Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
Мы с Павлом Накаем кончили исправление перевода Евангелия от Матфея. Завтра примемся за Евангелие от Марка.
7/19 февраля 1897. Пятница.
Было бракосочетание нашего юного литератора Тимофея Секи (из кончивших курс Семинарии), состоящего помощником редактора журнала «Синкай», с Раисой Ито, воспитанницей нашей Женской школы, состоящей ныне учительницей в ней.
Когда я был в Церкви, при венчаньи, в четвертом часу, приехал секретарь Посольства Сомов просить окрестить в воскресенье его сына, что и будет совершено.
С трех часов пошел снег, и ныне, в десять часов вечера, продолжает идти. Отчего сделалась зима наподобие русской, что приятно на взгляд, неприятно на деле, ибо вот уж я и теперь с насморком, а несколько еще сырых дней впереди от этого снега!
8/20 февраля 1897. Суббота.
Прибыл Павел Окамура из Хамамацу с семейством на пути в Эцинго, но теперь еще такой холод, и дорога из Наоецу (докуда есть железная дорога) в Эцинго, по берегу, такая дурная, заваленная снегом, что можно только пешком путешествовать, по словам Стефана Кондо, сегодня же прибывшего по этой дороге из Касивазаки, и именно шедшего пешком до Наоецу, ибо ни на лошади, ни на тележке нельзя, — снег слишком глубок. Итак, придется, кажется, отправить одного Окамура, а жену и детей его оставить здесь, наняв им квартиру, пока тепло станет.
Стефан Кондо, катихизатор в Касивазаки, прибыл вызванный отцом больного Ильи Танаки. Стефан хороший «хари–ися»; недавно он вылечил Григория Минова, тоже учившегося в Семинарии и вышедшего по болезни, наподобие той, что теперь у Танака. Он возьмет Илью из госпиталя и поживет с ним неделю, посмотрит, сможет ли вылечить; если да, то повезет его домой в Симоямада (близ Касивазаки); если нет, то Илья будет оставлен здесь в госпитале для умалишенных. Просил Стефан комнаты для него и Ильи в Миссии, но решительно нет свободной. Поместился он у о. Метоки, теперешнего своего священника, где есть свободная комната. Для церковной службы Илья Танака во всяком случае потерян, хоть и вылечен будет.
Был из Церкви в Набурихама христианин Наганума; говорил, что христиане блюдут веру, но жаль, что катихизатор из Накасима посещает их весьма редко, месяца в два раз, а о. Иов Мидзуяма почти совсем не бывает; а между тем поблизости город Огаци, где при Николае Явата тоже зарождалась Церковь. Нужно иметь это в виду.
9/21 февраля 1897. Воскресенье.
В Церкви было немало и русских, как: Небогатов, командир крейсера «Адмирал Нахимов», человек десять матросов, и прочих. После Литургии приехал адмирал Михаил Алексеевич Реунов с женой Софьей Ивановной; приехали к Обедне, но запоздали. Очень приятно было видеться с Реуновым, моим знакомым еще 1862 года, когда он был мичманом; собирал, между прочим, коллекцию монет, чем и я в то время занимался; мы менялись с ним монетами, причем от него, как кругосветного плавателя, перепало мне несравненно более, чем обратно. После пожара 1865 года расстроилась моя коллекция, и остаток я подарил какому–то приятелю японцу…
Были также в Церкви сегодня двое, едущих из Америки на работы по железной дороге в Приморской области, но воры обокрали их — денег на дорогу не хватило. Один — совсем русский, механик Иван Черкасов, другой — славянин, Василий Русинин, слесарь, — униат, присоединенный к Церкви Преосвященным Николаем в Сан–Франциско, о чем имеет свидетельство. Просили в долг; я сказал, что еду в Посольство на крещение; быть может, соберу и так. Бог помог; Анна Эрастовна Шпейер приняла участие, и на дорогу до Владивостока достаточно им собрано и вручено.
Крещение младенца Сергия, сына секретаря Александра Сергеевича Сомова, совершено в Церкви Посольства при восприемниках Иване Ивановиче Чагине, лейтенанте, морском агенте, и Анне Эрастовне Шпейер. Пел о. Авель, священник с крейсера «Адмирал Нахимов». Я был в новой митре, выписанной для Посольской Церкви о. Сергием, которую там и оставил.
