Счастливые сны. Толкование и заказ (СИ) - Цветков Евгений (книги полностью .TXT) 📗
Епископ Феофан Затворник пишет: «У отшедших скоро начинается подвиг перехода через мытарства". Там нужна ей (душе) помощь! — Станьте тогда в этой мысли и вы услышите вопль ее к вам: "Помогите!" — Вот на что вам надлежит устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю — самое действительно засвидетельствование любви будет, — если с минуты отхода души, вы, оставя хлопоты о теле другим, сам отстранитесь и уединясь где можно, погрузитесь в молитву о ней в новом ее состоянии неожиданных нуждах. Начав так, будьте в непрестанном вопле к Богу — ей о помощи, в продолжение шести недель — да и далее**. В сказании Феодоры — мешец, из которого ангелы брали, чтобы отделываться от мытарей,— это были молитвы ее старца. То же будет и ваши молитвы... Не забудьте так сделать... Се и любовь!»
В повести о воине Таксисте (Жития святых, 28 марта), рассказывается, например, что он вернулся к жизни, проведя шесть часов в могиле, и рассказал следующее: «Когда я умирал — увидел некоторых эфиопов, стоящих перед мною, вид их был очень страшен, и душа моя смутилась. Потом я увидел двух юношей очень красивых, душа моя устремилась к ним тотчас, как бы воздетая от земли, мы стали подниматься к небу, встречая на пути мытарства, удерживающие душу всякого человека и каждое истязующее ее об особом грехе: одно обо лжи, другое о зависти, третье о гордости — так каждый грех в воздухе имеет своих испытателей. И вот я увидел в ковчеге, держимом ангелами, все мои добрые дела, которые ангелы сравнили с моими злыми делами. Так мы миновали эти мытарства. Когда же мы, приближаясь к вратам небесным, пришли на мытарство блуда, страхи держали меня там и начали показывать все мои блудные плотские дела, совершенные мною с детства моего до смерти, и ангелы, ведущие меня, сказали мне: "Все телесные грехи, которые содеял ты, находясь в городе, простил тебе Бог, так как ты покаялся в них". Но противные духу сказали мне: "Но когда ты ушел из города, ты на поле соблудил с женой земледельца твоего". Услыхав это, ангелы не нашли доброго дела, которое можно было бы противопоставить греху тому, и оставив меня, ушли. Тогда злые духи, взяв меня, начали бить и свели затем вниз; земля расступилась и я, будучи веден узкими ходами чрез тесные и смрадные скважины, сошел до самой глубины темниц адовых».
* Про остальные 19 мытарств смотри у Роуза или отдельно в книге о блаженной Феодоре.
** Сравните с 49 днями Бардо.
"Невероятное для многих, но истинное происшествие" (К.Икскуль, "Троицкий Цветок", 58, 1910 г.):
«...вдруг почувствовал, мне стало легко. Я открыл глаза и в моей памяти, с совершенной ясностью до малейших подробностей, запечатлелось то, что я в эту минуту увидел.
Я увидел, что стою один посреди комнаты; вправо от меня, обступив что-то полукругом, столпился весь медицинский персонал... Меня удивила эта группа: на том месте, где она стояла, была койка. Что же теперь там привлекало внимание этих людей, на что они смотрели, когда меня там уже не было, когда я стоял посреди комнаты?
Я подвинулся и глянул, куда глядели все они.
Там, на койке, лежал я!
Не помню, чтобы я испытывал что-нибудь похожее на страх при виде своего двойника, меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствовал себя здесь, между тем и там тоже я...
Я захотел осязать себя, взяться правой рукой за левую — моя рука прошла насквозь, попробовал схватить себя за талию — рука вновь прошла через корпус, как по пустому пространству... Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказалась совсем непригодной для меня — она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всеми окружающими, свое странное одиночество, и панический страх охватил меня. Было действительно что-то ужасное в том невыразимом одиночестве...
Я глянул, и только тут передо мной впервые явилась мысль: да ни случилось ли со мной того, что на нашем языке, языке живых людей, определяется словом "смерть"? Это пришло мне в голову потому, что мое лежащее на койке тело имело совершенно вид мертвеца...
В наших понятиях со словом "смерть" неразлучно связано представление о каком-то уничтожении, прекращении жизни, как же мог я думать, что умер, когда я ни на одну минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить?
Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности, скорее могло дать мне понять случившееся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным, но этого не было, и я руководствовался лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясным, что я только недоумевал над странным явлением, будучи совершенно не в состоянии связывать мои ощущения с традиционными понятиями о смерти, то есть, чувствуя и сознавая своя, думать, что я не существую...
Вспоминая и продумывая впоследствии свое тогдашнее состояние, я заметил только, что мои умственные способности действовали и тогда с такой удивительной энергией и быстротой...»
«Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу. Смеркалось уже, шел большой тихий снег. Я видел его, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворною не ощущал. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного тела свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того, как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней... Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала приближаться толпа каких-то безобразных существ.
— Бесы! — с необычайной быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного неведомого дотоле мне ужаса. Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел собственными глазами бесов, но что он допускает существование их, как тварей известного рода! Как и подобало "образованному" человеку конца девятнадцатого века, я под названием этим уразумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само это слово имело у меня значение не имени, а термина, определяющего известное понятие. И вдруг это "известное определенное понятие" предстало мне живым олицетворением!..
Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели это сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.
— Он наш, он от Бога отрекся, — вдруг чуть не в один голос завопили они, и при этом уж с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.
— Это ложь! Это неправда! — опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никогда не мог».
Здесь рассказчик вспоминает случай из времен учебы, когда однажды во время разговора на отвлеченные темы, какие бывают у студентов, один из его товарищей высказал свое мнение: "Но почему я должен веровать, когда я одинаково могу веровать и тому, что Бога нет. Ведь правда же? И, может быть, Его и нет?" На что он ответил: "Может быть и нет". Теперь, стоя на мытарстве перед бесами-обвинителями, он вспоминает:
