Источник силы - Форчун Дион (библиотека электронных книг .txt) 📗

— Слава Богу! — сказал я.

— Бог мой! — сказал Тавернер.

Мы поднялись по лестнице и остановились рядом с тем, что лежало на кровати. Никогда прежде я не осознавал так ясно, что физическая форма не является человеком. Здесь находился дом, который арендовали две различные сущности и который стоял незанятым тридцать два часа, а вот теперь опустел навсегда. Скоро рухнут стены и упадет крыша. Как я мог когда-то считать это своим другом? За четверть мили отсюда душа, выстроившая это прибежище, посмеивается про себя, а где- то, вероятно, в амбулатории, взбешенная сущность, еще недавно заключенная за решетку, в бессильной ярости шумит пробками бутылочек с ядами, так как в желудке уже нет возбуждающего средства, которое может ее поддержать. Мои колени подогнулись, и я упал на стул, будучи ближе к обморочному состоянию, чем когда бы то ни было со времен моей первой операции.

— Во всяком случае, это как-то уладилось, — сказал я голосом, который показался мне чужим.

— Вы так думаете? Я полагаю, трудности только теперь и начнутся, — сказал Тавернер. — Вас не смущает, что пока Беллами был заключен в тело, мы знали, где он находится, и могли держать его под контролем? А теперь он выпущен в невидимый мир и потребуется немало усилий, чтобы его поймать.

— Так вы думаете, что он попытается помешать своей жене и… и ее мужу?

— А что бы сделали вы, если бы оказались в его шкуре? — сказал Тавернер.

— Но не можете же вы считать это существо бессмертным?

— Я и не считаю. Это не опасно для коллективной души, или общественной морали, если вы предпочитаете этот термин. С другой стороны, Виннингтон подвергается огромному риску. Сможет ли он не подпускать к себе Беллами теперь, когда тот лишился тела? И если не сможет, что произойдет? Помните, время смерти Беллами еще не пришло и поэтому он будет слоняться неподалеку, привязанное к земле привидение, подобно самоубийце; и если туберкулез — это болезнь жизненных сил, чем, я думаю, он и является, сколько времени пройдет прежде, чем инфицированное живое существо, которое теперь поселилось в его теле, преодолеет старые болезни? И когда Беллами-второй будет вне астрального плана — мертвым, как вы это называете, — что должен сказать ему Беллами-первый? И что будет с миссис Беллами, если они превратят ее близость в поле своей битвы?

Нет, Роудз, нет специального ада для тех, кто играет в запретные игры, и этого более чем достаточно.

Воскресший

— Сколько человек в Приемной, Бэйтс? — спросил Тавернер у лакея, когда рабочий день в консультации на Харли-стрит подходил к концу.

— Двое, сэр, — ответил тот, — леди и джентльмен.

— А-а, — сказал Тавернер. — Хорошо, пригласите леди.

— Я думаю, они пришли вместе, сэр.

— Тогда пусть войдет джентльмен. Мужчина никогда не возьмет с собой жену в подобный поход, — добавил он, обращаясь ко мне. — Он приходит с другом. Но мужчина, будучи более слабым полом и нуждаясь в защите, когда дело касается его нервов, позволяет своей жене взять его с собой.

Однако несмотря на инструкции Тавернера, они вошли вместе, и лакей объявил о них как о полковнике и миссис Юстэйс. Он был высокий привлекательный человек, сильно загоревший под лучами тропического солнца, а она — одной из тех женщин, которые делают честь своей расе, — стройная, грациозная, скрывающая горящий в ней огонь породистого животного, потомок многих поколений, защищенных добрым именем и заслуженным чувством собственного достоинства. Они составляли прекрасную пару, одну из тех, какие любят изображать светские хроники, и оба выглядели вполне здоровыми.

Разговор начала жена:

— Мы, то есть мой муж хотел бы проконсультироваться с вами, доктор Тавернер, о том, что беспокоит нас в последнее время. Эго часто повторяющиеся ночные кошмары.

Тавернер кивнул. Муж не проронил ни слова. Я пришел к выводу, что его сюда притащила жена против его воли.

