Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна (книга регистрации .txt) 📗
И вот однажды утром пришел главврач нашего отделения и говорит, что завтра выписывают все наше отделение – в Краснодарский край повезут, там тепло и еда есть. Мне было десять лет. Я заплакала: где мама, я к маме хочу. Про маму никто не знал, жива ли она и где живет… И вот дальше произошло удивительное чудо – почему я вижу над собой руку Божию с самых с отроческих лет. Вечером того дня вдруг пришла медсестра и принесла от мамы письмо на адрес главврача той больницы, она спрашивала, живы ли такие-то девочки, ее дочки, или нет. Обратный адрес: Краснодарский край, Кавказская. Их туда увезли, блокадников. Но адрес был неточный, непонятно, станица или станция, видимо, мама писала еще из больницы. Главврач прочел: Краснодарский край, а дальше куда? Все обрадовались, что все же мать жива и можно куда-то отправить. Утром нас, сорок человек, собрали, попрощались, посадили в вагон, меня поручили проводнице, которая, читая адрес на конверте, не могла понять, где меня высаживать. Повезли в Краснодар. На вокзале в детскую комнату сдали, ножку перевязали, накормили, уложили. Там тоже не понимали, куда мне дальше ехать; на второй день отправили в Тихорецк. В Тихорецке та же история: не знали, куда девочку девать. Что-то узнавали, куда-то звонили. Потом опять на поезд посадили, проводнице поручили. Уже все знали, что эта маленькая худенькая блокадница, маму разыскивает. Кто-то фрукты приносил, там в это время уже фрукты созревали. И вот подошла одна женщина, которая, прочитав адрес, сказала, что именно туда едет, к родной сестре в отпуск. Проводница обрадовалась, попросила довезти меня. Вышли мы из вагона – жара, май, а я в валенках, во всем зимнем. Пешочком прошлись, потом подвода какая-то нас подвезла. И пришли мы в эту Кавказскую станицу, в дом сестры моей доброй провожатой. Меня там раздели, покормили и уложили на полу, я сразу уснула… Сквозь сон слышу какой-то шум, что такое? Открываю глаза – передо мной мама. И столько было слез радости, все соседи собрались, плакали и радовались. Оказывается, что когда блокадников привезли на Кубань, в эту станицу, всех размещали по хаткам, у кого было хоть какое местечко. Мама попала к одной старушке, которая рядом жила с той женщиной, к которой ехала сестра… Какой во всем этом Промысл Божий.
Вскоре снова беда – пришли немцы, попали в оккупацию. Немцы очень старались привлечь к себе население оккупированных территорий, даже храм в станице открыли. В школу, я в третьем классе училась, помню, приходил священник, читал молитву. Немцы предлагали ехать в Германию работать и многих вывозили – сначала добровольцев, потом невольников. Уже когда наши наступали, они стали хаты поджигать, расстреливать, виселицы устроили. А мы – мама, я, двоюродная сестра Лидочка и хозяйка – спаслись, потому что десять дней просидели в погребе у той бабушки, у которой жили. Погреб был на огороде, далеко от дома, поэтому нас и не поймали. Когда наши партизаны станицу окружили – с той стороны, где немцы не ожидали, мы тогда и вышли. От немцев спаслись, но началась эпидемия сыпного тифа. Мама заболела и скончалась, ее похоронили на кладбище, за станицей. Так я осталась круглой сиротой.
Сначала нас с Лидочкой отправили в Ивановскую область, там эвакуированная мамина сестра и подруга жили. Долго там не задержались. В начале 1944-го мы приехали на Валдай, где в деревне Ивантеевке жили бабушка и другая мамина сестра и брат, эвакуированные из Ленинграда. Шла война, ни магазинов, ни школы не было, много домов сгоревших. И тетушка Дуня, мамина сестра, тоже сказала, что не может нас двоих взять к себе, и отдала нас в Валдайский детдом. Там, слава Богу, пробыли недолго. Когда расспросили меня про оставшихся родных, я сказала, что у меня две тети, мамины сестры, живут в Ленинграде. Тогда выписали нам какие-то справки, что едем в свой город к родственникам, и отправили в Ленинград – без сопровождающих. А на станции Бологое нас с Лидочкой высадили. Начальник сказал, что завтра же отправит нас обратно, возмущаясь, что несовершеннолетним девочкам не дали сопровождающего. Мы сели на лавке и стали плакать. Тут подошла одна женщина, расспросила хорошенько, и я повторила ей, что вот мы едем к тетушке в Ленинград одни, без взрослых, нас сейчас высадили, и опять в детдом завтра отправят. И снова – какой Промысл Божий: оказалось, что сердобольная женщина тоже на улице Куйбышева живет, как моя тетя Мотя. Она в Ленинград поехала, а мы снова на Валдай, в детдом. Женщина нашла мою дорогую тетю Матрену – тетю Мотю – и рассказала про нас. Конечно, тетя Мотя переживала, сообщила о себе в детдом, тогда нам дали сопровождающего, и мы до нее все-таки доехали и стали у нее жить. Как же настрадались мы с Лидочкой. С детства Господь дал столько испытать, пережить… Но шла война, у всех было полно бед и нам это казалось нормальным… Другого детства мы не знали.
