В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич (книги бесплатно txt) 📗
Теперь город разросся, на месте бывших молоканских садов возникли улицы с плодовыми насаждениями, а больница оказалась уже в глубине города. Вот туда-то и пошел Лева устраиваться на работу.
С ним побеседовала женщина — главный врач больницы, посмотрела документы и сказала, что может принять его как операционного фельдшера в одно из гнойных отделений. В это время в больнице было два гнойных отделения. Одним заведовал старый самарский врач, пользовавшийся большой популярностью, Тимофеев, другим — Андрей Андреевич Сосновский, который имел большой опыт гнойной хирургии. К нему и направили Леву, предупредив, что он еще будет и «подрабатывать», когда их отделение будет дежурить по неотложной хирургии. Тогда все медработники прирабатывали. Служебные оклады были так низки, что на них совершенно невозможно было прожить.
Андрей Андреевич встретил нового фельдшера приветливо, покрутил усы и поручил перевязочной фельдшерице передать ему весь операционный инструмент, который она временно имела на хранении
Лева с увлечением отдался новой работе. Правда, работать в отделении гнойной хирургии было не так-то приятно. Немало в то время было флегмон, гнойных перитонитов, встречалась также кома (водяной рак у детей). Все это наполняло воздух неприятным запахом гноя. Перевязки требовали терпения как со стороны больного, так и со стороны обслуживающего персонала, но Леве к этому было не привыкать. Ведь в заключении он столько повидал тяжелых гнойных заболеваний, нередко заканчивающихся смертью. При перевязках широко пользовались гипертоническим раствором поваренной соли, растворами марганцовокислого калия, — все это Леве было знакомо.
В операционной он стал не только подавать инструменты, но и ассистировать оперирующему хирургу.
Возвратившись домой, он делился впечатлениями о своей работе с сестрами Лелей и Лилей, которые были студентками второго курса химического института. За столом часто присутствовал и Всеволод, студент того же института. Они слушали Леву, но он убеждался, что они мало интересуются вопросами медицины. Напротив, они с интересом говорили между собой о предметах совершенно чуждых Леве.
– Я считаю, — говорил Всеволод, — что квантовая теория самая правильная.
– Что такое кванты? — спрашивал Лева.
Студенты толковали ему о квантах, но он понять их не мог и с грустью думал, что он отверженный, не может учиться, познавать науку. А вот они счастливые — учатся. Но выхода не было. Надо смириться. «Вот поработаю, — думал он, — а там и учиться буду…»
Вечерами Лева нередко встречался с Ваней Поповым. Они вели самые задушевные беседы.
– Ты знаешь, — говорил Ваня, — ведь вернулся из заключения наш пресвитер Корнилий Францевич Кливер. На работу нигде устроиться не может. Ни бухгалтером, ни счетоводом. Он вынужден устроиться чернорабочим на строительство «Дома сельского хозяйства». Таскает кирпичи, чтобы заработать кусок хлеба для себя и семьи.
– А как у него здоровье? — спросил Лева.
– Здоровье неважное, после заключения плохо у него с сердцем бывает.
– Проповедует он теперь в часовне? — спросил Лева.
– Нет, не проповедует. Его даже в члены общины не приняли. Да и нас с тобой — власть дала указание — как отбывших якобы за «антисоветское», не принимать в члены общины.
— Ну, нас-то ладно, — сказал Лева, — но ведь Кливер — известный работник на ниве Божьей. Он был председателем Волго-Камского союза.
— Ему братья сказали, — грустно пояснил Леве Ваня, — что они могут принять его в члены общины и он получит право проповедовать, если предварительно перед всеми раскается в своей мнимой «антисоветской деятельности».
– Ну, а он что? — поинтересовался Лева.
– Он, конечно, на братьев не обиделся. Он отлично понимал, что это диктует им тот, кто руководит сейчас церковью. Но сказал, что каяться ему не в чем, так как он ничего худого против власти не сделал.
– Ну, а братья что?
– Братья, конечно, его не приняли. И так остается он словно чужой.
– Ох, какие времена! — воскликнул Лева. — Где же правда? Где справедливость? Но я верю, что будет великое и необыкновенное.
