Ведьмы и Ведовство - Сперанский (Велимир) Николай Николаевич (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Но светский суд, привыкший судить только обыкновенных колдунов, конечно, окажется неискусен в делах такого рода. Поэтому инквизиторы считают необходимым поделиться с ожидаемыми светскими сотрудниками сокровищами своей опытности и преподать им подробные наставления насчет того, как надобно вести ведовские процессы, чтобы дьявольски лукавые преступники не ускользали от рук правосудия. В основу при этом полагается такое рассуждение. Конечно, ведуны и ведьмы суть еретики, т. е. подлежат ближайшим образом компетенции духовного суда. Однако, так как они являются вместе с тем опаснейшими колдунами, то светский суд, со своей стороны, тоже должен налагать на них руку. Но только процессы о них он должен вести не в обычной светской форме, а в форме еретического процесса, усвоив себе принцип От еретиков можно принимать обвинения против сообщников. При полной необыкновенности и глубокой таинственности этих совершенно исключительных дел обычная судебная процедура здесь ни к чему не может привести. Уликами являются здесь или собственное признание, или показания соучастников, которые здесь могут и должны являться и обвинителями, и свидетелями. Инквизиция свидетельствовала далее всем своим долговременным опытом, что признания и имена сообщников тут может вырывать лишь сила жесточайшей пытки: Исключительность этих дел требует и исключительных пыток. Отказаться здесь от такой пытки, – говорила она, – значило бы Потушить и похоронить все дело, значило бы сделать невозможным раскрытие злодеяний секты. Люди, которые восстают против подобной пытки, открыто помогают дьяволу, презирая заветы Бога Живого, и сами навлекают на себя великое подозрение в принадлежности к той же секте. Заступничества их нельзя объяснить себе иначе, как тем, что, боясь сами попасть на суд, они заранее против него протестуют. Добром тут никакой суд никогда не дойдет до истины, ибо – по признанию самих ведьм – они на шабаше связывают себя самою страшной клятвой не сознаваться в принадлежности к секте, в особенности же не выдавать сообщников. Немало можно привести примеров, когда «вальденцы» самих себя еще соглашались обличить без пытки, но на вопросы о сообщниках отвечали таким упорным отнекиваньем, которого не могла одолеть никакая пытка. Так верны остаются они на собственную свою погибель той клятве, которую приносят демону и единомышленникам. «Особенность этого рода судебных дел требует и особенных пыток также по той причине, что здесь ведется особенное состязание не столько против человека, сколько против демона, который имеет величайшую власть над этими еретиками, справедливо покинутыми Богом за то, что они несправедливо покинули Бога, своего Творца. Демон влагает в их уста и подсказывает ответы; демон говорить чрез них – как Дух Святой после своего сошествия в виде огненных языков глаголал через апостолов, когда те говорили перед царями и владыками земными». Но мы здесь можем остановиться. Как эти принципы, так и техника допроса ведьм, которую в назидание светским судьям подробно излагает «Молот», нам уже достаточно известны по описанию процессов ведьм в эпоху их полного разгара, в XVI и XVII столетиях. Старания, положенные папской инквизицией на выработку особых форм для совершенно «особенных» ведовских процессов, не пропали даром, и даже те страны, которые с XVI века стали жестоко клясть и пап и инквизицию, в преследовании ведьм строго остались верны принципам доминиканского «Молота», ибо всем было ясно, что отступить от них значило бы действительно extingucre et sepelire materiam istam… А вера в ведьм, раз появившись на свет, не так легко давала себя похоронить.
