Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан
Глава третья
Сейчас идет Великий пост. Если представить, что в глазах Божиих мы чистые листы бумаги, то ко дню Воскресения Христова мы должны написать на этих листах то, что хочет Бог. Сорок дней — немалый срок, но подвиги будут для нас очень легки, если мы будем помнить о том, что подвизающийся, желающий, благоволящий, совершающий — это Сам Бог. Но все-таки пост и от нас требует подвига. Мы должны показать, чего хотим мы.
Некоторые боятся поститься без масла. Но на самом деле пища без масла вредна лишь при редких тяжелых болезнях. В большинстве же случаев она вредит нам потому, что наша душа и совесть искалечены. Миллионы людей ради диеты или по другим причинам едят пищу без масла, и ничего плохого с ними не происходит. А мы, христиане, опасаемся за свое здоровье. Да это сатана ругается над нами! Просто еда без масла не такая вкусная, вот нам и кажется, что нам от нее плохо: изжога, вздутие живота. Конечно, если мы, избалованные с детства и не привыкшие к посту без масла, начнем роптать, игумен поставит нам на стол масло, чтобы мы добавляли его в еду, когда захотим.
Только хорошо ли это, что на монастырском столе стоит масло и уксус, в то время как наш Жених, Христос, отнят от нас и пребывает на небе? Можем ли мы думать о телесном утешении тогда, когда взываем: «Се Жених грядет в полунощи» — и ждем Христа с зажженными светильниками?
Но давайте посмотрим, что говорит дальше святой Антоний в своих правилах.
Когда ты исполняешь свои духовные обязанности, не превозносись. (39)
Духовные обязанности — это главным образом богослужение, особенно для людей того времени, а также личная духовная жизнь, то есть молитвенное правило, пост, вообще упражнение во всех добродетелях. Что касается молитвы, то ее мы должны совершать со смиренномудрием и осознанием своей греховности, а не напоказ, чтобы нас видели другие. Если человек на молитве плачет, его не должно быть слышно в соседней келье. В противном случае станет ясно, что в душе человека что-то не в порядке. Нам необходимо быть внимательными в отношениях с людьми, потому что при общении ближние судят о нас не столько по нашим внутренним побуждениям, сколько по нашему поведению.
Значит, когда преподобный Антоний предостерегает: «Не превозносись во время монастырского богослужения или общих скитских собраний», он имеет в виду, что надо быть человеком сдержанным, умеренным. Когда кто-нибудь в церкви якобы из смирения низко склоняет голову, хотя никто другой так не делает, это не смирение, а самый настоящий эгоизм. При общественном богослужении слова и проявления
чувств для всех одни и те же. Мы служим Богу одинаковыми словами и одинаковым образом. Например, если ты хочешь делать земные поклоны, то, когда придешь в свою келью, сделай хоть тысячу поклонов, никто тебе не мешает. А богослужение — это не место для проявления личного благочестия, в богослужении мы живем сообща, там нет места твоему «я». Будем внимательны, когда мы вместе, особенно в храме. Наше псалмопение, участие в богослужении, поклоны, движения — все пусть будет общим, то есть таким, как это принято во всем нашем богослужебном собрании.
Но это не значит, что если другие в церкви разговаривают, то и я должен разговаривать. Молчание в храме — это правило Церкви. Тот, кто разговаривает, — нарушитель, он человек заносчивый или, что чаще случается, неуравновешенный или чувствующий себя неполноценным, страдающий от своей ущербности. По тому, как человек ведет себя в обществе других людей, можно понять, мирно ли у него на душе.
