Каббалистическая астрология. Часть 1: Тонкие тела - Подводный Авессалом (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
— Буддхиальное тело
— Каузальное тело
Ментал
— Ментальное тело
Плотный шельт
— Астральное тело
— Эфирное тело
— Физическое тело
Рис. 4.1 Первая трехзвенная структура организма
Если эфирное и физическое тела вместе взятые, называть плотным шельтом, буддхиальное и атманическое — высшим, а совокупность астрального, ментального и каузального тел — средним (социальным) телом, мы получим трехзвенную структуру организма, изображенную на рис. 4. 2.
Высшее тело (душа)
— Атманическое тело
— Буддхиальное тело
Среднее (социальное) тело
— Каузальное тело
— Ментальное тело
— Астральное тело
Плотное тело
— Эфирное тело
— Физическое тело
Рис. 4.2 Вторая трехзвенная структура организма.
Активность ментального тела воспринимается человеком как процесс мышления, не обязательно логичного или хотя бы связного: это любая смена мысленных образов, независимо от того, насколько она конструктивна и управляема сознанием. Сами по себе мысленные образы суть объективные восприятия мыслеформ — отдельных объектов, существующих независимо от человека в ментальном плане тонкого мира. Ментальная энергия способна компоновать из нескольких мыслеформ одну, наподобие строительно-монтажных работ, разбирать сложные мыслеформы на составляющие их куски и создавать новые, рассматривая данную с разных сторон — все это делается с помощью "левополушарного" мышления.
Кроме того, человек способен и к ассоциативному ("правополушарному") мышлению: когда в поле умственного зрения привлекается мыслеформа, чем-то похожая на данную, но вовсе ею однозначно не определяемая; возможно также создание и радикально новых мыслеформ, но это случается редко. Процесс мышления в целом — это определенная работа, частично состоящая в поиске в ментальном плане подходящих мыслеформ, заготовок для конструкций и отправных точек для ассоциаций, а частично в создании из них некоторой большой мыслеформы, или ментальной конструкции (мнения, концепции, теории), которая на данный момент человека устраивает — или не устраивает.
Субъективно, то есть с точки зрения изменений, идущих в организме, мышление есть процесс преобразования ментального тела; например, построив в ментальном плане (то есть во внешнем мире) определенную конструкцию, человек иногда ощущает, как в его мыслях на месте бывшего хаоса вдруг возникает необыкновенная ясность, как будто в захламленной комнате навели порядок: вымыли пол и окна, стерли пыль и расставили мебель по-новому. Именно это происходит с определенным участком ментального тела, когда человек правильно разбирается в сложной ситуации, понимает трудную проблему и т. п. Внешняя и внутренняя работа всегда идут параллельно, это, конечно, относится и к ментальному телу.
Часто мышление идет бессознательно или полусознательно, и тогда человек не осознает ни характера внутренних изменений ментального тела, ни предмета своих усилий в ментальном плане, хотя какая-то работа и там, и там происходит, и человек это косвенно ощущает, например, по чувству внутренней занятости — ему не хочется думать ни о чем серьезном, как будто "думатель" внутри при попытке его окликнуть отвечает сердитыми гудками "занято, не мешай". Именно это подсознательное мышление и является главным; осознаваемые же человеком "рассуждения" и ассоциативные ряды не более чем поверхностные продукты или, точнее, следы ментальных медитаций, происходящих совершенно неизвестными современной науке способами.
Существующее общепринятое мнение заключается в том, что в основе "правильного" мышления лежит аристотелева логика; однако в действительности все используемые не только в рассуждениях обычных людей, но даже и в математических доказательствах выражения типа "если", "то", "следовательно" и прочие логические связки носят скорее характер украшений, нежели указаний на действительное следование законам логики. Сами математики этого не отрицают, удовлетворяясь некоторым общепринятым в математическом эгрегоре уровнем "правдоподобности" своих рассуждений, который позволяет избежать большинства противоречий (хотя и не всех). Однако сами по себе законы формальной логики во многих случаях не применимы на практике, что должно бы сильно смутить поклонников "точного" дискурсивного мышления. Автор ограничится одним известным примером.
По правилам формальной логики утверждения "из А вытекает Б" и "Из не-Б следует не-А" эквивалентны, то есть если верно первое, то верно и второе, и наоборот. Представим себе, что нам нужно изучить правильность такого утверждения: "Все леопарды полосаты". Следуя упомянутому правилу, указанное утверждение истинно или ложно одновременно с утверждением "Все, что не полосато — не леопард". Изучая первое утверждение, нам придется прийти в зоопарк, и у соответствующей клетки мы быстро убедимся в его ложности. Что касается второго утверждения, то проверку его истинности можно начать у себя в доме, затем продолжить на работе и через некоторое время с очень большой степенью достоверности убедиться в том, что оно истинно: действительно, ни стол, ни стул, ни чайник на кухне, ни еще великое множество попадающихся на глаза бесполосных предметов не являются (слава Богу!) леопардами. Если же миллионный по счету бесполосный предмет и окажется случайно леопардом, его смело можно отнести к ошибке эксперимента. Налицо парадокс: первое из двух эквивалентных утверждений ложно, второе же истинно.
Логик отнесется к описанному парадоксу равнодушно, заявив, что логика это одно, а жизнь — другое, и нужно применять первую ко второй с умом, а не формально. Физик отметит, что каждую проблему нужно изучать по существу, и если речь идет о леопардах, то следует рассматривать их, а не все остальное, даже такой уважаемый объект, как собственный пуп. И то, и другое, конечно, справедливо, но не решает поставленной проблемы: может ли формальная логика считаться одним из оснований конструктивного практического мышления — поскольку описанный выше парадокс лишает ее этой возможности.
А вот другой пример, показывающий, что отношения между логикой и жизнью не так просты, и что культура мышления интуитивна в большей степени, чем нам кажется. Что такое утверждение, обратное данному? Казалось бы, очень просто: если утверждение состоит в том, что из А следует Б, то обратное формулируется так: из Б вытекает А. Как говорится, у матросов нет вопросов. Попробуем, однако, сформулировать теорему, обратную к теореме Пифагора. Итак, основное утверждение:
Пифагор. В прямоугольном треугольнике сумма квадратов сторон, прилежащих к прямому углу, равна квадрату третьей стороны.
Как же выглядит обратное утверждение? Автор предлагает две версии:
1. Если в треугольнике квадрат третьей стороны равен сумме квадратов первой и второй, то угол между последними — прямой;
2. Если где-то сумма квадратов чего-то и чего-то еще равна квадрату какой-то третьей величины, то оно — прямоугольный треугольник.
И здесь дело не в том, что утверждение (1) верно, а (2) — нет; вопрос заключается в следующем: почему по видимости совершенно однозначная, понятная и очевидная операция обращения импликации (логического следования) допускает такие сильные вариации при переходе к конкретным примерам, даже еще не жизненным, а пока чисто математическим.
Нисколько не меньше сомнения вызывает двойная импликация: если из А1 следует А2, а из А2 следует А3, то из А1 следует А3. Имеется эмпирическое наблюдение: чем длиннее человек оправдывается, тем сомнительнее становятся его оправдания. Логические цепочки в пять звеньев и больше вообще не кажутся сколько-нибудь убедительными, даже если каждая отдельная импликация не вызывает сомнений: "А1 истинно? — Да." "А2 следует из А1? — Следует." "А3 вытекает несомненно из А2, а А4 из А3? — Вытекает." "Значит, А4 истинно? — Не уверен… а нельзя ли попроще, покороче, поубедительнее?"
