Введение в философскую феноменологию - Катасонов Владимир (полные книги txt) 📗

Марсель был всегда настойчивым критиком объективированного научного познания, в котором субъект подчеркнуто отделен от объ

{стр. 41}

екта, в котором первый может — и должен! — незаинтересованно рассматривать второго. Философ не уставал показывать, что в самых существенных областях познания этот метод оказывается стерилен и неадекватен своей задаче. Марсель говорил, что во всем существенном мы не зрители, а участники. Это касается, прежде всего, познания человека, который во всей полноте своей жизни отнюдь не поддается и даже противится «рассматривающему познанию». Для познания человека с ним необходимо вступить в диалог, в котором субъект и объект оказываются в равноправной позиции, в котором для понимания субъект должен как бы войти внутрь объекта и, в свою очередь, допустить его в свою внутреннюю жизнь. Аналогично, в познании свободы, в познании зла мы не можем считать, что мы отделены от познаваемого непроходимой методологической дистанцией. Мы можем познать свободу и зло лишь постольку, поскольку мы сами уже причастны им. И другого способа познания здесь нет. Это существенное познание не описывается словом эксперимент. Именно поэтому для выражения жизненного опыта Марсель использует не французское слово lʼexpérience, к которому «прилипло» слишком много из научного контекста, а немецкое Erlebnis (переживание). Философ не отрицает значимости научного познания вообще, он лишь показывает ограниченность соответствующей ему области. И в области существенного, экзистенциального познания термин объект Марсель заменяет на термин присутствие (la présence). «В идее присутствия, — пишет В. П. Визгин, переводчик и исследователь творчества французского философа, — содержится мысль о совместном бытии личностей как духовных существ, в котором они действуют друг на друга, не объективируясь при этом. Присутствует не объект или вещь, находящаяся передо мной, как другой вещью, а духовно близкие, любящие личности, объемлясь и пронизываясь общим для них измерением возможности присутствия как бытия. По Марселю, важным моментом присутствия выступает то, что в нем преодолено различие между “вне меня” и “во мне”, внешнего и внутреннего» [59]. Соответственно, и научному термину проблема, со всей соответствующей ему философско-методологической нагрузкой, Марсель противопоставляет термин таинство, апеллирующий к непосредственному интуитивному схватыванию особенностей познаваемого. Говоря точнее, философ работает именно феноменологическим методом, которым мы занимаемся в этой книге. Но дескриптивная феноменология Марселя, конечно, значительно отличается от трансцендентальной феноменологии Гуссерля, в рамках которой и религии

{стр. 42}

озный опыт Бога следовало бы свести к конструирующей активности трансцендентального Эго...

Марсель никогда не называл себя феноменологом. Отношения его с феноменологической традицией далеко не однозначны. Сартра он резко критиковал, Хайдеггера всю жизнь читал, но, вероятно, не любил. Разве что только М. Шелер был ему достаточно близок, с ним он имел даже личные отношения. Тем не менее, в одном из первых отчетов о французской феноменологии известный феноменолог Ж. Херинг писал: «Мне кажется, можно говорить, что даже если бы немецкая феноменология оставалась неизвестной во Франции (хотя это и невозможно предположить), она, тем не менее получила бы развитие — и это осуществилось бы в значительной степени благодаря влиянию Габриэля Марселя» [60]. Как работает феноменологический метод у Марселя мы увидим на конкретных примерах.

§ 1. Размышление об идее доказательства бытия Бога

Эта работа написана Марселем в 1938 году. С самого начала философ оговаривается: «Не будем ограничиваться чисто логическими соображениями: нам надлежит выяснить здесь множество самых различных моментов (выделено мной. — В. К)» [61]. Речь пойдет не о логике доказательства, а о том, что ее фундирует, и конкретно, именно о феноменологии логического процесса. Марсель называет полем восприятия субъекта совокупность предложений, которые непосредственно или каким-то другим способом признаются им очевидными. Разногласие между верующим и неверующим состоит собственно в том, что их поля восприятия различны. Чтобы возникла коммуникация, и тем более доказательство, я должен некоторым образом представлять поле восприятия собеседника. Мое поле восприятия оказывается более широким, в него входит и то, что недоступно моему собеседнику. В чем же состоит доказательство, по Марселю? Оно состоит в том, что я, пытаясь переубедить неверующего, должен сосредоточить его внимание на общей части наших полей восприятия и «...побудить его внимание сконцентрировать в его поле восприятия такой свет, чтобы он распространился и на примыкающий участок, уже достаточно освещенный для меня, но еще темный для него» [62]. Что это такое, о чем говорит философ, что это за свет, который нужно

{стр. 43}

«сконцентрировать»?.. Это действительно, никак не разбор логики доказательств, это обсуждение ее возможности, того интуитивного фона, на котором разворачиваются логические построения. И свет здесь есть тот свет очевидности, который предшествует всякой логике и, можно было бы сказать, тождественен с самим разумом. Если угодно, этот свет есть тот lumen naturalis rationis, естественный свет разума, о котором говорил Декарт в своих знаменитых сочинениях, хотя у Марселя этот свет, в свою очередь, подвергается анализу и дифференцируется... Сам Марсель пишет прямо о том подходе, который он развивает: «Это скорее феноменологическое описание, чем логическая схема» [63].

Возможность доказательства, объясняет Марсель, связана с наличием некоторых универсальных структур признания. Именно анализу их фактически и посвящена его работа. Если у нас есть некая общая почва для согласия, общая часть наших полей восприятия, — например, если он согласен с тем, что вообще что-то существует, — то передо мной стоит задача заставить его увидеть, что эта очевидность естественно расширяется до признания того, что он изначально отвергал, а именно, что Бог существует. Причем, подчеркивает философ, это способность заставить должна корениться не в некой возможности логических фокусов и софизмов, ибо тогда это рано или поздно может быть разоблачено, а должно обосновываться «...онтологически значимым единством, которое не может не казаться мысли достижением определенной степени внутренней концентрации» [64].

История доказательств бытия Божия насчитывает много столетий, и, тем не менее эти доказательства обычно понимаются как недостаточно убедительные. В чем здесь дело, спрашивает Марсель? Может быть, действительно, все они представляют из себя некоторые софизмы или лукавые попытки обманом привлечь к вере, как будто это возможно или как будто Истина требует для своего утверждения лжи? Философ отвергает эту возможность. Во-первых, если учесть, какие совершенные умы обращались к этим доказательствам, и во-вторых, тот факт, что попытки этих доказательств не прекращаются и по сегодняшний день, то все это значит, что за ними стоит нечто серьезное, никак не сводимое к логическому фокусничеству. Скорее, считает Марсель, дело здесь не в логических софизмах, а в том, что при доказательстве верующий наталкивается в неверующем на реакцию воли. Именно потому, что я, верующий, хочу привести его к вере, обращаясь только к его рассудку, а не к воле, неверующий и сопротивляется. Поэтому, чтобы понять моти