Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич
Был в Иокохаме, чтобы перевести деньги за елей и церковное вино: 300 драхм, или 175 франков, в Афины о. архимандриту Сергию (Страгородскому). 175 франков = 62.73 долларов; пересылка в Иокохаму елея и вина 12.17 долл.; таможенная пошлина 3.24 долл.; пересылка из Иокохамы в Миссию 1.30 долл.; разные расходы 60/100. Всего 80 долл. 03/100. За эту сумму мы имеем шесть жестянок елея, по две дюжины в каждой, всего двенадцать дюжин, и бочонок церковного чистого виноградного вина, по крайней мере, дюжин шесть в бочке (о. Сергий пишет бутылок 75–80; мы еще не разливали). Итак, за 80 долларов 18 дюжин елея и вина, то есть по 4 доллара 44 цента за дюжину; значит, вполовину дешевле, чем мы платим здесь. Постараемся и вперед выписывать из Афин.
Павел Мацумото, катихизатор Церкви в Отару и ныне временно в Саппоро, просит его двух дочерей в Женскую школу; одной семь лет, другой пять лет. Этого уж положительно нельзя, как потому, что школа полна, так и потому, что слишком малы. Но так как он катихизатор заслуженный, то дано ему пособие на воспитание дочерей, пока поступят сюда в школу: старшей 2 ены, младшей 1 ена в месяц.
21 июня/3 июля 1896. Пятница.
На экзамене по Русской церковной истории пришлось при всех выбранить, особенно потому, что возражениями довел до того, преподавателя Пантелеймона Сато за бестолковое преподавание. Выписан был прежде по Русской церковной истории учебник Филарета, попросил Сато — Знаменского; я согласился, поставил в условие, чтобы он разумно сокращал, ибо Знаменский очень обширен для учебника Семинарии, особенно нашей. Сато обещался, я недосмотрел. Сегодня смотрю: самое важное пропущено; самое неважное выучено, да и то без всякой связи; ученики, видимо, старались; жаль их, бедных, но болтают вздор, и ничего по Русской церковной истории, хотя, по–видимому, из Знаменского. Вперед будем учебником Филарета с лекциями из Знаменского дальше того, чем он заканчивает.
Вернулся Петр Тоокайрин, учитель пения, из Ямада; убиты волной его отец, бабка, младший брат, даже и тел их не нашел — море не отдало.
Христиане Токио отправляют сегодня пострадавшим от волны братиям: 130 ен собрали — по 1 ене в каждый пострадавший дом придется. Хорошо и это, при бедности самих жертвователей.
Григорий Камня из Циба извещает, что Адаци, бывший католический знаменитый проповедник, более 700 верующих приобретший Католической Церкви своею проповедью, все настоятельней ищет присоединения к Православной Церкви. Если Бог его призывает, то его желание исполнится.
О. Иоанн Оно совсем просится на покой; пишет, что климат Нагоя нехорош для его болезни (геморрой). Не нравственные ли причины гонят оттуда? Увидимся с ним, узнаем.
22 июня/4 июля 1896. Суббота.
На экзамене был во 2–ом классе Семинарии по Географии у Иоанна Кавамото; хорошо он учит, и хорошо отвечали.
Из Министерства финансов здешнего присылали бланк, прося выписать, сколько получено из России денег на здешнюю Церковь в три предыдущие года? Отвечено: в 1893 году: 54882 ены 86 сен; в 1894 году: 68013 ен 93 сен; в 1895 году: 68466 ен 54 сен.
Числа взяты из посланных в Россию отчетов с переведением русских денег на японские. Из России собственно поступает одна и та же определенная сумма; разница же здесь от изменения курса на рубли и доллары. В последние годы, спасибо, больше высылают по расчету на золотую валюту, оттого и выходит иной раз, что здесь больше получается, чем из России послано рублей, тогда как 1 доллар = 1 рублю 33 1/3 к металлическим.
На Собор уже начинают сходиться; прибыли из Миязаки, на Киусиу, Ионаго, Эдзири; но это довольно рано, помещаются у своих родных и знакомых; гостиница нанята с утра понедельника, шестого числа июля; мест подряжено на 150 человек. Священники будут помещаться вместе, или около своих катихизаторов, как для наблюдения над порядком у них, так и для удобства совещаний. Пища для катихизаторов средней руки, для священников с некоторым улучшением против них.
23 июня/5 июля 1896. Воскресенье.
