Тайные учения Тибета (сборник) - Давид-Ниэль Александра (читать полную версию книги .txt) 📗
После этого символического сожжения узы, еще привязывавшие мертвого к живым, окончательно обрываются.
Тибетцы всеми силами стремятся избежать всяких сношений с усопшими. Особенно ясно выражают это крестьяне в прощальных речах, обращенных к мертвецу.
Непосредственно перед выносом тела из дома, когда покойнику подают его последнюю трапезу, один из старейших членов семьи говорит ему:
– Слушай (имярек), – говорит он, – ты умер. Пойми это как следует. Тебе здесь больше нечего делать. Поешь посытнее в последний раз, тебе предстоит долгий путь через ущелья и перевалы. Наберись сил и больше назад не возвращайся.
Мне пришлось однажды услышать еще более любопытные увещевания. Настойчиво повторив несколько раз, что покойнику больше на этом свете делать нечего и его просят не возвращаться, оратор добавил:
– Пагдзин, знай, в твоем доме был пожар. Все твое имущество сгорело дотла. Ты забыл уплатить долг, и твой кредитор увел двух твоих сыновей в рабство. Жена твоя ушла к новому мужу. Тебе будет очень горько видеть эти несчастья. Поэтому смотри не вздумай возвращаться.
Меня поразило нагромождение таких необычных злоключений. «Как все это случилось?» – спросила я у одного из присутствовавших.
– Совсем ничего и не случилось, – ответил тот, лукаво улыбаясь. – Дом и скот в сохранности. Жена и сыновья спокойно сидят дома и никуда не собираются уходить. Все это говорится, чтобы отбить у покойника всякое желание вернуться домой.
Подобные военные хитрости кажутся довольно-таки наивными для людей, верящих в способность «двойника» видеть и слышать все, что происходит в мире живых.
Лама тоже призывает умершего продолжать свой путь не оглядываясь, но он убеждает его на языке священных обрядов, гораздо более изысканном, чем выражения, употребляемые селянами. Кроме того, совет этот дается ему на благо, между тем простолюдины помышляют только, как бы избегнуть оккультного присутствия привидения, которого они боятся.
Тем временем, пока совершаются заупокойные обряды, дух умершего бредет по Бардо. Одно за другим возникают перед его взором то сияющее существо совершенной красоты, то омерзительные чудовища. В разных направлениях расходятся дороги всех цветов радуги. Его осаждают странные видения. Растерянный, обезумевший дух блуждает среди сонмов одинаково страшных для него призраков. Если до его духа доносятся благие напутствия, расточаемые ламой над его мертвым телом, и ему удается ими воспользоваться, он может, подобно провидцам-посвященным, сознательно вступить в потусторонний мир, и избранная им стезя приведет его к возрождению среди богов. Но для тех, кто при жизни не имел о Бардо ни малейшего представления, кто попадает туда преисполненный сожалений об утраченной жизни, наставления ламы совершенно бесполезны, они их даже не слышат.
В смятении дух упускает случай проявить за гробом находчивость и уклониться от математически справедливого возмездия за прошлые свои поступки. Его обступают, предлагая себя, зачаточные органы людей и животных, и обманутый ложными видениями, принимая их за гроты и дворцы, дух устремляется под манящие прохладой и покоем своды. Таким образом, он сам предопределяет для себя характер нового воплощения. Один возродится в оболочке пса, другой будет сыном почтенных родителей.
По другим верованиям, те, кого не посетило духовное просветление, кто не уловил смысла первого загробного видения, бредут, словно объятое страхом стадо, через миражи Бардо до самого судилища Шиндже, который изучает их прошлую жизнь в зеркале, хранящем отражение всех деяний, или же взвешивает их поступки в виде белых и черных булыжников. В зависимости от степени перевешивания добрых или злых дел он решает, в какой среде дух должен перевоплотиться, а также определяет условия перевоплощения: физическая красота или уродство, духовная одаренность, общественное положение и прочее. Перед лицом беспристрастного и неумолимого судьи не может быть и речи, чтобы спастись хитростью. Помимо того, изворотливость вообще имеет успех только в пределах, допускаемых характером совершенных при жизни дел. Я уже упоминала об этом, в качестве примера привожу здесь очень типичную тибетскую притчу, не лишенную, впрочем, юмора.
