Безумие и его бог (сборник) - Гофман Эрнст Теодор Амадей (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Рацио, продиктованное страхом, разлагает ослепительность в равномерную последовательность, и это антидионисизм. Надо разрушить свой дом и построить лодку, плот, обрубить корни и в свободном режиме воды играть своим телом, имуществом, репутацией. Жестокий и мучительный процесс.
Ницше:
«Не следует искать наслаждений, наслаждение надо иметь, искать следует боли и страдания». Вряд ли Ницше советовал христианское искупление или гнусный современный «садомазохизм». В данную эпоху наслаждение и страдание суть рациональные оппозиции, недаром Фрейд считал, что человек ориентирован на антистрадание при поиске наслаждения. Современный человек убежден: жизнь — одноразовый процесс здесь и теперь. При таком положении дел кратковременные каникулы надлежит использовать разнообразно-усладительно, стараясь избегать потрясительных для здоровья эмоций. Глубокого сладострастия, высокого наслаждения современный человек не знает и даже побаивается. Ницше: «Сладострастие! Для всякой зловонной тряпки, для всякого гнилого сучка — клокочущая печь, но великое обещание для сильных натур».
Накинуться на желанную женщину с ножом, бросить в огонь пачку в сто тысяч, швырнуть перчатку в надменную физиономию мадам (Стендаль, Достоевский, Шиллер) — литературные моменты, «в жизни все иначе». Но не для людей, причастных иным космическим стихиям.
Опьянение, экстаз, безумие, восторг. Дионис в ипостаси Вакха — бог винограда и вина.
«Одержимые богом менады и вакханы прыгают в бассейн, заполненный виноградом — купание и танец одновременно, деревянный ковш пляшет в пурпурных, лазурных солнечных отблесках. Хохот, крики „эвоэ“. Вакх погружает в пенистый сок тирс, увитый плющом и змеиной травой офианой. Когда менады натираются этой травой, клитор вырастает фаллосом. Оргия: старики превращаются в детей, женщины в мужчин, мужчины в женщин, те и другие в пантер, змей, хищных птиц — рев, стоны, кровь, пение. Ритуал заканчивается, бог исчезает, на пустой земле валяются несчастные страдальцы. Но менады и вакханы, забыв о прежней жизни, днями и ночами рыщут по лесам и полям в поисках неистового бога сублимаций».
Вальтер Ф. Отто вполне согласен с главной дилеммой европейской цивилизации, назовем ее дилеммой номер один: жизнь — смерть. Принципы противоположные, оппозиции совершенно неразрешимые. Фундаментальные оппозиции породили множество других: небо и земля, форма и субстанция, эйдос и материя, мужчина и женщина и т. д. Автор расценивает дионисизм как сложное переплетение жизни и смерти, но это не меняет сути: жизнь и смерть — враждебные принципы, их борьба определяет экспрессию бытия.
Легитимна ли оппозиция жизнь — смерть? Да, с точки зрения монотеизма. В язычестве дело обстоит не так просто. Здесь надо вот что учесть: греческая языческая традиция дошла до нас через монотеистов — арабских и христианских переводчиков и комментаторов; значения греческих слов объяснялись в зависимости от размышлений и убеждений того или иного исследователя. В знаменитом споре Эразма Роттердамского и Иоганна Рейхлина последний, выражая серьезное сомнение в наличии негативных понятий в греческом языке, утверждал: языческая мифология не знает идеи смерти как растворения в «ничто» и полного уничтожения. Действительно: вряд ли подобная идея уместна в ситуации свободных манифестаций и беспрерывных метаморфоз.
Мысль о тотальной гибели вообще неуютно чувствует себя в мозгу человеческом. Разве есть у нас онтологический опыт рождения и смерти? Необходимо усилие воображения, попытка «представить себя на месте» розово-визгливого комка плоти или белесо-молчаливой продолговатости на столе. Смерть для нас риторическая фигура, не более. Мы блуждаем меж ночью и днем, сновидением и сознательной конкретностью — они, словно мелодии, иногда сопрягаются в странном контрапункте. Рене Генон, рассуждая о практической невозможности провести окружность, ибо начало линии никогда не совпадет с концом, заключил: «Начальная и конечная точки не являются составляющими линии. То же можно сказать о рождении и смерти телесной модальности — они не входят в „плоскость жизни“ индивида» («Символизм креста»). Рене Генон имеет в виду: жизнь человеческого тела — дистанция меж двумя моментами инобытия.
