Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
Посмотрим, что дальше с нею будет. Щадить ее постараемся всячески. Быть может, Господь и изженет из нее духа злобы и гордости. — Э–эх, и женский монастырь здесь нужен! Вот таких бы под начало строгим подвижницам, чтобы умертвить их ветхого человека, их собственную греховную волю. Мы–то сделали ли это? И как могли сделать? Учения ли им мало? Куда! На память все знают, и других учат, и поют, — вечно в устах их и в головах их, но — в волю–то не перешло, в поведении не испробовано и не осуществляемо, оттого, как что–либо необычное, — какой–нибудь камешек на гладкой дотоле дороге их, — и спотыкаются, и падают, и в бессилии лежат и ноют, как теперь Надежда на своей постели.
14/26 апреля 1898. Вторник.
Начались классы у учащихся, а у нас с Накаем исправление перевода Священного Писания.
Прочитано после обеда множество писем из провинциальных Церквей.
В Хамамацу доктор Моисей Оота отдал свой дом для церковного употребления, почему о. Матфей просит написать Моисею благодарственное письмо и послать большую икону для церковного дома.
Для Ханамаки о. Борис просит опять послать скорее Петра Ока (едва ли возможно). — Лука Хироока, катихизатор в Суцу, несправедливо обвиняется Елисеем Эндо в запущении церковного дома, — пишет о. Николай Сакурай; «Эндо — плохой христианин, уже известный своею неуживчивостию и дрязгами». —
В Одавара сто пятьдесят человек было на пасхальном богослужении, в Катаока сорок, — пишет о. Петр Кано (хорошо, если правда). И прочее, и прочее.
В школах от часу не легче. Утром Сенума пришел сказать, что семинаристы не успокаиваются, и показал их писание, требующее, чтобы он подал в отставку, если не будет Женскою школою восстановлена его честь. Я его прогнал, сказав внушить ученикам, чтобы они не мешали делу, что справедливое их желание защитить своего коочёо будет вполне удовлетворено. В Женскую школу послал, чрез Сергея Нумабе, ультиматум из двух пунктов: 1. Чтобы приняли мое внушение, сделанное им касательно основания брака; 2. Чтобы написали извинительное письмо Семинарии за оскорбление коочёо и его супруги. Нумабе трактовал там все утро и пришел после обеда с длиннейшими периодами, трехсаженными словами в них и неиссякаемыми «а–а-» и молчаниями. Чрез десять минут мне надоело, — с первыхже слов понял я, что ультиматум не принят, и я молча отправился к ящику и достал месячное жалованье Надежды Такахаси.
— Так Надежда не принимает моих наставлений?
— A–а, э–э…
— Говорите одним словом — «нет»?
— Да. Но, мол, вдруг не может, нужно подумать…
— Ладно. Извинения пред Семинариею не делает?
— Но она говорит, что в статье не было имени коочёо и его жены.
— Вот жалованье ее за текущий месяц. Пусть оставит школу. Впрочем, если раскается после и сделает, что от нее требуют, может опять войти в школу.
— Но ведь нужно и жалованье Елисавете Котама, — она тоже не уступает ни в чем.
— Вот и ее жалованье. Пусть получат, дадут расписку и уйдут из школы. Трудно будет на первый раз без них, — они хорошие учительницы; но они — старые девы, — вот подняли какую сумятицу, — вперед не обещают быть лучше, — опасны для благоустройства и благоведения школы. Господь с ними! Пусть идут!
