Бог не хочет страдания людей - Ларше Жан-Клод (мир бесплатных книг .TXT) 📗
36
Итак, те, кто из-за своего отступничества потеряли все, о чем мы только что сказали, всецело предаются всем наказаниям: не то чтобы Бог заранее наказал их, но наказание следует через то, что они сами себя лишили всех благ» [116]. Уже Псалмопевец говорил о человеке-грешнике: рыл ров, и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил: злоба его обратится на его голову, и злодейство его упадет на его темя (Пс. 7:16, 17). Можно сказать, что когда Бог рассказал Адаму и Еве о бедах, которые будут результатом их преступления (Быт. 3:16–19), Он не создал таковые, но только предсказал и описал их.
Святые отцы считают, таким образом, что беды, которым подвержен падший человек, — естественное и необходимое следствие вызванной прародительским грехом потери тех благ, которыми он обладал в начале.
Некоторые святые отцы настаивают на сверхъестественном характере этих благ, вызванных благодатью Божией (среди которых, как мы видели, фигурирует бесстрастность, а значит и отсутствие страдания как физического, так и психологического и морального), и на том, что именно поэтому человек после прародительского греха обнаружился в некоторой степени низведенным до его «простой» и «обнаженной» природы. Они ссылаются в этом отношении на слова из книги Бытия, в частности на слова Адама: я убоялся, потому что я наг (Быт. 3:10) и слова Бога: прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3:19). Также свт. Афанасий Александрийский относительно Адама и Евы отмечает, что «преступление заповеди возвратило их обратно к их природе», то есть праху земному, из которого они были созданы [117], то есть ко всему тому, что может означать недостаточность, слабость и недолговечность как для души, так и для тела. Но другие святые отцы (такие, как препп. Максим Исповедник
37
и Иоанн Дамаскин) считают, что это состояние естества, лишенного благодати, является «антинатуральным» или «противоестественным», так как оно противоречит той природе, которую для него хотел и реализовал Бог, изначально вдохнув в него Дух.
Во всяком случае, в соответствии с разработанным ими пониманием зла как лишения и отсутствия добра, которое ему противоположно, святые отцы полагают, что то, что человек отдалился от Бога через грех и, соответственно, лишился благ, которые он от Него получал, логически привело к вторжению в его природу всех противоположных добру зол. Так, святой Василий Великий отмечает, что душа в своем единении с Богом, Который является Благом, получала все блага, но что «один раз отпав от Благого, она оказалась пораженной различным и разнообразным злом» [118]. Ту же концепцию развивает святой Григорий Нисский: «Зло, — пишет он, — образуется вследствие нашего желания всякий раз, как только душа удаляется от добра» [119]. Свт. Григорий прибегает к различного рода сравнениям, чтобы показать, что зло, которое поражает падшего человека, вытекает логически и с необходимостью из добровольной утраты соответствующих благ. Он отмечает, например, что человек, который согрешил, следовательно, отказался от добра, похож на того, кто закрыл глаза от света солнца и по своей вине погрузил себя в темноту [120], или еще на «камень, свергнутый с вершины горы, который увлекает себя своим собственным весом» [121]. Святитель Григорий, вспоминая роль, которую диавол сыграл вначале, чтобы погубить человека, подчеркивает ту же связь: «…он задумал хитрость, имея в виду отдалить человека от спо-
38
собностей, которые ему давала имеющаяся у него сила… через обман, примешивая порок в свободную волю человека, враг был причиной угасания и помрачения Божией благодати. Как только эта благодать была утеряна, его место совершенно обязательно заняла ее противоположность. Так жизнь противопоставляется смерти, сила — слабости… и всем благам противопоставляется то, что по духу является их противоположностью. Вот почему род людской погрузился в современные беды. Этот первый шаг привел его к такому результату» [122]. И в другом месте святитель Григорий также настаивает на закономерности процесса, который, начавшись с оставления добра, порождает зло: «Неоспоримо, что начало всякой вещи есть причина непосредственно за ним происходящего. Например, следуют за здравием благосостояние, деятельность, жизнь в удовольствии; за болезнью же: немощь, недеятельность, жизнь скучная, а равно и все прочее за своим началом. Поэтому как бесстрастие служит началом и основанием жизни добродетельной, так и от зависти происшедшая наклонность к пороку стала путем ко всякому вслед за ней оказавшемуся злу» [123]. Далее он также констатирует: «Однократное удаление от благ последовательно вводит все виды зол, так что отвращением от жизни введена смерть, с оскудением света произошла тьма, по отсутствии добродетели она замещена пороком, и по отсутствии какого-либо из видов благ занято его место в списке противоположным» [124].
