Мелхиседек. Книга 2. Человек - Нюхтилин Виктор Артурович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Что касается науки, то совсем беспомощными животных и здесь назвать нельзя. В особых случаях они проявляют изобретательность и способны делать открытия, граничащие по своей значимости с нашими научными открытиями. В основном это происходит тогда, когда по некоторым причинам им приходится менять среду своего привычного обитания. Медведи гризли, которых занесло в северную Канаду, придумали себе способ ловли лосося: на перепадах рек, через которые лосось идет нереститься в верхние озера, мишки ловят их прямо зубами, когда лосось выпрыгивает из воды, чтобы пересечь порог. Особо умные из гризли даже не стоят в холодной воде - они дожидаются, когда очередной сородич-рыбак ухватит пастью рыбину, подскакивают к нему, и оскаливают клыки (знак агрессии), а когда в ответ сверкает такой же оскал (мол, смотри, нарвешься!), хватают выпавшую рыбу и съедают ее на берегу. Они этому научились. Некоторые птицы научились бросать в воду белый камешек, которые хищные рыбы принимают за более мелкую рыбешку и бросаются на перехват, но тут их самих перехватывают из пике. Кошки, попавшие случайно на каменистый остров, где единственная пища находилась в каком-то озере, научились, к изумлению людей, нашедших их там через год, плавать! Когда человек поднялся в воздух, то это было торжеством человеческой науки - освоена новая среда обитания! А когда кошки научились плавать, то разве это не торжество их кошачьей науки - освоена новая среда обитания! Собаки и попугаи умеют считать. Не те шарлатаны, которые по тайному знаку дрессировщика в цирке достают нужную карту с цифрой из колоды, а лабораторные Декарты, которые выполняют задания людей по сложению и вычитанию вполне арифметическим способом. Животные могут научаться и могут совершать практические научные открытия при возникшей серьезной необходимости, или при наличии стимула. Это, конечно же, не наша наука, но это и не наше единственно полное отличие от них.
Что касается истории, то в вопросах организации общества муравьи и пчелы заткнули бы за пояс любую человеческую организацию. Их разделение труда, порядок и организованность недостижимы ни одному человеческому сообществу. У муравьев есть даже такие отрасли совместной деятельности, как земледелие, переработка пищевого сырья, дойные коровы (некоторые виды тли) и животные для забавы (некоторые насекомые). Всего, так или иначе, в соприкосновение с муравьями вступают и взаимодействуют около 584 видов других насекомых. Чем не многонациональные отношения?
Так же у животных зачастую происходят настоящие войны (муравьи и жуки, например), завоевательные походы (саранча, волки), союзы (у рыб в основном), коллективы (стаи) и лидеры народов (вожаки). Не так, как у нас, но то же самое, что и у нас.
А касательно этики нельзя не напомнить здесь о примерах лебедей, которые убивают себя, если гибнет возлюбленный, собак, которые чахнут от любви к умершему хозяину, бегемотов, которые защищают антилоп от крокодилов на водопоях и тех же собак, которые стесняются и чувствуют свою вину. Кроме того, вспомним птиц, которые кидаются на коршунов за свое потомство, животных, которые дружат между собой, и это тоже из этики. Как и то, что дикое животное может быть благодарно спасшему его человеку, а дельфины спасают людей даже не в качестве оплаты долга, а просто так, из сочувствия. Этические понятия им знакомы, хотя и не обязательны для всех. Но даже единицы из них, которые ими обладают, не дадут нам оснований полагать, что этика - это только наше.
Что сказать об искусстве? А то, что птицы поют и, причем, всякий раз совершенно новую песню (музыка). Причем они поют просто так, для удовольствия без всяких необходимостей и стимулов. Ради чистого искусства. Многие животные совершают танцы и пантомимы, когда флиртуют в брачный сезон или натаскивают молодняк (хореография). Обезьяны могут часами примерять на себя наряды перед зеркалом (понятие об истинной красоте мира и высоком гламуре), а в одном из зоопарков есть даже слониха, которая рисует на холсте кистью, размешивая краски на мольберте (живопись). Австралийская ворона не только ворует все блестящее и цветное, что позволяет своими размерами утянуть это к себе в гнездо, но еще играет в гнезде с этими предметами, перебирая их и выставляя на солнце по очереди. И здесь мы не столь уж одиноки по исключительности.
