После Кастанеды: дальнейшее исследование - Ксендзюк Алексей Петрович (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Иногда высокие цивилизации той поры были сотрясаемы войнами, вызванными вторжением северных или южных племен, не знавших такого экономического и культурного изобилия и завидовавших соседям. Но войны вряд ли были частым явлением, поскольку их исход почти всегда был предрешен. Этническая группа, которую мы теперь условно называем толтеками, далеко оторвалась в своем развитии от индейских соплеменников. Период мнимого всемогущества и покоя был настолько длителен, что внушил древним магам ложную идею, будто магия сделала их вообще непобедимыми. По крайней мере так об этом рассказывал дон Хуан Карлосу Кастанеде. Гнозис Иного, не утраченный благодаря стабильному климату, способствующему размножению псилоцибиновых грибов, а также благодаря отсутствию достойных военных противников, — все это размягчило нравы древних магов. С одной стороны, это послужило причиной их позорного поражения перед полчищами южных варваров, с другой — эта эпоха подарила потомкам огромное наследие магических знаний (касающихся, в первую очередь, устройства Реальности). Конечно, такие знания не могли принести пользы ни в военном искусстве, ни в тогдашней экономической жизни; они просто удовлетворяли естественное любопытство магов, живших в спокойное время и потому имевших возможность этим заниматься.
Из поколения в поколение среди толтекских магов выделяли и воспитывали видящих, чья задача не была связана с проблемами реальности первого внимания, т. е. нашей ординарной реальности. Они изучали устройство Большого Мира и пытались разрешить извечные вопросы существования.
В некотором смысле их можно было бы назвать философами с одной, но существенной оговоркой: эти исследователи изучали вселенную практически. Европейские мыслители не имели возможности проверять свои концепции, наблюдать за разверткой космических структур, убеждаться в том, что пространство и время — категории, генерируемые психикой для упорядочивания поступающего сенсорного потока, а в Реальности им соответствуют иные, непонятные человеку процессы и явления. Поэтому европейская философия, породившая логику, дисциплину ума и культуру мышления, оставалась и остается причудливой игрой терминов, фантастической наукообразной конструкцией, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.
Это занятие могло бы оказаться совершенно невинным, но его вторжение в политику и социальную жизнь превратило философию в подлинный кошмар XX века. Философские утопии в окровавленных руках революционеров и их вождей стали ощутимым ужасом для европейской цивилизации. Метафизика — игра понятий, слов и логических построений — уничтожила столько людей, что способна конкурировать с любым видом оружия массового поражения. Именно философия вооружила двух самых страшных людей этого века — Сталина и Гитлера. Именно философия — уродливая, едва похожая на самое себя — погубила тысячи людей: художников, музыкантов, поэтов, ученых (среди последних тоже были философы).
Европейские мыслители двигались даже не на ощупь; они просто брали в охапку собственные идеи и шли напролом с отчаянным безразличием. Возможно, впереди пропасть, гора, стена — что угодно. В любом случае ничего не видать, будь ты экзистенциалистом, будь ты неоплатоником.
Такая философия для толтеков непонятна и, скорее всего, глупа. Зрячему трудно понять слепого. Слепец может прозреть только собственными силами, а он не хочет, ибо от природы ленив, инертен и в чем-то подобен паровозу: есть рельсы — едет, нет — громыхает всем своим железом в овраг и ржавеет там, пока не превратится в труху.
Итак, древние толтеки изначально понимали (не без помощи "растений силы"), что мы живем в мире кажимостей. Кроме того, серия геологических катаклизмов убедила толтеков, что мир неустойчив в самом фундаменте своем. Евроазиаты учились преходящести или иллюзорности мира на примерах вполне человеческих: слава обращалась в ничтожество, государство — в руины, друзья предавали, нравы менялись и т. д. Так возникла майявада в Индии, субъективный идеализм в Европе. Однако подобно тому, как все дела человеческие эфемерны, эфемерными были и остаются конструкции ума, возросшие на таких неустойчивых предпосылках. И все же совсем другое дело, когда фундамент мира колеблется, когда исчезает граница между сном и явью, «иллюзией» и «действительностью» — безо всяких политических интриг, войн, внезапных и несправедливых несчастий. Перцептивная относительность стала аксиомой толтекского разума на самой заре его развития. Философия шла вслед за практикой — неугомонный человек стремился «прозреть» ночь и «оседлать» ветер. Открытое толтеками видение приблизило их к нагуалю вовне. Они восприняли множество нитей, собирающихся в пучки; пучки, формирующие полосы, которые в свою очередь могли пересекаться друг с другом. В местах пересечений возникали организованные структуры, «сосуды» и «коконы», прикрепленные к одной из полос. Внутри «кокона» или «сосуда» энергетические линии сближались, что превращало их в энергомассив, который в центре приобретал изоморфную структуру — волокна резонировали, отчего сила их внутренней пульсации многократно возрастала. Так толтеки на собственном опыте познали, что сила импульса и есть масса в мире первого внимания. Если же кокон имел трубчатую форму, то сила внутреннего резонанса уменьшалась. Для первого внимания это означало, что данная структура имеет крайне низкую плотность и незначительную массу. Трубчатые коконы не могли вступать в полноценный энергообмен с «яйцевидными» и, естественно, закреплялись на полосах, имеющих подходящие для них характеристики. У трубчатых, правда, было одно немалое преимущество: они с легкостью использовали энергию эманаций, будучи открытыми, и могли свободно передвигать перцептивный центр (точку сборки).
Именно плотность энергетического кокона привела к жесткой фиксации перцептивного центра. С другой стороны, плотность дала структуре мощный импульс (массу) и тип энергообмена, который позволил нам считать себя существами первого внимания — биологическими объектами, т. е. "реальными живыми существами". Яйцевидные коконы, таким образом, стали частью нашего мира — с ними приходилось считаться. Трубчатообразные для нас слишком призрачны и подвижны, из-за чего не вошли в человеческое описание мира. Иногда с ними имеют дело маги. Толтекские колдуны называют их гуахо ("союзник").
Древние толтеки быстро оценили преимущества «союзников»: их долговечность (трубчатая структура гораздо прозрачней для потока внешних эманаций и разрушается очень медленно), а главное — свободу перемещения во вселенной осознания.
Близость «союзников» к энергопотокам, формирующим мироздание, ярко демонстрировала, насколько человек связан категориями пространства и времени, которые являются препятствием только для нашего типа существ. Толтеки увидели, что наша зависимость от них имеет целиком перцептивную природу: стоит сдвинуть центр восприятия, как пространство и время меняют свои характеристики. Европейская философия (в лице Канта и многих других) пришла к тому же выводу, но ее рассуждения всегда были спекулятивны. Метафизика, не подтверждаемая опытом, для толтеков не существовала. Разрешение проблемы пространства и времени практически невозможно, если вы не одарены видением.
Ясно, что пространство и время — только перцептивные шаблоны, оптимальные для сохранения гомеостазиса биологической системы. Это одно из самых первых открытий видящих. Пространство и время ограничивают объем поступающих извне сенсорных сигналов — как структурно, так и содержательно. Видение толтеков не обнаружило в Реальности ни трехмерного пространства, ни линейного времени; она настолько оторвана от человеческих концептов, что ее содержание невозможно передать, используя язык, предназначенный фиксировать и укреплять однажды избранный способ восприятия. Недаром дон Хуан отказывался говорить о нагуале. Экспериментатор может прибегать только к аналогии — самому ненадежному и субъективному средству декодирования информации. Я тоже буду пользоваться аналогиями, поскольку и мне не дано вырваться из клетки языка.
