Разоблаченная Изида. Том I - Блаватская Елена Петровна (бесплатные версии книг txt) 📗

«Мы не можем получить знаков ни через реторты, ни через тигли», – говорят они, – «следовательно, все это ничто другое, как обман!»

В этом веке холодного рассудка и предвзятых мнений даже церкви приходится искать помощи у науки. Построенные на песке верования, высоко поднявшиеся, но бескорние догмы рассыпаются под холодным дыханием исследований и в своем падении увлекают за собой истинную религию. Но томление по какому-либо признаку Бога и жизни после смерти остается в человеческом сердце так же сильно, как всегда. И напрасна софистика науки – она никогда не заглушит голоса природы. Представители науки только отравили чистые воды простой веры, и теперь человечество видит свое отражение в мутной воде, в которой поднята вся муть со дна когда-то чистого родника. Антропоморфический Бог наших отцов заменен антропоморфическими чудовищами, и что еще хуже, заменяется отражением самого человечества в этих водах, чья рябь посылает ему обратно искаженные образы истины и фактов в таком виде, в каком они рождаются в его заблудившемся воображении.

«Не в чудесах мы нуждаемся», – пишет почтённый Брук Херфорд, – «а в нахождении ощутимых доказательств духовного и божественного; не к пророкам взывают люди, требующие этих „доказательств“, а скорее к ученым. Люди чувствуют, словно эти поиски, это прошаривание руками переднего края внутренних тайников творения должно, наконец привести к глубокому познаванию фактов, лежащих в основе всего сущего, должно дать какие-то бесспорные знаки существования Бога».

Знаки налицо, ученые – тоже. Что больше можем мы ожидать от них после того, как они так хорошо выполнили свой долг? Разве они, эти титаны мысли, не стащили Бога с места его укрытия и дали нам, вместо Него, протоплазму?

На Эдинбургском съезде Британского Общества в 1871 г. сэр Уильям Томсон сказал:

В свою очередь профессор Гёксли выразился:

Великий Гумбольдт замечает, что

Эти люди оказались нарушителями своих собственных учений. Возможность в связи с открытием Востока самим исследовать феномены, засвидетельствованные всеми путешественниками по странам Востока, – была ими отвергнута. Разве наши физиологи и патологи когда-либо серьезно задумывались о том, чтобы воспользоваться этой представившейся возможностью для разрешения такого важного вопроса? О, нет! Они не осмеливались. Нечего ожидать, что главные академики Европы и Америки предпримут совместное путешествие в Тибет и Индию, чтобы на месте исследовать чудеса факиров! А если один из них совершит одиночно путешествие и станет свидетелем всех чудес на свете, то по возвращении его же собратья не поверят ему.

Было бы настолько же утомительно, как и излишне снова перечислять факты, убедительно изложенные другими. Уоллес [161] и У. Ховитт [118] повторно и очень умело изложили тысячу и одну нелепейшую ошибку, в какие впадали ученые общества Франции и Англии из-за своего слепого скептицизма. Если Кювье мог отшвырнуть в сторону окаменелость, вырытую из земли в 1823 году французским геологом Боуе лишь потому, что знаток анатомии считал себя умнее своего коллеги и не мог поверить в возможность нахождения человеческого скелета на глубине 80 футов рейнского ила; если Французская Академия дискредитировала утверждение Буше де Петерса в 1846 году лишь с тем, чтобы самой подвергнуться в свою очередь жестокой критике в 1860, когда истина открытий де Петерса и его наблюдений была полностью подтверждена целой корпорацией геологов нахождением кремниевых орудий в наносах гравия Северной Франции; если свидетельство Мак Энери в 1825 году о факте, что он открыл обработанные кремни вместе с останками исчезнувших животных в Кентской карстовой пещере [165] было высмеяно, и по той же причине еще больше был высмеян Годвин Остин, в 1840 году, то весь этот лишний научный скептицизм и веселье пришли к печальному концу в 1865 году и оказались ни на чем не обоснованными. При этом, по словам Уоллеса, – «все предыдущие сообщения подтвердились и оказались даже менее удивительными, чем сама действительность», – и кто же после этого может быть настолько легковерным, чтобы поверить в непогрешимость науки? И зачем тогда удивляться недостатку мужества для признания новых истин у отдельных членов великой и упрямой корпорации, известной под именем современной науки?

Итак, факт за фактом были дискредитированы. Со всех сторон мы слышим постоянные жалобы. «По психологии известно очень мало!» – вздыхает один член Королевского общества. «Мы должны признаться, что по физиологии мы также знаем очень мало или почти ничего не знаем», – говорит другой. «Нет ни одной другой науки, которая покоилась бы на таком шатком научном базисе, как медицина», – неохотно признается третий. «Что мы знаем о предполагаемых нервных флюидах?.. Пока что – ничего», – вставляет четвертый. И так далее по каждой отрасли науки. А тем временем происходят феномены, по интересности превосходящие все другие явления в природе, которые могут быть раскрыты только физиологией и психологией, и также «пока что неизвестные» флюиды – и все это отрицается наукой, как заблуждения, обман, а когда истинность этих фактов неотрицаема, то говорят, что они «не представляют интереса» науке. Или, что еще хуже, когда субъект, организм которого проявляет наиболее значительные черты оккультных, хотя и естественных способностей, предлагает себя для исследований, то вместо честного экспериментирования он оказывается пойманным учеными (?) и за свои труды получает трехмесячное тюремное заключение. Это, действительно, многообещающе.

Легко понять, что в 1876 году не верят факту, о котором было сообщено в 1731, каковой факт являлся свидетельством другому факту, происшедшему, когда Павел III был папой. И когда ученым говорят, что римляне сохраняли горящие светильники в своих гробницах бесчисленное количество лет, пользуясь маслянистостью золота; что одна из таких вечно горящих ламп была обнаружена ярко горевшей в гробнице Туллии, дочери Цицерона, несмотря на то, что находилась взаперти тысячу пятьсот пятьдесят лет, [166] – у них имеется некоторое право сомневаться и даже не верить сообщению, пока они сами не убедятся посредством своих пяти чувств, что такая вещь возможна. В таком случае они могут отвергнуть свидетельства всех древних и средневековых философов. Погребение живых факиров и последующее за тем оживание после тридцатидневного пребывания в могиле может выглядеть в их глазах очень подозрительным. То же самое по отношению к самому себе наносимым смертельным ранениям с выставлением напоказ собственных внутренностей, что проделывают некоторые ламы, которые вылечивают такие ранения почти мгновенно.

Для некоторых людей, которые в отношении феноменов, произведенных в их собственной стране в присутствии многих свидетелей, не верят даже свидетельству своих чувств, для таких людей повествования, находимые в классических книгах, и записи путешественников, разумеется, покажутся абсурдными. Но чего мы никогда не будем в состоянии понять, так это коллективное упрямство академий перед лицом стольких горьких уроков в прошлом за то, что они «омрачали совет словами без знания». Подобно Господу, «из вихря» сказавшему Иову, магия может сказать современной науке: «Где ты была, когда Я закладывал основание Земли? Ответь, если знаешь!» И кто ты, осмеливавшийся сказать Природе: «Только досюда, а не дальше; здесь должны замереть на месте твои гордые волны».