Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
13/25 октября 1895. Пятница.
Павел Хосои, из Фукуока и Ицинохе, жалуется, что ему приходится расходоваться из своего бедного катихизаторского жалованья даже на свечи и масло при молитвенных собраниях; христиане ничего не хотят жертвовать. Бессовестность христиан иногда просто поразительна. Так же, в Фукуока, есть бывший большой богач, да и теперь не бедный, Моисей Симотомае; года полтора он жил здесь в Миссии, чтобы научиться вере, без всякой платы; значит, немало обязан Миссии. Состоятелен он так, что я во время путешествия по всем Церквам Японии нигде не спал на более роскошных спальных принадлежностях, как у него, Моисея. Приемышем он имеет катихизатора, которого, однако, вполне содержит Церковь, не он. И при всем том гроша жаль на расход по Церкви! Написал я о. Борису, чтобы он убедил христиан не возлагать на катихизатора бремя, которое он не должен, да и не может нести при своей скудности.
В «The Christian Word», аглицкой религиозной газете, получаемой мною, прочел сегодня между другими нелепостями образчик, как лгут на русских везде, где только можно. Колокола в Абиссинию пожертвованы Москвой. От начала до конца это дело, по русским газетам, было ясно как день. Но «Word» извещает, что Негус дал деньги Леонтьеву на приобретение комплекта колоколов; Леонтьев же, прикарманив эти деньги, внушил московцам даром справить комплект колоколов. Князь, начальник Абиссинской Миссии, узнав эту проделку, призвал Леонтьева, чуть не разрубил выхваченной саблей и прогнал от себя; отчего Леонтьев ныне и не отправился в Абиссинию. Архимандрит Ефрем был в стачке с ним и тоже не мог отправиться; впрочем, он не мог бы отправиться и потому, что за пьянство заключен ныне в монастырь. — Не будучи в России и не зная близко обстоятельств, можно поручиться, что все это — чистейшая ложь. А между тем почтенная религиозная газета пишет да еще ссылается, что заимствует из кельнской газеты — от достовернейшего (usually well informed) тамошнего корреспондента. Кто не примет за правду? И имена Леонтьева и архимандрита Ефрема замараны, а дело их унижено!
14/26 октября 1895. Суббота.
О. Иоанн Оно, служащий в Нагоя, просит отпуска для посещения Сендая. Отпуск послан ему. Но жаль, что едет. Продать дом свой и землю под ним едет. Для чего? Для уплаты долгов. Как нажить долги? Как он сам весть. Жалованье от Миссии ему было 25 ен в месяц, что при его малом семействе (только жена и малый сын) должно быть доставать ему, ибо квартира — готовая от Миссии же, дорожные по Церквям высылались особо, на ремонт по дому в Оосака, на наем служителя также шло от Миссии. Дворянин он (сизоку), с замашками к роскоши, с отсутствием уменья, да и наклонностями протягивать ножки по одежке. Ну и Господь с ним! Пред бесчисленным множеством разорившихся и разоряющихся ныне здесь старых дворянских домов Оно будет иметь, по крайней мере, то преимущество, что с голоду не помрет — 25 ен все же неизменно будут ему идти за церковную службу ежемесячно.
15/27 октября 1895. Воскресенье.
После обедни зашла христианка из Темия, урожденка Токио; привела и своего престарелого отца — бедного–пребедного, как видно, и свою младшую сестру, служанку в каком–то доме. Говорила об упадке Церкви в Темия (общая тема всех христиан о своих Церквах); причина — что христиане разбрелись по другим местам; она тоже из Темия переходит в Утасинай, где муж служит при железной дороге.
Потом были мужички из селения близ Гавагое (12 ри от Токио); просили проповедника туда; один из них — некогда бывший подмастерьем в переплетной Окагама, христианина, и потому знает несколько о христианстве. Делясь крупицами своего знания с соседями, он и возбудил желание их слушать учение; больше ста человек, говорит он, найдется слушателей. Лишнего катихизатора теперь для них, к сожалению, нет, а пообещано, что придет туда о. Феодор Мидзуно, ныне отчасти свободный, по обзоре своих Церквей; поживет у них с недельку, поговорит о Христовом учении, посмотрит, сколько желающих слушателей и искренно ли желают; и если все окажется, как желательно, то будет дан и катихизатор.