– А как же это может быть? — спросил Ваня.
– А вот так, — твердо ответил Лева. Его глаза заискрились от какого-то внутреннего вдохновения. — Это будет как в Деяниях апостолов: разгром Иерусалимской церкви, Савл терзает детей Божиих. Все, кажется, идет на уничтожение. Никто не может остановить Савла и всех, кто борется с Христом. Но вот Христос встречается с Савлом, и он остановлен. Его гонения прекращены, а далее Савл становится Павлом и несет весть Евангелия. Так вот, я верю: не от нас произойдет победа Евангелия и его распространение, а восстанут Савлы и прекратятся гонения, и из врагов Христа они станут Его учениками, Павлами, и будут работать для Господа больше, чем мы. Из атеистов превратятся в проповедников Евангелия.
Ваня молчал, задумавшись. Лева не знал, хватает ли у него веры в то, о чем он говорил. В самом деле, так трудно было верить в будущее, ведь кругом было так темно, так темно. И казалось, что верующих становится все меньше и меньше…
Однажды к Леве подошла Дора — сестра-хозяйка гнойного отделения, в котором он работал.
– Знаешь что, Лева, — сказала она, — сегодня все санитарки и медсестры делали генеральную уборку помещения, и им полагается дать немного спирту.
– Это для чего спирту? — спросил Лева.
– Да так, с усталости после работы все угощаются понемножку. Такой уж порядок заведен с давних пор.
Лева задумался. Весь спирт, перевязочный материал, так же как и инструментарий, хранился у него. Как же тут быть? Наливать самому спирт и давать, чтобы выпили? Это недопустимо.
— Выдавать вам спирт я не могу, — сказал Лева. — Но я знаю, ты, Дора, надежный, ответственный человек. Я сейчас ухожу, ключи от операционной и шкафов оставляю тебе.
Дора ничего не сказала, взяла ключи. Лева знал, что она угостит тружеников по уборке, но совесть его была чиста: сам-то он не угощал.
Как-то утром сестра-хозяйка Дора оставила развешивание занавесей на окна и подбежала к Леве:
– Лева, Лева! Оказывается, моя племянница тебя знает. Вы в детстве учились вместе. Она вчера ночью дежурила в нашем отделении и узнала тебя.
– Кто же она такая? — недоумевающе спросил Лева.
— Да студентка мединститута. Она ночь дежурит у нас в отделении, подрабатывает, ведь на стипендию не проживешь.
– Да как же ее фамилия, имя?
– Маруся Япрынцева.
Лева вспыхнул, сердце застучало. Картины детства, чудного детства зажглись перед ним. Школа-пятилетка, там, в Железнодорожном поселке. Литературный кружок и эта Маруся Япрынцева, маленькая черноволосая девочка, председатель этого кружка. Она пишет, она рисует. Сестры Левы дружили с ее сестрой Музой, и Лева помнил, как Маруся подарила его сестре нарисованную ею картину — молящаяся девочка. Лева знал, что родители их верующие, но не так, как они, баптисты. Они называются адвентистами 7-го дня, субботниками, они празднуют субботу, но так же любят Христа, молятся Богу и поют ему гимны.
С этой маленькой Марусей Лева, будучи еще сам маленьким мальчиком, никогда не разговаривал ни о чем, а тем более о вере. Они учились в разных классах, встречались только на литературном кружке и там почти ни о чем не разговаривали друг с другом. Но глаза их встречались, и глаза их говорили друг другу что-то такое, чего нельзя передать словами, но что запечатлевается в детском сердце и потом хранится на долгие годы как прекрасное, дорогое и чистое.
Лева тут же вспомнил, что последний раз он видел Марусю в молитвенном доме на собрании на Крестьянской улице, а потом она исчезла. Говорили, что их семья уехала совсем из Самары. Вот и все. А теперь, значит, эта Маруся Япрынцева — студентка мединститута и, видимо, предстоит встреча с ней. Случайность ли это?
Дора смотрела на смущенное лицо Левы и вдруг расхохоталась:
— Ты и не думай, замуж ее за тебя не отдам. Ты черный, она черная — это не годится.
