Имя мое легион - Климов Григорий Петрович (книги хорошего качества txt) 📗
Нина по глупости болтает, что она ведьма. А он начитался всякой чепухи. Да и кому из них верить? Средневековая инквизиция и папа-Иннокентий Восьмой говорят одно. Это же повторяют советская инквизиция и красный папа Максим Руднев. А вот отец психоанализа – еврейский папа Фрейд говорит совсем другое.
Папа Фрейд авторитетно заверяет, что никаких ведьм нет, что все это бабьи сказки и что психические ненормальности происходят оттого, что ребенка не вовремя отшлепали, немножко уронили или не так воспитывали. Кроме того, папа Фрейд говорит, что если у человека психозы на почве половых заблуждений, то надо просто отпустить тормоза, дать человеку свободу – и все будет в порядке.
Кому из них верить? Современному папе Фрейду или средневековому папе Иннокентию Восьмому? Да и какое это имеет отношение к Нине? Ведь посмотрев на нее, трудно представить себе более здоровую женщину.
Вечером, после работы, Нина пришла к нему на квартиру. С раскрасневшимися от холода щеками, пахнущая свежим воздухом, с сияющими глазами. Любимец богов посмотрел на свою богиню и задумчиво сказал:
– Знаешь, о чем я сейчас думал?
– О чем?
– Ты досталась мне с таким трудом. И мне вдруг пришла в голову глупая идея…
– Какая?
– Допустим, если бы ты мне потом изменила… Другой бы я простил. Знаешь, десять женщин бросил я, десять – бросили меня. Но тебя я люблю как богиню. И тебе бы я не простил этого никогда.
– И что тогда? – улыбнулась Нина.
Он вынул из стола маленький черный браунинг:
– Это тоже семейная реликвия. Из этого пистолета мой брат пристрелил свою жену.
Богиня молча встала, взяла свою сумочку и направилась к двери. Он догнал ее и обнял за плечи:
– Куда ты?
– Пусти, – тихо сказала она.
Ее лицо побледнело, глаза смотрели вниз.
– Да что с тобой?
– Ничего… Просто я поняла, что мы никогда не можем быть мужем и женой.
– Но почему?
– Ведь я говорила тебе, что у меня была большая любовь, очень большая… И я боюсь, что это сильнее меня, что это может повториться… Но ты этого не поймешь… Пусти…
Она избегала встречаться с ним взглядом. В ее голосе звучала какая-то печальная усталость.
– Пусти… – повторила она. Потом, словно ища опоры, вдруг прижалась лицом к его груди. – пойми, я хочу тебя любить… Хочу!
– Так в чем же дело?
– Пойми, я хочу быть такая, как все… Но я не такая, как все…
– Милая, что с тобой?
Но Нина только мотала головой и молчала. Как ни старался любимец богов утешить свою богиню, но весь вечер был испорчен. Он пытался развлечь ее, но она думала о чем-то другом и отвечала невпопад. Потом вдруг взяла маленький браунинг, лежавший на столе, повертела его в руках и тихо сказала:
– Знаешь, иногда я сама хочу умереть… Но я вовсе не хочу, чтобы в меня стреляли другие.
Всю дорогу домой Нина упорно молчала. Только у самой калитки она с легким упреком сказала:
– Если бы ты знал, как часто я плачу по ночам… Он посмотрел ей в глаза. Но ее глаза были сухи. Качались уличные фонари на ветру. Качались ветви деревьев. По лицу девушки бродили расплывчатые тени. Он обнял ее и поцеловал. Тело девушки было покорно и безразлично, словно ее целовал чужой.
– Сегодня я опять спать не буду, – шептали холодные губы, – Зачем ты только это сказал… Зачем?!
Началось все это с того, что Остап Оглоедов решил отпраздновать свою не то медную, не то оловянную свадьбу. Ну и устроил он домашнюю пирушку, на которую пригласил всех своих приятелей по радио «Свобода».
Ради такого торжества Остап даже вытащил из сундука свой заветный фрак, символ красивой жизни. А потом весело распевал свои любимые баллады про честных жуликов.
Все было хорошо, пока динамитная Дина не перепилась. Тогда она вдруг посмотрела на Остапа и говорит:
– А кто это такой? Ведь это ж не человек, а пустое место.
– Вже наклюкалась, – мрачно сказал Остап. – Назюзюкалась.