Что делать с этими бедными, но и плохими катихизаторами, и с их чрезвычайными, но и неизбежными расходами? У Петра Мисима жена сильно захворала, и он положил ее в госпиталь, ибо нужна была операция и 20 ен в месяц нужно за ее лечение! На такого дурного катихизатора, как Мисима (собственно еще и не катихизатора, ибо священники на прошлом Соборе не допустили его в число катихизаторов; проповедует же он частно, получая, конечно, содержание от Миссии, — иначе чем же жить?) и 8 ен жалко, а тут еще 20! Но в то же время, как и не пожалеть бедной страдающей женщины? И не пошлет ли Милосердный Господь нам на бедных и больных в пределах нашей возможности?
24 июня/6 июля 1896. Понедельник.
Был на экзамене в Женской школе: десяти–двенадцатилетние девочки превосходно отвечали по Священной истории Ветхого Завета; учительница Макрина Асакуса показала особенный дар и усердие преподавать маленьким, ибо все не по учебнику отвечали, а бойко и без запинки рассказывали — прямо видно — словами учительницы, но в то же время с полным пониманием того, о чем говорят; и это — крошки, чуть от земли видные! Нужно иметь необыкновенный дар, чтобы заставить таких и вполне понимать себя, и полюбить преподаваемый предмет, — а они щебетали с большим увлечением, так что насилу остановишь.
Александр Николаевич Шпейер из Никко пишет гневное письмо: возмущен нахальством шантажистов–адвокатов, натравливающих мать Кати (Маленды) вымогать все больше и больше денег, и в то же время гордостью Накая, находящего для себя унизительным идти в суд, чтобы вести дело против шантажа. У Накая, в самом деле, гордость изумительная, сделать шаг в суд ему дороже, чем погубить человека, ибо отдать Катю матери — все равно, что бросить ее в ад и в сей, и в будущей жизни, потому что мать не замедлит продать ее на разврат. Возмущенный Шпейер просит объявить Накаю, что он предоставляет ему поступить с удочеренной ему Катей согласно своему желанию, то есть передать ее матери. Я удержался от сообщения Накаю сего, а написал Шпейеру, прося спасти невинного полурусского ребенка от гибели. А бедная Катя сегодня утром так радостно и таким звонким голосом щебетала свой ответ по Священной истории! И не подозревает, какая грозная туча нависла над нею! Спаси ее, Господи!
25 июня/7 июля 1896. Вторник.
Однако же и не так, как писал Шпейер о Накае. Сей вчера приходил рассказать о деле, но по японской церемонности не решился прямо мне, а рассказал секретарю Нумабе — до полуночи пробеседовал с ним о сем. Оказывается, что в суд он ходил, но ничего путного из этого не вышло: судья не принял объяснения Шпейера чрез переводчика, посланного на то, что у Маленды не осталось имущества, и, видимо, принял сторону противников Накая — по недобросовестности, или по ненависти к русским, теперь столь модной, и, в свою очередь, тоже грубо, или насмешливо говорит с Накаем; о противниках его и упоминать нечего; сии, дожидаясь вместе очереди в приемной, изливают на Накая пред всеми целый ушат злословия, называя мошенником, завладевшим чужим имуществом, угрожая и кулаками (ван–рёку), если в суде не выйдет по–ихнему, обещаясь прикинуть к нему в дом больную в сифилисе мать Кати, да и сами поселиться у него на хлебах, и прочее. Накай, придя в отчаяние от всего этого, вздумал прибегнуть к помощи адвоката, но Шпейеру, как видно, его переводчик передал это желание несколько в превратном виде. Оттого Шпейер и рассердился, и Накаю, действительно, ничего не остается делать, как отказаться от Кати.
Я, выслушав Нумабе, сказал, что для Накая единственный выход — попросить Шпейера написать удостоверение, что Маленда не оставила имущества, и подать судье; если судья и это не примет, то жаловаться на то высшему суду. Для всего же этого адвокат не нужен — это и немой может сделать. Нумабе обещался передать Накаю мои слова. А я в свою очередь написал Шпейеру, как все дело было. Но не успел отослать письмо, как получил от него из Никко телеграмму: «Передаем судьбу Кати в ваши руки; через неделю получите все ее деньги — 700 ен». На это я ответил, что приму на свои заботы Катю с удовольствием, если он узаконит ее положение, то есть удочерит ее кому–либо русскому и, кроме того, переправит в Петербург, где я попрошу о. Феодора Быстрова воспитать Катю в каком–нибудь заведении и потом пристроить за доброго, хотя бы и простого человека.