Смерть как принцип уничтожения жизни до крайности проблематична. Монотеисты отрицают метемпсихоз или циклическую реинкарнацию, однако их теории о «жизни после смерти» до крайности неясны и противоречивы.
Вальтер Ф. Отто, несмотря на очевидное преклонение перед Дионисом, называет бога «безумным». Лучше даже сказать так: Дионис — бог безумия. Ничего удивительного, если учесть: греки считали «мании» субтильными женскими субстанциями и приносили им жертвы. У Вальтера Ф. Отто Дионис — возмутитель спокойствия, устранитель привычных ритмов, порядка и размеренности. Если Аполлон — гармонический созидатель, Дионис — разрушитель; автор более или менее согласен с предложенной Ницше дилеммой.
Безумие (вне так называемой «психиатрии») есть дисгармония, разрушение всякого порядка, наплевательство на закономерные устои семьи, общества и т. д. Однако возникает вот какой вопрос: незыблемы ли, абсолютны ли законы разума? Если да, любое от них отклонение следует назвать безумием, подлежащим исправлению либо наказанию. Но древние жили в мире свободных, индивидуальных, транзитных манифестаций. В подобном мире можно интересоваться явными или тайными взаимосвязями, учитывая их транзитность, но не «устройством» того или иного, в мире манифестаций «время — ребенок играющий, ребенок на троне». Гераклит считал, что нельзя дважды войти в одну реку. Точно так же нельзя дважды встретить одного человека. Поэтому античные эпосы и романы есть свободные композиции странствий, войны, авантюр, но не логические причинно-следственные конструкции, обусловленные единством времени и места действия, идентификацией имени и носителя имени, началом и концом. Манифестации не детерминированы, они возникают и пропадают: Ифигения всходит на жертвенный холм, Эней покидает Дидону. Это не имеет никаких причин и никаких следствий. С нашей точки зрения, греки ужасающе легкомысленны. Как дано рождение великому племени кентавров? Иксион влюбился в богиню Геру, Зевс придал розовому облаку формы спящей Геры, Иксион экстатически соединился с… богиней, в результате появились кентавры. Герои живут и действуют в ситуации новых горизонтов, новых пейзажей, постоянных метаморфоз. Поскольку нет «установленного порядка вещей», нет «чудес», то есть нарушений подобного порядка, нет надобности в жизненном опыте и аналитическом размышлении — мгновенные перемены рождают мгновенные решения, те или иные мировоззрения основаны на эвристических гипотезах.
Итак, аксиомы, постулаты, парадигмы социального устройства, нравственности, точных наук — только абстрактные обобщения определенного логоса, здесь речи быть не может о какой-то «константности». Говорить следует о диктатуре этого логоса, употребляя выражения типа «кто не с нами, тот против нас», говорить следует о едином Боге и его Враге, о непримиримости оппозиций. Такова ли ситуация Аполлон — Дионис? Нет. В язычестве нет и не может быть четких оппозиций, оппозиций навсегда. Аполлон функционально близок Зевсу, Аресу, Афине; Дионис — Пану, Гермесу, Деметре, Афродите. Что это значит? Что нельзя детерминировать ареал активности каждого бога. Обобщать приоритеты Аполлона, им противопоставлять Дионисовы приоритеты — значит лишать богов божественности и превращать в «принципы». Функциональность каждого бога не поддается определению. В плане современных понятий о «гармонии» и «справедливости» Аполлон далеко не безупречен. И как понимать «милосердие» Диониса? Он часто разрывал на куски больных зверей и оживлял здоровыми, о чем упоминает Нонний в «Деяниях Диониса».
Собранные в этой книге рассказы в принципе хорошо известны и не нуждаются в рекомендации или интерпретации; на наш взгляд, они направлены против диктатуры прагматического рацио. Однако персонажи совсем не напоминают античных героев, уверенных в силе своей индивидуальности и своих богов. Это скорее «неврастенические романтики», по выражению Э. Р. Курциуса. С ними происходят события неожиданные, зловещие, чудесные. Слово «чудесный» выдает сущность новой эпохи, вернее, трусливой позиции ее представителей, сознательно признающих нормативные оси «фундаментальной реальности», вне сферы которой жить опасно, неуютно, страшно. Судьбы персонажей трагичны с точки зрения современного социального человека, но пусть этот последний хорошенько поразмыслит над собственной судьбой.
