конкретного человека. Он — овца Христова стада и желает спастись. Но где он спасется, в монастыре или в миру? Для некоторых лучше спастись в миру, каясь в своих грехах, чем погибнуть в монастыре, пусть и не совершив при этом грехов, свойственных миру.
Конечно, монастырь принимает всех и не делает различий между девственниками и потерявшими девство, состоявшими в браке и безбрачными. Церковь истово заботится о нравственности и самосознании своих членов, но в то же время проявляет гибкость, чтобы сохранить свое единство. В монастырь может вступить и непорочный юноша, и грешница, и страшный убийца. Истории известно немало случаев, когда разбойничьи атаманы становились монахами, порой со всей своей шайкой. В чине пострига, особенно великосхимнического, все именуются грешниками. Между вступающими в монашество не делается никакого различия. Неважно, бедный ты или богатый, молодой или старый. Десятилетних детей, мальчиков и девочек, постригали в монашество тем же чином, что и взрослых. Внутри Церкви все едины, как и в раю. Даже святой человек, становясь монахом, чувствует себя великим грешником.
Слова из чина пострига: «…оставил отца, матерь, братьев, сестер, жену, детей» — относятся к каждому монаху, потому что даже если человек принял постриг в нежной юности, он оставил того, кого мог бы в будущем назвать своей женой или мужем. Женатый или неженатый — оба покинули жену, один — ту, что у него была, другой — ту, что могла у него быть.
Если он хочет принести в монастырь какое-либо имущество, пусть положит его на святой престол в присутствии всех братьев, как предписывает устав. (24)
Монашеские одежды перед постригом полагаются на святой престол. Само таинство пострига совершается вне алтаря, но монашеские одежды и обувь кладутся с вечера на индитию святого престола, туда, где пребывает Христос. Потом мы выносим их из алтаря и кладем на Евангелие, с которого игумен подает их постригаемому.
На святой престол мы возлагаем и имущество, которое приносим в монастырь. Если мы не положим его на святой престол, то не получим права взять с престола ризу спасения, хитон правды, архангельский образ. Если монах не возложит все на святой престол, но удержит у себя что-то мирское, душевное, духовное, чувственное, что-то из области пожеланий или собственных представлений, то его духовная жизнь не состоится. Удержанная им малость возьмет верх над устремлением и силой его души, и он вернет монашескую одежду, которую принял со святого престола, и тем самым ее обесчестит. Он не сможет исполнить своего обещания, приступит к делу, но не совершит его. А в последовании пострига говорится: «…если исполнишь подвиг до конца». Но если он и исполнит до конца, то исполнит это из рук вон плохо, настрадавшись, намаявшись, измучившись, изроптавшись, тогда как мог бы летать, поддерживаемый ангельскими крылами.
Когда мы приносим свое имущество, то полагаем его на святой престол «в присутствии всех братьев». В некоторых монастырях из крайнего снисхождения этого не требуют: вдруг послушник передумает и попросит свое имущество назад. Вещи послушника хранятся в специальном месте в игуменской, так чтобы, уходя из монастыря, человек мог их забрать. Тем не менее сознание должно быть таким: я оставляю все на святом престоле перед лицом свидетелей, если не на глазах братьев, то пред очами ангелов, святых и Лиц Святой Троицы.
Видите, какая высота духа сокрыта в монашестве? Монашеское жительство исключительное, совершенное. Нет ничего совершеннее под небесами. Жизнь в миру крайне сурова, полна трудностей, поэтому там Бог дает человеку простор, не требует от него многого, чтобы он мог существовать. Но это приволье порождает другие трудности и еще более обременяет человека.
В монастыре Бог учреждает жизнь совершеннейшую, настолько возвышенную, что ограничений для совершенства нет. Монашеская жизнь в высшей степени естественна, полноценна и легка, и при этом она дает человеку возможность летать, словно на херувимской колеснице. Как беспрепятственно носился в небесах Фаэтон, так может делать это и монах. Поэтому Бог так много и требует от монаха, тогда как женатому — сколь праведен Бог! — послабляет, потому что тот борется за жизнь, проливает пот и кровь, чтобы содержать семью, терпит несправедливости в обществе и на работе. Впрочем, эти послабления человек часто обращает в препятствия для своей духовной жизни, и они становятся поводами для падения.
А в монастыре, наоборот, жизнь проста, лишь бы монах всегда уступал ближнему, всегда с ним соглашался. В противном случае ему не устоять.
Если его приношение будет принято, с этого момента послушник перестает распоряжаться не только вещами, которые принес, но и самим собой.
Приношение может быть и не принято. Нельзя, например, прийти в монастырь и принести какие-то деньги, но при этом в миру оставить гораздо больше долгов, сначала нужно расплатиться с долгами, а потом уже поступать в обитель. Никто не обязывает человека делать пожертвование, а вот приходить с долгами сюда нельзя. Тот, кто задолжал деньги, или не решил вопрос с военной службой, или связал себя какими-то другими обязательствами, несвободен. Связанный чем-либо человек не может стать монахом. Можно ли счесть свободным раба? Монашеский чин — свободный чин, и его члены — самые свободные люди. Монах должен быть свободным во Христе и одновременно не связанным людскими законами.