Приведем еще один пример. Во время богослужения мы, естественно, должны стоять. Если другие сидят, это не значит, что и мне надо садиться. Вероятно, сидящий болен или, что более вероятно, просто ленится, особенно если богослужение короткое. Когда вечерня длится сорок пять минут, а утренняя служба два с половиной часа, неужели мы не можем постоять? Наверное, у нас или с головой не все в порядке, или мы настолько внутренне расхлябаны, что совсем не владеем собой. Ведь устаем мы в большинстве случаев не от работы, а от душевной вялости. Те, кто сидят на службах, обычно больны душой. Причин физического характера, по которым человеку необходимо сидеть, чрезвычайно мало. Но больному душой не станет легче, как бы ты ни старался, хотя бы давал ему сладости и обмахивал его веером.
Поэтому я не буду садиться, подражая тем братьям, у которых нет душевного мира. Наоборот, своим стоянием в церкви я должен напоминать другим, что мы — ангелы и молимся вместе, подобно ангелам. Когда все святые и ангелы со страхом и трепетом стоят у престола, невообразимо, чтобы мы сидели. Конечно, в монастыре мы проявляем долготерпение, доброту и снисхождение, чтобы не обидеть другого человека. Хочет он сидеть? Пусть сидит. Хочет разговаривать? Мы не выгоняем его из храма. Хочет есть с маслом? Мы даем ему масло. Мы не станем каждый день напоминать ему, что он грешит, потому что тогда он еще больше будет сопротивляться. В целом мы снисходительны. Но сам ты должен знать: если ты садишься на службе только потому, что так делают другие, ты грешишь перед Богом, хотя бы делал это по неведению, подражая другим. Само собой разумеется, что грешить, расслабляться, забывать о своих духовных обязанностях ты не должен, и святой Антоний даже не говорит об этом. Он учит тебя иметь ревность и желание все исполнять со свободой, однако при этом не превозноситься, не делать ничего напоказ.
В более широком смысле, духовные обязанности — это общение монахов между собой, главным образом на послушании. Когда мы охотно высказываем свои мысли, но при этом не хотим соглашаться с ближними, то так обнаруживается наше превозношение. Если монах на послушании и в любой другой обстановке отстаивает свое мнение, будь оно даже правильным, — он превозносится, задирает нос. Человек, душевно и духовно уравновешенный, никогда не настаивает на своем мнении. Он умеет выразить его таким образом, что никто даже не принимает это за его мнение. Например, во время обсуждения он незаметно вставляет в общую речь свой правильный совет, и если ближний поймет это — хорошо, а если не поймет — ничего страшного.
Значит, на послушаниях и при обсуждениях, составляющих нашу церковную и общественную жизнь, мы не должны превозноситься. Здесь нам больше всего нужно следить за собой, и в случаях, когда другие не делают того, что хотим мы, не признают нашего правильного мнения, мы не должны обижаться, расстраиваться, принимать всё близко к сердцу. Например, на моих глазах происходит что-то, действительно не делающее чести монастырю, но братья желают, чтобы все было именно так. В таком случае я должен уступить, потому что это мои братья, а не односельчане или люди из одного со мной города, и раз братья хотят делать именно так, то поступим по их желанию. Самое большее, что мы можем сделать, — это сказать о своих сомнениях игумену, а игумен, если захочет, пусть предотвратит зло. Когда мы высказываем свое мнение или страдаем оттого, что допускается какая-то ошибка, то в этом и проявляется наше превозношение. И в таком случае наша работа на послушании, или поклоны в церкви, или преклонение головы не возводят нас к небу. Во всем этом мы уподобляемся фарисею, хвалившемуся в храме, а мы постоянно находимся в храме, потому что для нас это не только определенное здание, но и весь монастырь.
Не прогоняй того, кто ищет веры во Христа. (40)
Это правило раскрывает перед нами дух святого Антония Великого. В его время было много язычников, много иудеев, которые желали узнать о вере Христовой. Их не отвергали. Но никто не устраивал миссионерских походов ради спасения неверных. Им просто говорили благое слово веры и предоставляли Богу это слово взрастить. Такие начинания, предвестники сегодняшней миссионерской деятельности, имели место и в братстве святого Пахомия, и сам он был проповедником веры.