16/28 октября 1895. Понедельник.
Сегодня прибыли наши академисты: Емильян Хигуци, кончивший курс в Санкт–Петербургской, и Марк Сайкайси — в Киевской Академии. По виду полные и здоровые; по душе — как скоро обнаружится. Дай Бог, чтобы оправдали возлагаемые на них надежды! Отец Емильяна — Николай — необыкновенно счастлив и также выражает желание, чтобы сын, посвященный им на служение Церкви, оказался вполне достойным своего назначения.
Приходил Тит Оосава, причетник Церкви в Коодзимаци, просит прибавки к содержанию (10 ен от Миссии), отец–де вышел в отставку и просит пособия. Отказал, ибо прибавить ему — нужно прибавить и другим, более его достойным, что Миссия не в состоянии сделать, а вместо того написано о. Павлу Савабе, чтобы у христиан своего прихода истребовал помощи для Тита. Что это, в самом деле, христиане не имеют никакого милосердия к служащим у них и для них! Русская Церковь–де заботится о них! Господи, и когда же это христиане наши почувствуют себя христианами! До сих пор все и везде какие–то недоноски, не имеющие права, собственно говоря, даже и на общечеловеческое имя, не только на христианское, ибо и язычники, и самые дикари знают и умеют каким–нибудь добром платить служащим им, а наши христиане не платят почти нигде и ничем служащим им священникам, проповедникам, причетникам.
17/29 октября 1895. Вторник.
О. Павел Савабе приходил по поводу вчерашнего письма: не может и надеяться выпросить у своих прихожан какую–нибудь плату для Тита Оосава; служил он усердно и очень полезен Церкви — это все видят, но до денег коснется — Тита окажется как будто на свете нет. Ему самому — о. Павлу — почти совсем перестали давать обещанное к содержанию от Миссии; 20 ен он получает от Миссии, 9 ен обещались давать ему прихожане. Прежде, при Ниицума, давали вдвое больше, но порасстроилась Церковь, не могли всего держать; так, по крайней мере, 9 ен крепко–накрепко обещались доставлять излюбленному о. Павлу Савабе. И вот теперь никогда он их не получает сполна; и что получает, то с большими просрочками, так что теперь, в конце октября, он еще и за прошлый месяц не получил. Куда уж тут хлопотать еще о Гите! Дал я о. Павлу 3 ены, посоветовал испросить у христиан, по крайней мере, единовременную помощь, что и он находит возможным, и удовлетворить Тита в его просьбе хоть этою помощью.
В одиннадцать часов вместо класса пения собрались все учащиеся в Соборе, и отслужен был благодарственный молебен о благополучном возвращении по окончании академического образования Емильяна Хигуци и Марка Сайкайси. Потом, в двенадцать часов, был обед у меня, накрытый в редакции Синкай, на десять человек, то есть семь академистов, с двумя ныне прибывшими, Иннокентий Кису, тоже учившийся в России, отец Емильяна — Николай Хигуци — и я. В конце обеда, за здоровье и успехи новоприбывших, выпили по рюмке малиновой наливки, шесть бутылок которой Емильян привез из Петербурга от моего товарища по Академии и сотрудника Миссии о. Иоанна Иоанновича Демкина.
Вечером ученики Семинарии, Катихизаторской школы и Певческой справляли Симбокквай по случаю прибытия академистов. Я заплатил за это удовольствие 4 ен, проведя, впрочем, вечер в переводе Евангелия с Павлом Накаи, которого по окончании занятий, в девять часов, тоже угостил наливкой о. Демкина.
18/30 октября 1895. Среда.
Погода была такая скверная, и горло, и голова до того разболелись, что едва мог одолеть обычные часы занятия переводом. Церковных писем читать не мог; только послал на дорогу по Церквам оо. Мии и Судзуки и о. Такая.
19/31 октября 1895. Четверг.
О. Сергий Судзуки из Оосака спрашивает, можно ли ему похоронить по–православному, с проводами в облачениях и пением «Святый Боже», католика семнадцати лет, умершего от холеры и сожженного, которого его католический священник отказался отпевать, потому что тот не принял Таинства покаяния и причащения? Родные–де просят. Отвечено: «Никак нельзя».