Один великий лама-тулку провел всю свою жизнь в праздности. Хотя в юности у него были прекрасные учителя и большая, унаследованная от предшественников библиотека и его всегда окружали выдающиеся ученые, тулку еле-еле научился читать. И вот этому ламе пришла пора умирать.
В те времена жил один чудак-философ и волшебник очень крутого нрава. Его эксцентричные, а иногда и непристойные выходки, сильно преувеличенные биографами, породили много рассказов в духе Рабле – жанре, пользующемся в Тибете большой популярностью.
Однажды Дугпа Конглес – так его звали – брел куда-то по привычке к бродячей жизни и на берегу ручья увидел пришедшую по воду девушку.
Не говоря ни слова, он вдруг накинулся на нее с намерением изнасиловать. Но девушка была не слабого десятка, а Конглес был уже стар. Она защищалась очень энергично. Наконец ей удалось одолеть его, и она вихрем помчалась в селение рассказать о своем приключении матери.
Старушка была поражена. Местные жители придерживались строгих правил. Никого из них нельзя было даже заподозрить. Бездельник должен быть из чужих краев. Она попросила точно описать наружность негодяя.
Пока дочь сообщала матери подробности, та размышляла. Она вспомнила, как во время одного паломничества встретила дубтоба (мудрец и маг) Дугпа Конглеса. Описание полностью совпадало со всеми приметами этого непостижимого чудаковатого святого.
Сомнений быть не могло: Дугпа Конглес покушался на невинность ее дочери.
Крестьянка рассуждала: правила поведения, обязательные для простых людей, не пригодны для магов, обладающих сверхъестественными знаниями. Дугпа не обязан соблюдать ни нравственные, ни какие-либо другие законы, – его действия диктуются высшими соображениями, недоступными для понимания простых смертных.
– Дочь моя, – сказала она наконец, – этот человек великий Дугпа Конглес. Все, что бы он ни сделал, – во благо. Вернись к нему, пади к его ногам и сделай все, что бы он ни потребовал.
Девушка вернулась к ручью. Дубтоб сидел на камне, погруженный в размышления. Она упала ему в ноги и просила простить ее. Она сопротивлялась, не зная, кто он. Теперь она готова сделать все, что он пожелает.
Святой пожал плечами.
– Дитя мое, – сказал он, – женщины не вызывают во мне ни малейшего желания. Дело вот в чем: Великий лама из соседнего монастыря прожил недостойную жизнь и умер в невежестве. Он пренебрег всеми возможностями получить образование. Я видел в Бардо его блуждающий дух, увлекаемый к несчастному воплощению, и из милосердия решился предоставить ему для воплощения человеческое тело. Но тяжесть его злых дел перевесила – ты убежала. Пока ты была в селении, осел и ослица там на лугу совокупились. Великий лама скоро возродится в теле осленка.
Большинство покойников уступают настойчивым просьбам родственников во время похорон и никогда ничем не напоминают о себе живым. Последние делают из этого вывод: судьба умершего на том свете окончательно решена и, по всей вероятности, вполне удовлетворительно.
Однако некоторые мертвецы оказываются менее деликатными. Они часто являются во сне своим близким или друзьям. В их прежних жилищах происходят странные явления. Тибетцы считают тогда, что умерший страдает и просит их о помощи.
В таких случаях можно попросить совета у лам-провидцев. Они определяют, какие нужно совершить обряды, сколько раздать милостыни и какие священные книги следует читать для облегчения участи усопшего.
Очень многие тибетцы, преимущественно в пограничных областях, в подобных обстоятельствах прибегают к обрядам своей древней религии.
– Нужно поговорить с самим умершим, – думают они. Для этого какой-нибудь медиум – мужчина или женщина (пао или памо) – должен предоставить духу свое тело и говорить за него.