В своей известной «Истории немецкой общественной жизни на исходе средних веков» Бухвальд находил возможным дать «Молоту ведьм» такое толкование. Заметив, что многострадальный XV век вообще отличался наклонностью к психическим заболеванием, он предлагает и в авторах «Молота» видеть прежде всего психопатов. «Если мы хотим, – пишет он, – правильно понять доминиканцев, составивших эту ужасную книгу, то мы не должны упускать из виду, что бред ведьмами является одной из форм мании преследования. Между тем бесчисленное количество случаев, собранных врачебной практикой, свидетельствует, что именно подобные заболевания могут очень долгое время протекать почти незаметно; только тогда, когда болезнь окончательно обострится, становится ясно и то, что она влияла на поступки пациента еще в то время, когда он находился в обладании всеми своими правами и должностями. Но средние века проявляли исключительную беспомощность относительно случаев психического заболевания, перед которыми они становились совершенно в тупик. Ужасно видеть, как они обращались с умалишенными. Гамбург, который уже в 1375 году завел у себя так называемую Thorenkiste, т. е. особую тюрьму для сумасшедших, далеко обогнал в этом случае культуру остальной Германии. В других городах на умалишенных смотрели, как на обыкновенных преступников, и только в XV столетии при госпиталях стали тоже заводить карцеры для «непослушных больных». Спокойным сумасшедшим предоставлялось бродить на воле. Когда в какую-нибудь общину заходил такого рода душевнобольной из чужой округи, то его выводили за околицу и там заставляли поклясться, что он больше не вернется, угрожая в случае нарушения присяги вторично выгнать уже побоями и розгой. В 1451 году город Франкфурт одного сумасшедшего, который в своей болезни ругался на причастие, приказал высечь, а в 1490 году он даже пытал в тюрьме сумасшедшего Конца Фогеля, страдавшего вдобавок проказой. Между вменяемостью и невменяемостью эта эпоха не умела провести сколько-нибудь точной границы. Поэтому нельзя считать особенно удивительным, что помянутые доминиканцы, которые страдали только одной навязчивой идеей, в других же отношениях вполне обладали рассудком, не были признаны невменяемыми и что их труд, результат тяжелой душевной болезни, мог повлиять на законодательство».
Строки эти очень характерны для впечатления, которое испытывает всякий, кто начинает знакомиться со специальной «ведовской» литературой. Вся она неизбежно представляется современному читателю продуктом болезненного бреда. В соображениях Бухвальда есть также и положительная ценность: они нам помогают понять, откуда инквизиторы получали свои добровольные и «добросовестные» свидетельства о фактах совершенно чудовищной невероятности1. Но по существу дела догадку Бухвальда, конечно, приходится признать совершенно несостоятельной. Довольно принять в расчет тот факт, который не был известен Бухвальду, что «Молот ведьм» для своего времени не был нисколько оригинален. Он лишь подвел итоги тому, что ранее него уже внушалось обществу в течение почти сорока лет. «От своего разумения мы в труд наш внесли очень мало – почти что ничего», – так скромно заявляют сами творцы этого знаменитого произведения. В подобных же условиях было бы совершенным произволом допускать, будто все эти немцы и французы, итальянцы и испанцы, которые независимо друг от друга с таким упорством рисовали в своих трудах одни и те же ужасные картины, все были одинаково повреждены в своем уме тяжелою душевною болезнью. Конечно, этих упорных тружеников оккультизма, которые сумели внести систему в бессвязный простонародный бред давними пугалами человеческой фантазии, никто не согласится признать за здравомыслящих людей. Но если они являются для нас «скорбными главой», то этот вид расстройства все же входит не в ведение медицины, а в область истории образования. Если мир Божий мог так уродливо отражаться в их сознании, то виноваты тут были их же собственные труды, приложенные к тому, чтобы усвоить книжную премудрость, необходимую для совершенных инквизиторов. Dialogus Miraculorum, Bonum universale de apibus и Legenda Aurea за время монастырского новициата; схоластика с ее известными нам методами и выводами за время университетского ученья; Directoria Эймерика и других искоренителей всякого вольномыслия и в то же время всякого колдовства – вот умственная пища, которою годы и годы насыщали себя эти «собаки Господа» (Domini canes), оттачивая зубы на врагов церкви. Rabies theologica – вот и старинное название того недуга, к которому предрасполагала такая пища. Этой-то специфической болезни и обязана была Западная Европа своим знакомством с проклятой сектой ведьм. Этой-то rabies theologica и продиктован был Malleus Maleficarum – книга, где от каждого листа, от каждого корявого силлогизма пахнет кровью и жареным человеческим мясом.