Нас, двух иждивенок, да еще в войну, надо было кормить, содержать. В столовой недалеко от Финляндского вокзала в Ленинграде у тети Моти знакомый директор был. Упросила она его взять меня на работу – все же немножко сытней моя жизнь будет.
Мне тогда 15 лет исполнилось, несовершеннолетняя, но меня оформили. То посуду помыть, то почистить что-то скажут, принести-унести. Я шустренькая была, и работала. А от Финляндского вокзала Преображенский собор недалеко – тоже промыслительно в такое место работать устроилась. Стала я туда после работы заходить помолиться – на акафист или какую-нибудь другую службу. Только в храме находила себе утешение и поддержку, и росло во мне желание Богу служить.
А в столовой случилось испытание: меня на раздачу вдруг поставили. Директор поручил мне ему домой еду возить, я как раз мимо его дома шла с работы. А чтобы еда эта оставалась, велел мне на раздаче по 20–30 граммов не довешивать. Это был удар. Я уже понимала, что это недовес, грешно, что я обманываю кого-то. И хотя делала так – как за послушание, мне это было очень тяжело, но надо было, иначе уволил бы. Вскоре, к счастью, я ушла из столовой. Меня устроили знакомые моей тетушки в Центральный исторический архив. Тем временем мое желание уйти в монастырь становилось все больше и больше. Это был 1947–1948 год, мне 16–17 лет.
Ни бабушек, ни дедушек своих я не помню, только то, что у мамы было 7 сестер, и все были очень верующие. Они ходили в храм, и я с ними тоже. В большие праздники причащались. В эти тяжелые советские времена надо было делать так, чтобы на работе не узнали, упаси Бог! Но все равно душа в храм тянулась для утешения и радости. У тети Моти были и подружки верующие. Иногда в какой-нибудь праздник после литургии они к ней приходили, потому что у тети было несколько книг, даже старые издания Иоанна Златоуста. Хранились Библия, Евангелие. Конечно, все это она прятала. Иконка, помню, висела. Взрослые скажут: «Валя, почитай». Почитаем про сегодняшний праздник, или память святого, который празднуется, потом скромненько чайку попьем с хлебушком и икоркой – кабачковой.
Очень я любила – и это сильно действовало на душу – проповеди священников в храме. Тогда, после войны в Ленинграде были батюшки одаренные духовно и словом Божиим. Говорили они проповеди такие глубокие по смыслу, что стояла в церкви и не знала, где я, на каком свете. Говорят, например, про какого-нибудь святого. Вот ушел из мира, подвизался. И думаешь, Господи, какие были хорошие люди, Господу угодили, и теперь они в Царстве Небесном. А как же попасть, как заработать это, чтобы тоже там быть с Боженькой, и чтобы душа не погибла и вечно не мучиться?..
Любила я ходить в Ленинградскую духовную семинарию: ее в 1947 году открыли после войны. Там очень хороший отец Александр был. И вот я пришла на Рождественскую службу, после которой отец Александр сказал очень проникновенное слово. «Дорогие братья, сестры, какой сегодня великий, радостный праздник. Спасительный. Сам Господь, Боженька, сошел на землю. Бог – и сделался Человеком – родился в Вифлееме, куда Матерь Божия шла на перепись. Ему там и места не нашлось, родился Младенец Христос в ясельках. Овечки в пещере согревали его своим дыханием. А волхвы принесли дары: смирну, ладан, злато. А что мы принесем?» А я думаю, Боженька, Господи, что я Тебе принесу? Я такая грешница, у меня ничего нет доброго. Я хочу Тебя любить, и Тебе хочу себя посвятить. Возьми меня. И вот у меня после таких проповедей появилось окончательное желание уйти в монастырь, куда – я уже слышала – уходили подвижники. Думаю, Господи, возьми меня в дар, я себя Тебе отдаю, возьми меня в дар, Боженька. Все время куда ни приду, к Казанской Божией Матери или к святителю Николаю, я всех батюшек просила: «Помолитесь, помолитесь, я так хочу в монастырь». А они мне говорили, что должна быть воля Божия, надо знать ее и благословение на монашество получить. Но не знала я от кого это благословение можно получить.