— Я всегда знаю, когда это приходит, — продолжала миссис Юстэйс. — Он начинает бормотать во сне, потом говорит все громче и громче и наконец вскакивает и мчится через комнату, с треском натыкаясь на мебель, пока я что-нибудь не сделаю, чтобы остановить его, а потом просыпается в ужасном состоянии. Не правда ли, Тони? — спросила она, поворачиваясь к мужчине, молча стоящему рядом.

Не получив ответа, она опять вернулась к своей истории.

— Как только я поняла, что кошмар регулярно повторяется, я стала будить его при первых признаках беспокойства, и это давало неплохие результаты. Он перестал метаться по комнате, но ни один из нас не отваживался лечь спать, пока не наступал рассвет. Если говорить откровенно, доктор, мне кажется, что это захватило и меня.

— Вас тоже мучат кошмары? — спросил Тавернер.

— Нет, не настоящие кошмары, а необъяснимое чувство опасности, как будто меня подстерегает опасный враг.

— Что говорит ваш муж, когда он разговаривает во сне?

— Ах, этого я не могу вам передать, так как он говорит на одном из местных диалектов. Я думаю, мне следовало бы выучить его, не так ли, Тони? Ведь все равно во время следующей кампании мы собираемся в Индию.

— В этом нет необходимости, — возразил ее муж, — мы не собираемся возвращаться в этот район. — Его приятный интеллигентный голос был под стать его внешности — это был тип быстро вымирающих правителей империи. Такие люди не подчиняются примитивной демократии.

Тавернер внезапно обратился к нему:

— Что вам снится? — спросил он, глядя прямо ему в глаза. На мгновение показалось, что между ними встала преграда, но тот ответил с самообладанием, которое дается хорошим воспитанием:

— Обычные известные вам вещи: трясина, хочется бежать и не можешь. Все это следовало бы оставить в детской.

Я не сенситив, но я знал, что он врет и что ничего никому сообщать он не намерен. Он пришел к Тавернеру, чтобы успокоить свою жену, а не потому, что жаждал помощи. У него, по-видимому, имелись свои мысли относительно природы этого несчастья, и они были таковы, что он не стремился их высказывать вслух.

Тавернер опять повернулся к его жене.

— Вы говорите, что кошмары передаются и вам? Могу ли я попросить подробно описать характер ваших ощущений?

Миссис Юстэйс посмотрела на своего мужа и заколебалась.

— Мой муж считает, что у меня слишком богатое воображение, — сказала она.

— И тем не менее, — попросил Тавернер, — расскажите мне о ваших фантазиях.

— От волнения я, конечно, полностью просыпаюсь, но иногда мне кажется, что я вижу туземку в темно-синих одеждах, со свисающими на лоб золотыми монетами и множеством браслетов на руках. Она кажется очень возбужденной, она пытается что-то сказать моему мужу, но когда я вмешиваюсь и бужу его, она старается меня оттолкнуть. Именно после того, как я его бужу, я начинаю ощущать чью-то недоброжелательность, как будто кто-то при первой же возможности попытается причинить мне боль.

— Боюсь, — сказал полковник Юстэйс, — что я основательно напугал свою жену.

Мы невольно повернулись и посмотрели на него с удивлением — тембр его голоса полностью изменился. Природное самообладание не позволило дрогнуть лицу полковника, но не смогло помешать ему напрячься всем телом, что выдал его голос — он был выше на пол-октавы и отдавал металлом.

— Я полагаю, — продолжал он, как бы стремясь отвлечь наше внимание, — что вы пропишете ей упражнения и свежий воздух, тем более, что это совпадает с моей собственной идеей: мы подумываем о поездке на побережье Кента для игры в гольф. Так что я смею надеяться, что чем скорее мы уедем, тем лучше, и поэтому нет смысла торчать в Лондоне без особых причин.

— Ты забываешь, дорогой, — вмешалась его жена, — что в субботу я должна открывать выставку туземного искусства.

— О да, конечно, — поспешно ответил он, — на субботу задержимся и отправимся в понедельник.