Единственное, чего нет у животных - так это знания высшего себе и Веры в него. Почему мы так уверены в этом? Потому что Вера проявляется в поклонении высшему, что предполагает ритуал и благоговение. Это проявляется в молитве (разговоре с Высшим себе), обрядах (служении Высшему себе по своим понятиям) и святынях (местах или предметах предполагаемого обитания Высшего или олицетворяющих собой Его). Ничего этого у животных нет. Даже и не ищите. Это то - что является нашим единственным отличием от них. Вера, проявляемая через поклонение, и поклонение, определяемое верой.
Хотелось просто проскочить мимо нижеследующей темы, но штамп настолько повсеместен, что, пожалуй, на секунду остановимся. Речь идет о широко бытующем мнении, что собака считает хозяина (или человека вообще) богом, то есть имеет основы религиозного чувства. Такое мог придумать только тот, кто никого не считает Богом вообще. Смеем вас уверить, что если бы какой-то бог приносил нам еду, нуждался в нашей защите, побивал бы нас дружески по спине и хвалил за исполнение разных показательных выступлений, то мы его богом не считали бы, потому что мы по-другому понимаем Бога. Тот же, кто считает чувства собаки к хозяину аналогом религиозного чувства, тот пусть будет осторожен - таким же аналогом можно квалифицировать, например, его чувства к какому-либо "большому боссу", отцу родному, кормильцу, работодателю и властелину судьбы, находящемуся недосягаемо наверху - в центральном кабинете последнего этажа с секретаршей у врат. Видимое не бывает Богом. Оно бывает только хозяином. Для собаки тоже. На этом и остановимся.
Следовательно, даже и не ожидая, мы, логически выйдя на Веру в поисках отсутствия этой самой логики в основе нужного нам Знания, находим логическое подтверждение своему же логическому методу. Еще один, но уже приятный парадокс. Он говорит нам о том, что мы на верном пути, потому что именно отличие человека от животных мы положили в основу нашей логики в самом начале, и именно предельно точного по возможному результату логического пункта мы достигли, опершись в свое время на данную основу. Этот путь был правилен или неправилен, будущее покажет, но то, что он логически стройно завершился, можно признать. А так же можно вдохновляться дальнейшими поисками.
А они не будут легкими. Потому что вера - это понятие весьма широкое, и нам не резон браться раскрывать его полностью. Мы затеряемся в его объеме. В который раз уже мы вновь должны сузить круг поисков. Но здесь и особых метаний быть не может - нам ближе всего пока тот смысл веры, который предполагает некое душевное состояние именно в качестве некоего знания, так как именно неудовлетворенность характером того знания, которое мы получили, заставила нас искать то же самое знание, но без посредства разума, в качестве непосредственной связи с Богом. Нам надо разбудить Веру в себе с помощью некоего знания о Ней, которое уже можно было бы считать начатками веры. Знание, как начало Веры, как Ее первый зародыш и толчок к жизни - вот наш путь. Возможно ли это?
Можно ли вообще веру называть знанием? Не ошибаемся ли мы в задачах? Ведь, верить, (как утверждают нам философы), в то, что уже знаешь, - нельзя. Это уже не вера, а некое согласие с фактом. Верить, говорят они, можно только в то, чего не знаешь. То есть, когда, не сомневаясь, предполагаешь действительную и обязательную вероятность того, чего еще не знаешь. То есть - зерно веры состоит в необоснованности, а знание не может быть необоснованным. Там, где вера, там не может быть знания, и наоборот. Когда вера подтверждается фактом, то она перестает быть верой и становится просто знанием. Таким образом, стремясь от знания о Боге, (что сохраняет своей неполнотой резервы для веры), к знанию непосредственно Бога, мы не можем этого делать через веру, так как она предполагает в своей основе именно незнание. А, узнав Бога, Мы теряем веру и получаем вместо этого совершенно другое чувство, основанное уже на точном знании. То есть, вера для нас имеет смысл только тогда, когда мы не можем получить знание, и порождается именно этой невозможностью знания. Получается, что вера не может быть инструментом знания, (каким мы хотим ее сделать для себя в наших дальнейших поисках ее же), поскольку сама она является продуктом незнания. А знание не может быть началом Веры, поскольку вера появляется только там, где еще нет знания. Рассматривая знание, как побуждение к Вере, как ее первичный элемент, мы мгновенно теряем веру, так как два этих понятия не могут составлять ступеней единого и обязательно уничтожают друг друга там, где появляется одно из них. А, разыскивая себе Веру, мы автоматически уходим от знания, поскольку см. предыдущее предложение. Напомним - так говорят философы.
