Ночные видения - Блаватская Елена Петровна (книги хорошего качества TXT) 📗
– Продолжайте и говорите все, что хотите сказать,– грубо согласился я.– Но позвольте предупредить вас в свою очередь, что ничего из того, что вы можете сказать сейчас, не сможет заставить меня поверить в ваши позорные суеверия,– добавил я с чувством жестокого удовольствия, которое доставило мне еще одно бессмысленное оскорбление.
Но этот прекрасный человек не обратил внимание на новые насмешки. Я никогда не забуду торжественной серьезности его прощальных слов и жалеющего, полного раскаяния выражения его лица, когда он понял, что все его просьбы бесполезны и его доброжелательное вмешательство только погубило меня.
– Прислушайтесь к моим словам, мой добрый господин,– начал он,– и узнайте, что если этот святой и почтенный человек, который открыл ваше «зрение души», чтобы избавить вас от переживаний, не завершит работу, ваша будущая жизнь вряд ли будет достойна назы– ваться жизнью. Ему нужно защитить вас от невольных видений такого же рода. Если вы не согласитесь на это по собственной воле, то останетесь во власти сил, которые будут держать и преследовать вас, доводя до безумия. Знайте, что «развитие дальнего видения» (ясновидение) доступно по собственной воле лишь тому, от кого у Матери Милосердия, великой Квон-Он нет тайн. Начинающие должны обращаться за помощью к воздушным силам (первоначальным духам), которые по природе своей бездушны и поэтому злобны. Знайте также, что Арихат (поражающий врага) подчинил эти существа себе, превратив их в своих слуг, и ему нечего бояться. Те же, кто над ними невластны, становятся их рабами. Нет, не смейтесь в своей великой гордыне и невежестве, но слушайте дальше. Во время видения и в то время, когда внутренние органы чувств видящего направлены на восприятие событий, которые его интересуют, Дайдж-Джин полностью овладевает им, если он, как и вы, неопытен, и в это время видящий перестает быть самим собой. Пока человек находится в этом состоянии, Дайдж-Джин, который направляет его внутренний взор, надолго делает его душу низкой и подлой, превращая его на этот промежуток времени в существо подобное ему самому. Лишаясь божественного света, человек становится бездушным. Пока он связан с Дайдж-Джином, он не будет знать человеческих чувств – ни жалости, ни страха, ни любви, ни милосердия.
– Подожди! – невольно воскликнул я, так как его слова ясно вы– звали в моей памяти то равнодушие, с которым я смотрел на отчаяние сестры и внезапную потерю разума, которую она пережила во время моей галлюцинации.– Подождите… Ну нет, это было бы еще большим безумием для меня прислушиваться или искать какой-то смысл в вашей смехотворной истории! Но если вы знали, что это будет так опасно, почему вы посоветовали мне провести этот опыт? – добавил я насмешливо.
– Опыт должен был продолжаться всего несколько секунд и не причинил бы вам никакого зла, если бы вы сдержали свое обещание и позволили провести обряд очищения,– последовал печальный и скромный ответ.– Я желал вам добра, друг мой, сердце мое разрывалось при виде ваших страданий, которые усиливались с каждым днем. Этот опыт безвреден, если его проводит тот, кто знает, и становится опасным, когда последней предосторожностью пренебрегают. Тот самый Владыка Видений, который открыл вход вашей души, должен сам закрыть его, воспользовавшись особой печатью очищения, которая защищает от дальнейших, уже намеренных вторжений…
– Владыка Видений, вы только послушайте,– вскричал я, грубо обрывая его,– сказал бы лучше Владыка Обмана!
Его доброе старое лицо стало таким печальным, в нем была такая боль, что я понял, что зашел слишком далеко, но было поздно.
– В таком случае, прощайте! – сказал старый бонза, поднимаясь. И, совершив обычный церемониал вежливого прощания, Тамоора вышел из моего дома в молчании, исполненном достоинства.