Семейство Павла Окамура было у меня: трое детей — девочки восьми, шести и трех лет — все нежные и слабые, и милые, точно цыплята; куда им теперь в холод на север! Здесь будет найдена квартира для них с матерью, а Павел Окамура отправится один, и это для него, как катихизатора, будет очень полезно, ибо он дома при детях только нянька.
О. Павел Савабе ныне и воодушевленный, но и «себе на уме». Приходил просить девять ен прибавки к жалованью. Девять ен ему давала до Собора Церковь в Коодзимаци. Когда стали оттуда христиане просить поставить священником сына его, Алексея, я потребовал, чтобы сделали прибавку к ныне получаемым им от Миссии двадцати енам, ибо–де для священника это будет недостаточно. Церковь в Коодзимаци, после многих совещаний, предоставила мне поручную запись, что будут давать Алексею Савабе девять ен, а сей при сем представил согласие, — мол, «доволен буду и от Миссии больше не потребую». Так Алексей Савабе был поставлен священником в полной моей уверенности, что ему христиане Коодзимаци дают девять ен. Оказалось, что меня обманули и сделали это совершенно по–иезуитски: на деле девять ен давали, а в душе говорили: «Это те девять ен, что доселе идут о. Павлу, мы их не отнимаем, но и не прибавляем к ним». А я, между тем, был уверен, что это новые девять ен для о. Алексея, а вовсе не те, что они отдавали о. Павлу. Досадно, что попался в такую ловушку, и досадно более всего на бессовестность христиан вроде Петра Секи, который оказывается главным мерзавцем при сем. Но так как о. Павел не в первый уже раз просит дать ему сии отобранные от него девять ен, то я дал, но не от Церкви, а от себя лично; я обманутым мерзавцами быть могу, но Церковь не может и не должна быть.
10/22 февраля 1897. Понедельник.
Павел Окамура расположился на проповедь идти к своим родным и написал им о том, а оттуда сегодня телеграмма «Не приходи» (куру–не); значит, и не нужно идти — было бы совершенно бесплодно. Хочет теперь направиться в Ниегата, где, кстати, уже есть несколько христиан, пришедших из других мест. — Здесь возня с его семейством; два дня ищут по всему городу подходящую квартиру и не нашли еще. Вообще следовало бы ему быть до Собора в Хамамацу, где уже теперь и совсем нет никакого катихизатора. И быть вперед осторожным с советами и внушениями о. Павла Савабе! Рад–радешенек бываешь, когда он хоть немножко всколыхнется и начинает усердствовать Церкви, и стараешься угодить ему исполнением всех его желаний; но нужно не забывать, что он всегда вдается в крайность; ведь тридцатилетнего своего знакомого и задушевного приятеля по христианству Павла Окамура — одного из первых христиан по времени в Японии, и именно благодаря Савабе сделавшегося христианином, — он смешал с грязью и побудил вывести из Хамамацу; и теперь ему и горюшка мало! Человек с большой семьей перебрасывается, точно мячик, с места на место. Правда, он плох как служащий Церкви; но следует все принимать в соображение, а на это и мы с о. Павлом плохи. Вперед быть осторожнее и, слушая соловьиные песни о. Павла, делать то, что разумно, а не то, что представляется пессимистическому, или уж не в меру оптимистическому взору сего первого японского христианина и первого священника, годного для Неба (я в этом уверен), но не годного для разумного управления земною Церковью, которой он может быть полезен только под условием разумного пользования им самим.
11/23 февраля 1897. Вторник.
Начал вставать с сегодня в три часа, чтобы составить отчеты для отсылки в Россию. Больше всего заботит рапорт. О чем писать, не знаешь — все, кажется, писано.
О. Мии из Кёото пишет: просит сто ен для задатка за покупаемое место. Завтра нужно послать.
Были русские посетители; между ними капитан парусного корабля «Беринг» (занимающегося котиковым промыслом) Иван Николаевич Рингваль, родом финляндец, с женой Августой Эдуардовной (православной), урожденкой города Петропавловска, в Камчатке, где у нее и ныне родители; и у родителей было двадцать детей, из коих восемнадцать живы, — двенадцать сынов, шесть дочерей; сыновья служат по разным отраслям; между прочим, есть один священник, один причетник. Стало быть, климат Камчатки хорош! «Ужели никого в семействе у вас нет больного, или слабого грудью, желудком и тому подобное?» — спросил я Августу Эдуардовну. Она только засмеялась невероятности моего предположения.