Грех переводит человека из естественного состояния, которое предполагает здоровье и благобытие, в состояние противоестественное, в котором нарушен порядок человеческих способностей, где дисгармония и беспорядок устанавливаются и в душе, и в теле [125] и где, следовательно, появляется раз-2. Страдание как следствие прародительского греха
39
личное зло, среди которого находится и страдание» [126]. Так, для свт. Григория Нисского сегодняшнее состояние мира (с его обилием страдания в целом) является аномалией сравнительно с его первоначальным нормальным состоянием [127].
Святые отцы, которых мы процитировали, упоминают страдание среди зол, которым должен подвергнуться падший человек. Но преп. Максим Исповедник сфокусировал на нем свое внимание и особенно четко показал связи, предметом которых оно стало. Согласно преп. Максиму Исповеднику, человек вначале получал от близости с Богом всё наслаждение. Это наслаждение было исключительно духовным и должно было увеличиваться по мере того, как единение с Богом становилось бы все более тесным. Грех первого человека состоял в том, что он отвернулся от Бога и, напротив, обратился к явленностям чувственного мира (который он раньше созерцал в Боге, в его фундаментальной природе, проявляющейся через логосы, содержащиеся в нем), чтобы извлечь чувственное наслаждение, движимый самолюбием (или эгоистической любовью к самому себе), которое является первой и главной из всех предосудительных страстей. Согласно преп. Максиму Исповеднику, удовольствие, подменяя первоначальное духовное наслаждение, появилось как следствие греха, и вслед за ним сразу же появилась скорбь (которой не знал человек в первоначальном состоянии) как обязательное следствие наслаждения: «Насколько человек радел о познании видимых [вещей] одним только чувством, настолько он укреплял в себе неведение Бога. Поскольку затягивал он узы этого неведения, постольку утверждался опытно в чувственном наслаждении познанными материальными [вещами]; пресыщаясь этим [насаждением], возжигал в себе любовную страсть рожда-
40
ющегося из него самолюбия, а заботливо соблюдая любовную страсть самолюбия, он измышлял многие способы к поддержанию наслаждения — этого настоящего порождения и цели самолюбия. А так как всякому злу присуще уничтожаться вместе с образующими его способами, то [человек], убеждаясь на самом опыте, что за всяким наслаждением следует страдание, к удовольствию имел всецелое устремление, а страдания всячески избегал, из всей силы борясь за первое и усердно побеждая второе. При этом он считал — что неисполнимо, — будто посредством таких ухищрений их можно отделить друг от друга и обладать самолюбием, соединенным с одним только наслаждением и совершенно недоступным страданию, не ведая под влиянием страсти того, что наслаждению невозможно быть без страдания. Ведь тягота страдания уже примешана к наслаждению, хотя она кажется и сокрытой у имеющих [это наслаждение] в силу преобладания удовольствия в страсти, поскольку преобладающему присуще быть более заметным и затмевать ощущение сосуществующего с ним» [128]. На ту же естественную связь и на ту же напрасную попытку человека избежать скорби через поиски наслаждения указывает преп. Максим Исповедник и в другом месте: «И желая избежать тяжкого ощущения муки, мы ищем убежища в наслаждении, пытаясь утешить естество, подавляемое насилием муки. Усиленно заботясь о том, чтобы притупить наслаждением движения муки, мы только расписываемся [в собственной немощи, привлекая] наслаждение против этих движений, поскольку не в силах отделить наслаждение от этих скорбей» [129]. Короче говоря, «так же как ночи следуют за днями и зимы за летом, так же огорчения и скорби следуют за удовольствием» [130]. Эта мысль об обязательной связи на-