Гости насторожились, зная, что предстоит очередной скандал. А Дина спокойно продолжала:
– Ведь я даже не знаю, кто он такой. Выдает себя за русского. А когда нужно было поступать на радио «Свобода», то уверял, что он с прожидью. То, что он обрезанный, – это точно. То он жалуется, что в лагере сидел, то хвастается, что он сам людей сажал. То брешет про баб, а потом говорит, что он и педерастией занимался, просто так, ради спорта. Ведь вся его жизнь – это сплошная ложь.
– Просто я творческий человек, и у меня повышенная фантазия, – оправдывался Остап, поправляя свой фрак. – Я ее на понта брал, а она этого не кумекает. Эх, ланца-дрица гоп-ца-ца!
Чтобы заглушить свою жену, Остап предложил спеть хором новую блатную песню. А на Дину напал дух противоречия. Она уставилась на своего мужа мутными глазами и закричала:
– Ведь это ж какой-то бывший уголовник. Ведь меня от одного его вида тошнит.
– Дина, не подрывай мой авторитет, – уговаривал Остап. – Вот же беда – как только налижется, сразу ей вся дурь в голову шибает.
Дина качалась из стороны в сторону и рассуждала:
– А ведь у меня еще два мужа есть. И не липовые, а настоящие. И дети от них.
– Заткни свою плевательницу! – взывал Остап и треснул кулаком по столу.
Но динамитная Дина не унималась и выкладывала все семейные тайны; Оказывается, ее предыдущие мужья во время войны попали за границу и теперь работали в амерканской пропаганде, один – на радио «Голос Америки» в Вашингтоне, а второй – на радио «Освобождение» в Мюнхене. Обе эти радиостанции были тесно связаны с американской разведкой Си-ай-эй, и по советским законам это считалось изменой родине.
Тут Остап испугался и стал уверять, что Дина просто сумасшедшая, что два ее деда были алкоголиками и повесились, а третий муж был писателем и бросился под трамвай.
– Она просто бредит, – кричал Остап. – Ведь у нее шизофрения – раздвоение личности. А у ее матери-террористки паранойя. И у всех детей то же самое. Выродки! У них у всех в голове перекос – параллакс. Потому Дина и шухерит, когда набусается. И все ее мужья не лучше!
– А ты чем лучше? – сказала Дина. Чем больше волновался Остап, тем спокойноее становилась его жена.
– Мои настоящие мужья мне теперь даже письма пишут. В Америку зовут.
– Это американские шпионы! – кричал Остап.
– Эх, вот возьму и уеду в Америку, – мечтательно вздохнула Дина.
– Да тебя, дуру, за это в дурдом засунут! – всплеснул руками Остап. – А заодно и всех твоих выродков. А потом и за меня возьмутся. И буду я там припухать как бобик. Нет, я вижу, что из этого сумасшедшего дома нужно срываться. И как можно скорей.
Гости сидели и смущенно поглядывали на двери. Остап сделал широкий жест, призывая гостей к вниманию:
– Товарищи, будьте свидетелями – я развожусь! И немедленно. С этой минуты мы не муж и жена, а бывшие муж и жена. Так и зарегистрируйте.
– Ты никогда мне мужем и не был, – тихо сказала бывшая жена, – Ведь ты фиктивный муж. Я тебя просто так… жалела… прятала. Ведь ты всю жизнь у женщин под юбкой прячешься. Маскируешься, как оборотень. Но сам от себя не убежишь, не спрячешься.
Торжество было испорчено, и гости преждевременно разошлись. А Остап зашипел на свою бывшую жену:
– Да ты соображаешь, кто такие эти гости, сослуживцы? Ведь это ж все чистокровные гады! Завистники, подхалимы, стукачи. Ведь в нашу шарашкину контору ни одного порядочного человека и не возьмут. Им всем место в тюряге. Кроме того, они мне все завидуют. Потому что я среди них самый талантливый.
Они сидели за пустым столом, доедая и допивая остатки пиршества.
– Ведь эти сукины дети спят и видят, как бы меня угробить, – волновался бывший муж. – А ты им в руки такие козыри спускаешь. Ведь они сейчас домой прибегут – и сразу засядут катать на меня доносы.
– Ты б сам поменьше доносами занимался, – заметила бывшая жена. – Поэтому тебе везде доносы и мерещатся. На радио «Свобода» передавали новости дня.
– Знаете, наш Остап женился со страха, а теперь со страха разводится.
