Играющий в пустоте. Великая печать - Демчог Вадим Викторович (читать полную версию книги .txt) 📗
Итак, в дерзком имажинистском стиле [79]: вся наша жизнь, прямо здесь и сейчас, уже на наших ладонях, и более того, всем своим телом мы представляем слепок, скульптуру или «полотно» всей своей жизни! Мы видим ее (жизнь) тотально реализованной, и это, ни больше ни меньше, – великий спектакль! Пространство Театра Реальности уже тотально зачаровано предложенным ему зрелищем и бурно рукоплещет, обливаясь счастливыми слезами, удовлетворенное отражением своего потенциала. И теперь из этого целостного видения мы идем к частностям, к тому, что необходимо предпринять, чтобы реализовать это великое целое. То есть мы не смотрим на целое из узких частностей, но, напротив, из «безгранично великого целого» смотрим на частности.
Еще раз: зная, что причина и следствие не действуют внутри атома, что «…там действуют только вероятности» [80], мы идем не от причины к следствию, а от следствия к причине! Точно так же как при приеме плацебо мы заглатываем таблетку из нейтрального вещества или сахара и излечиваемся от мучающей нас болезни только за счет нашей сильной веры в возможность излечения.
Ниже я расскажу об этом более подробно, но сейчас, чтобы «засадить ежа под череп», повторю еще раз: мы идем не от причины к следствию, а от следствия к причине! И это один из самых важных технологических моментов всей Алхимии! «Тот, кто идет на лютое дело, должен представить себе, что уже его сделал; должен увидеть будущее необратимым» [81]. Здесь основной вклад в создание эффекта присутствия, конечно же, вносит так называемая внутренняя «компьютерная графика». Поэтому, помимо основных составляющих нашего мира, мы при желании можем украсить его новыми солнцем и луной, причудливой игрой облаков, пением птиц, ночными звездами… всем тем, что вызывает в нас чарующие эмоции. Получается, что путь формирования сценария – очень тонкий и глубоко индивидуальный процесс, и, работая с этими «атомными» методами, совсем в стиле мениппеи Альфреда Баркова [82], есть смысл следовать опыту одного известного самурая: «…поскольку для меня в этом не может быть никаких сомнений, я храню это в тайне» [83]. Одним словом, храните ключи от своей алхимической лаборатории в секрете. Не распространяйтесь излишне. И помните: «Способность актера очаровывать зрителей возникает лишь тогда, когда последние не знают, как это делается…»
Название литературного жанра мениппея идет от имени греческого философа-циника и сатирика Мениппы (III век до н. э.). Согласно концепции Баркова, анализ структуры некоторых гениальных произведений Шекспира, Пушкина, Булгакова и многих других показывает, что, в отличие от эпоса, лирики и драмы с их простейшей внутренней структурой, мениппея представляет собой сложную структуру с несколькими фабулами и сюжетами и минимум одним дополнительным уровнем композиции. Особый интерес представляет своеобразный и единый для всех мениппей структурный «ключ», сводящий воедино ложные и скрытые сюжеты и устраняющий многочисленные «противоречия» в тексте. Этим «ключом» является образ скрытого «автора» произведения – рассказчика с его своеобразной интенцией, во всех случаях противоречащей интенции автора.
«Наличие таких характеристик в образе рассказчика – обязательное для всех мениппей условие, при котором возникает феномен многофабульности и многосюжетности с дополнительным уровнем композиции и появлением особой, уникальной по своей структуре завершающей эстетической формы». Альфред Барков в работе «Семиотика и нарратология: структура текста мениппеи» дает ей название «метасюжет». Скрытая авторская идея заложена именно в метасюжете, но, «чтобы его выявить, необходимо осознать не только наличие нескольких „полноразмерных“ сюжетов, но и четко определить характеристики композиционного элемента высшего уровня, с помощью которого эти автономные сюжеты как знаки формируют завершающую эстетическую форму – метасюжет». Принципиальное теоретическое положение, с точки зрения Баркова, заключается в том, что, «исходя из структуры любого образа… на одних и тех же элементах фабулы возникают совершенно различные образы персонажей и сюжеты. В мениппеях их как минимум два: ложный и истинный… Более того, оба сюжета обязательно участвуют в формировании завершающей эстетической формы, поскольку только сопоставлением их содержания можно выявить этическую позицию рассказчика („что он искажает и почему“), а она в мениппее – композиционный элемент высшего уровня, без выявления которого понять авторский замысел невозможно.
<…>
Следует отметить, что мениппеи… полностью самодостаточны, в них обязательно содержится вся информация, необходимая для построения четких силлогизмов» [84].
Итак, еще и еще раз: мы способны ответить на самый «ужасный» вопрос нашей жизни – что является для нас самым важным? Мы способны «вырастить» этот ответ в своем сознании и написать сценарий своего собственного торжества! И наконец, мы способны пригласить на этот «пир» само абсолютное пространство, некий визуальный орган Бога [85] – Sensorium Dei или Пучину Многоглазую, которые, будучи пробужденными, начнут яростно питать его соками своего благоговения и тем самым формировать, или, лучше, – «кристаллизовать» во внешнем мире! Фактически это все, что необходимо.
Если же вопрос касается коллективной работы над сценарием, то это очень легко себе представить. Команда Мастеров состоит из Повелителей Игр. Каждый – звезда на Сцене своей секретной информационно-квантовой матрицы. Каждый работает над сценарием своего собственного успеха и по-своему «расстилает постель», призывая Фортуну в свои объятия, но, объединяя свой внутренний успех с успехом других, получает доступ к силовому полю успеха коллективной работы. Одним словом, нет ничего более мощного, чем силовое поле команды. Это намного, намного более сильное явление, чем даже сумма всех! И благодаря такому подходу сама группа превращается в лидера!
Воображение
Итак, внимание! Никто, кроме нас самих, не заинтересован в том, что является для нас самым важным! Это первое. Второе: мы сами создаем силовые поля, которые раскрывают наш творческий потенциал! И, наконец, третье: мы сами аккумулируем свою собственную творческую силу!
И что необходимо для того, чтобы эти утверждения заработали?
На языке великого имажиниста Аристотеля это – фантасма, то есть «…способность представления, или чувственный образ предмета, существующий в нас при отсутствии самого предмета» [86]. Ведь говоря словами Уотсона: «…реальность – это, в сущности, конструкт воображения» [87]. И это очень опасная игрушка! Потому что, «…если ты можешь это вообразить, ты можешь это осуществить!» [88] И это означает, что «…мы действуем или бездействуем не под влиянием воли, как часто полагают, а под влиянием воображения… Именно с помощью воображения формируется наше представление о себе, наш внутренний образ. Этот образ, и только он, устанавливает пределы того, на что может нацеливаться наш мозг» [89]. Так возникает курбасовская формула «интеллектуального арлекина», в которой «…актер – это умение длительное время пребывать в созданном воображением ритме» [90]. Далее: «…у нашего подсознания нет чувства юмора, и оно не понимает шуток. Для нашего автоматического сверхмеханизма разрушительный образ себя является столь же „достойной“ целью, как и созидательный» [91]! И это важно уяснить! У нашего подсознания нет чувства юмора! «Мы можем не осознавать могущества воображения. Но все, что с нами происходит, – результат этой силы, или, точнее, результат неосознавания этой силы» [92], этой, говоря словами парадоксального Гёте, magna charta libertatis (великой хартии вольностей).
