В Иродовой Бездне (книга 2) - Грачев Юрий Сергеевич (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Чудно свиданье вдали от скорбей!
Благость Христа будем все воспевать
И вечно славу Его созерцать…
Да, великая пропасть пролегла между Левой и другими заключенными. Он видел впереди Небесную родину, знал о будущей встрече с любимыми друзьями, вдали от скорбей и не мечтал об временной земной свободе, ибо готовился идти ко Христу. А они, несчастные, не видя впереди ничего, жаждали хотя бы ее глотка, чтобы вздохнуть вольнее, увидеться с любимыми — и все… Ни у кого из них не было столь радужной перспективы, которую имел Лева в своей вере во Христе и в вечную жизнь.
И еще одна тоскливая песнь не раз доносилась до Левы:
Забыт я, заброшен в сибирские края,
Лишен драгоценной свободы,
И так пропадает вся юность моя,
Пройдут мои лучшие годы.
В тюрьме за решеткой нас много сидит,
Наверно, нам участь такая —
В неволе сидеть, на волю глядеть…
А сердце так жаждет свободы…
Лева знал, что,"кто потеряет душу свою, тот приобретет ее», и нарисовал на открытке крест, а на нем распятое «Я», по бокам же — тексты из Слова. Эта открытка потом напоминала Леве о пережитых им испытаниях.
Трудно сказать, было ли это проявлением юношеского тщеславия или Лева известным образом переоценивал силу и значение своего «подвига», но только ему не хотелось, чтобы он был вовсе забыт. Иногда ему казалось, что вот, его возьмут — и никто не узнает, что он был здесь, и не останется о нем никакой памяти.
Заключенные обычно на стенах камеры вырезали свои фамилии. За это администрация наказывала их карцером, а надписи замазывали. Лева тоже решил сделать памятную надпись, но только не на стене, а на ложке. У него была медная никелированная ложка, а на ее ручке острием ножа (который искусно прятали узники) он выгравировал слова — баптист Л. Смирнский. Он думал —– ложка не выбросится, всегда кто-нибудь будет ею пользоваться и, быть может, прочтя эту надпись, подумает о том, кто столько пережил здесь ради Христа и Евангелия.
И вот скоро исполнится год, как Лева Смирнский находится в следственном изоляторе, и полгода — в Иркутской одиночке. Почему до сих пор нет приговора? Может быть, ждут, что он раскается? Или что сам по себе «растает», заболеет в этой одиночке, и не будет надобности поднять на него карающую руку закона? Однако Леве в голову никогда и мысли не приходило, чтобы написать какое-то заявление, о чем-то хлопотать. Он знал тогда только одно: нужно терпеть и терпеть, идти по следам Христа.
Время от времени начальник тюрьмы с представителями администрации делал обход камер. Собирали заявления, жалобы. В один из таких обходов начальник внимательно посмотрел на Леву и спросил:
– Ты что-то давно здесь сидишь… Следствие окончено?
– Да, уже давно окончено, — слабым голосом ответил Лева. За кем ты числишься?
– За ПП ОГПУ ВСК.
– Запишите его имя и выясните, — сказал начальник.
Они ушли, а Леве стало ясно, как заметно разрушился его глиняный сосуд: руки и все тело его дрожали нервной непрерывной дрожью. Внутренне он был спокоен, но плоть его трепетала, как трепещет в руке сердце пойманной птички. Он старался успокоиться. Проходили часы, а руки не переставали дрожать, и он понял, что тело его близко к разрушению…
Глава 22. Приговор
«Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем».
2 Кор. 4:9
Казалось, что этот день будет похож на все остальные тюремные дни, но вот неожиданно замок проскрежетал свою обычную песнь, открылась дверь, и вошедший человек протянул Леве бумагу:
— Распишитесь!
Лева взял и прочел. Это было постановление ПП ОГПУ ВСК. С левой стороны написано: СЛУШАЛИ дело Л. Смирнского. С правой стороны — ПОСТАНОВИЛИ: по ст. УК 58, пункт 10, часть 2-я приговорить к пяти годам концентрационных лагерей.
Лева расписался.
Собирайся с вещами. Сейчас вас поведут в общую камеру осужденных.
Лева быстро собрал свои скудные пожитки. Прощаться ему в камере было не с кем, так как в этот день он сидел один.
Какое впечатление произвел на Леву приговор? Он не обрадовал его, но и не испугал. Лева знал, что при том положении, когда целый ряд верующих, исполнявших Евангелие, несправедливо попадали в тюрьму, Ому свободы не ждать. Ожидая вывода в общую камеру, Лева тихо запел:
Не ради почести и славы
Стремлюсь я, Боже, к небесам.
Хоть труден путь борьбы кровавой,
Но верю я Твоим словам,
Что я Твой воин, Боже правый…
Нет больше славы,
Не надо почести иной.
Не ради вечного покой
Стремлюсь я, Боже, к небесам,
Хотя среди земного зноя
И тяжело моим рукам…
Не ради вечного блаженства
Стремлюсь я, Боже, к небесам,
Но чтобы в песне совершенства
Воспеть любовь к Твоим рабам.
Нечиста песнь моя земная
И обрывается порой.
Лишь там польется в сени рая
Она достойною хвалой…
Лева чувствовал особую близость Христа, когда получил приговор, когда стал осужденным. Христа тоже осудили за любовь. Со слезами в душе, с необыкновенной радостью во всем своем существе Лева ощущал великое счастье страдать со Христом, за Христа, страдать за любовь…
Глава 23. Общая камера
»…Терпя недостатки, скорби, озлобления…»
Евр. 22:37
Общие камеры Иркутской тюрьмы были переполнены осужденными, ожидающими отправку в этап. Здесь, как и везде, Лева не занял места на нарах. Здесь, как и везде, он встретил озлобленных, несчастных, ругающихся людей, отрадой которых было единственное — зловонный табачный дым и грязные анекдоты. Среди них Лева был самым молодым. Лица его не коснулась бритва, лишь на подбородке темнел юношеский пушок. И это чистое юное лицо его резко выделялось на фоне обросших грязных лиц. (В парикмахерскую бриться заключенных возили редко.)
– Ты за что осужден, парень? — спросил Леву огромный коренастый мужчина. Этот бывший начальник одного из лагерей был осужден за творимый им произвол.
– Я верующий, последователь Христа, — сказал Лева.
– Ну, верующих, не сажают. Совершил какое-нибудь преступление?
– Исполнял Евангелие: посещал ссыльных и заключенных.
– Да, это не дозволено. Сколько тебе дали?
– Пять лет, — спокойно ответил Лева.