VI Я уезжаю, но не один
Несколько дней спустя я отплыл из Японии. Все это время я не видел моего почтенного друга бонзу. Очевидно, в тот последний, навеки памятный для меня вечер он был действительно серьезно обижен моим более чем непочтительным обхождением и оскорбительными замечаниями о человеке, которого он почитал. Мне было жаль его, но колесо страсти и гордыни непрерывно вращалось во мне и не позволяло хотя бы на мгновение почувствовать раскаяние. Что же это было, что заставляло меня так наслаждаться своим гневом? Как только я на какое-то мгновение забывал о предполагаемой обиде, которую нанес мне ямабуши, я тут же словно плеткой подхлестывал свой искусственный гнев. Ведь он совершил только то, что от него ожидали и то, на что я молчаливо согласился; более того, я сам лишил его возможности сделать для меня больше ради моей же собственной безопасности. Если бы я только поверил бонзе, человеку, которого считал совершенно честным и надежным. Может быть, это было сожаление о том, что моя гордость вынудила меня отказаться от предложенных предосторожностей, или страх раскаяния, который заставлял меня выкапывать и собирать в кучу в те долгие часы малейшие подробности предполагаемых оскорблений, которые были нанесены моей самоубийственной гордыне? Раскаяние, как правильно отметил один старый поэт, похоже на сердце, в котором они рождаются:
Возможно, страх перед чем-то подобным стал причиной моего упрямства и, бросая мне вызов, позволил простить себе ничем не спровоцированные оскорбления, которыми я осыпал моего доброго и всепрощающего друга-жреца. Однако было уже поздно, и вернуть свои слова я уже не мог, поэтому мне пришлось удовлетвориться лишь тем, что я пообещал себе послать ему дружеское письмо, как только доберусь до дома. Глупцом, слепым глупцом, вдохновленным собственным наглым самодовольством, вот кем я был! Я был настолько уверен, что мое видение – результат какого-то трюка ямабуши, что уже злорадно предвкушал, с каким торжеством я напишу бонзе о том, что вполне справедливо отвечал на его печальные слова прощания улыбкой неверия, так как и моя сестра, и ее семья были здоровы и счастливы!
Я не провел в море и недели, как у меня появился повод вспомнить предупреждения жреца!
С того самого дня, когда я взглянул в волшебное зеркало, я обнаружил, что состояние моего организма резко изменилось, но поначалу я отнес все это на счет душевной депрессии, с которой я боролся в течение нескольких месяцев. Днем я часто обнаруживал, что вдруг теряю ощущение окружающих вещей и людей, как бы исчезаю. Мои ночи стали беспокойны. Сны подавляли меня, иногда они были ужасны. Я всегда был хорошим мореплавателем и морской болезни не испытывал, да и погода была хорошей, а океан был гладким, как пруд. Несмотря на все это, я часто чувствовал странное головокружение, знакомые лица пассажиров приобретали в такие мгновения самый невероятный вид. Так например, молодой немец, с которым я был знаком и раньше, вдруг превратился на моих глазах в своего собственного отца, которого мы вместе с ним похоронили на маленьком кладбище европейской колонии три года назад. Мы стояли на палубе, говорили о покойном и о каком-то деле, которое он провел, когда мне вдруг показалось, что голову Макса Грюна покрыла какая-то странная пленка. Довольно плотный сероватый туман окружил его голову, он постепенно сгущался и оседал на здоровой коже его лица, превращая его голову в упрямую голову старика, которого я сам похоронил под шестью футами земли. В другой раз, когда капитан рассказывал о воре-малайце, которого он помогал поймать и посадить в тюрьму, я увидел рядом с ним желтое лицо какого-то негодяя, которое соответствовало описанию вора. Я никому не говорил о таких галлюцинациях. Поскольку они появлялись все чаще и чаще, меня это сильно обеспокоило, хотя я по-прежнему относил их к действию естественных причин, вроде тех, о которых я читал в книгах по медицине. Однажды ночью меня внезапно разбудил долгий и громкий вопль. Это был женский голос, жалобный и похожий на голос ребенка. В нем слышались ужас и бессильное отчаяние. Я вздрогнул и проснулся. Я увидел себя на суше в незнакомой комнате. Молодая девушка, почти ребенок, отчаянно боролась с сильным мужчиной средних лет, который неожиданно настиг ее в комнате, когда она спала. Я увидел, что за закрытой и запертой дверью стоит старая женщина, чье лицо, несмотря на злобное выражение, показалось мне знакомым. Я тут же вспомнил, кто это. Это было лицо той самой еврейки, которая взяла в свой дом племянницу во время видения в Киото. Она получила золото за участие в этом подлом преступлении и теперь выдерживала свою роль в этой сделке… Но кто же была жертва? О, невыразимый ужас! Несказанный ужас! Когда я вспомнил обо всем, вернувшись в нормальное состояние, я понял, что это была моя племянница, ребенок моей сестры.