По отпуске Нумабе, мне, однако, стало жаль и их, и школы, в которой по учительству пока некому заменить их, и я, призвав опять Нумабе, смягчил ультиматум, отказавшись с своей стороны от непосредственного принятия ими объяснений (после, размягчившись, они, конечно, примут), и сказав, что для Семинарии достаточно будет, если они напишут, как уже проговорились, что «не имели в виду в статье лично Сенума и его жены, и что семинаристы ошибаются, если приняли статью на их счет». — Ложь будет самая наглая, но в чем люди не лгут, коли желают затереть свой поступок, еще более скверный, чем ложь? — Чтобы было дело верней, мы призвали Сенума и спросили у него, будет ли Семинария удовлетворена, если Надежда Такахаси откажется от смысла своей статьи, — «не имела–де в мыслях господина коочёо и его жены, а писала на воздух?» Он нашел, что этого будет достаточно; присовокупил только, что в письме должен быть помещен еще один пункт, именно что брак его не был беззаконным в том смысле, что как будто бы отбивал невесту от Григория Такахаси, о чем всем уши просвищали обитательницы Женской школы, так что и семинаристы смущены до того, что сегодня он должен был просить своих товарищей и сватов Ивасава и Исигаме объяснять семинаристам, как состоялось его сватовство. С этими условиями, — но и с жалованьем за пазухой, — пошел опять Нумабе в Женскую школу и вернулся уже в восемь часов, когда я сидел за переводом; зашедши в мою комнату, чтобы взять ключ от своей, сказал только, что «завтра будет приготовлено письмо».
В двенадцать часов утра были сегодня добрые знакомые из Владивостока: полковник, инженер Василий Васильевич Иванов, строитель дока в Владивостоке, с женой Александрой Сергеевной, — справившие для Миссии митру № 1–й; едут совсем в Россию, чрез Америку; по обычаю, привезли ящик русских гостинцев. С ними «Черногорец» с женой, — писатель очень бойких статей в «Дальнем Востоке», — помещик, возвращающийся в Россию.
15/27 апреля 1898. Среда.
Утром Надежда Такахаси принесла объяснение на два вышеозначенных пункта, написанное очень кратко, грубо и по лисичьи: «я–де не прямо указала в статье на Сенума», «толки о беззаконности брака не из Женской школы вышли». Нумабе принес мне прочитать, когда я прогуливался у Собора; я сказал, что объяснение недостаточно; но что если в Семинарии удовлетворятся им, ладно, нет, — должно будет поправить его. Нумабе понес его к Сенума, который карандашом сделал исправление, впрочем, очень снисходительно: в первом пункте зачеркнул «прямо», во втором означил, что должно быть написано «толки о беззаконии брака не имеют никакого отношения к Женской школе». Надежда Такахаси сделала эти исправления. И затем на сегодний день, кажется, этим кончилось. Что будет дальше, увидим.
О. архимандрит Сергий и о. Андроник вернулись из своей поездки в Оосака и Кёото. Нашли Церкви там в порядочном состоянии (лучше, чем Церковь в Канда). О. Андроник велел ремонтировать для себя комнаты в церковном доме в Оосака, и когда известят, что ремонт кончен, поедет туда на жительство. В Кёото купленное нами место, по отзыву о. Сергия, не хорошо для постройки на нем храма. Что ж, и еще можно купить, а это все–таки пригодится. В Оосака, по их соображению, теперь нужно только произвести ремонт церковных зданий, строить же храм рано. Ремонт должен быть основательный, в несколько сот ен. Но об этом нужно будет сообразить на месте. После Собора, во время каникул, мы отправимся туда все вместе и решим.
Из Коофу Иоанн Судзуки извещает, что слушают у него учение домов сорок (дай Бог, чтобы половина), что нанял квартиру за шесть ен в месяц; требует икону для нее и плату с двадцатого числа сего месяца. Завтра будет послано все.
16/28 апреля 1898. Четверг.
Утром обычное дело исправления перевода Нового Завета. Дошли до слова «дух», труднейшее из слов во всем Новом Завете, и не знаешь, что делать; употребить ли старое, давно вышедшее из употребления начертание «син», которого не найти ни в каких лексиконах, кроме «коодзикзен», — как советует Исайя Мидзусима; но это значило бы посадить мумию среди живых; сочинить ли новый иероглиф, как тоже советует Мидзусима, если первое не будет принято, но это значило бы посадить самодельную куклу среди живых. Кажется, самое лучшее — употребить тоже «син», но с кружком, который бы обозначал, что разумеется «дух» (син), а не Бог (ками).
После обеда мы с о. архимандритом Сергием были в Иокохаме и провели вечер в Hotel Wright у полковника Василия Васильевича Иванова и Александры Сергеевны, вместе с их спутниками — черногорцем Степаном Лукичем Иванович и его женой Надеждой Яковлевной. Александра Сергеевна пожертвовала в Собор две пелены своего вышиванья, которые мы употребим для аналоев.
