Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE) - Рампа Лобсанг (книги серии онлайн .txt) 📗
Учитель не обратил внимания на это глупое замечание и продолжал:
— Худшей болезнью человечества является… — он сделал паузу, чтобы добиться драматического эффекта и заставить нас пошевелить мозгами, — запор! В отличие от других болезней запор очень распространен. Он влечет за собой многие очень серьезные заболевания. Он превращает человека в медлительное, недовольное и страждущее существо. Однако запор можно вылечить.
Он еще раз остановился и посмотрел вокруг.
— И не большим количеством каскара саграды, не галлонами касторового масла, а обычной водой. Рассмотрим движение пищи в пищеварительном тракте. Мы глотаем ее, а затем она проходит через желудок и кишечник. Кишки покрыты так называемым эпителием, который похож на маленькие пустотелые трубочки. Они высасывают полезные вещества из переваривающейся пищи. Если пища слишком грубая или твердая, она не может свободно двигаться по кишечнику. В этом случае она начинает собираться в большие комья. Для того чтобы пища передвигалась по кишечнику, кишки время от времени изгибаются. Этот процесс называется перистальтикой. Но если пища слишком тверда, кишки не могут сдвинуть ее с места, и тогда начинается боль. Вода же необходима для размягчения этой массы.
Грустный факт, но всем студентам-медикам кажется, что они испытывают симптомы болезней, которые изучают. Я пощупал живот — да! — и мне показалось, что ощутил твердый кусочек. Надо было что-то с ним делать.
— Мастер! — обратился я. — Как действует слабительное? Лама посмотрел на меня. В его глазах промелькнула улыбка.
— Я полагаю, — заметил он, — что большинство из нас чувствовали в себе эту «твердую массу».
Слабительное вынуждены принимать люди, тело которых лишено воды. Они страдают запорами, потому что в их организме не хватает жидкости, чтобы размягчить образовавшиеся комья. Нужна вода, и поэтому слабительное в первую очередь заставляет кишечный эпителий выделить в кишки некоторое количество воды. Таким образом, масса размягчается и становится более подвижной, после чего улучшается работа кишечника. Боль в кишечнике, как правило, связана с тем, что вследствие обезвоживания тела затвердевшие комья прилипают к внутренней поверхности. Прежде чем принять слабительное, следует выпить много воды.
Он улыбнулся нам и добавил:
— Идя навстречу нашим друзьям, которые приносят воду, следует посоветовать всем страдающим выходить на берег реки и постоянно пить воду.
— Мастер, почему все страдающие запорами имеют плохую кожу, всю покрытую прыщами? — спросил мальчик с очень плохой кожей. Заметив, что все сразу посмотрели на него, он гневно вспыхнул.
— Мы должны избавляться от ядов, накапливающихся в нашем организме, естественным путем, — ответил Учитель. — Если же этого не происходит, отходы попадают в кровь, засоряют ее, и тело старается освободиться от них через поры в коже. Но дело здесь в том, что, опять-таки, эти вещества недостаточно жидкие, чтобы пройти сквозь тонкие трубочки пор. Они скапливаются там, в результате чего кожа «загрязняется». Пейте побольше воды, занимайтесь физическими упражнениями, и вам не придется платить за каскара саграду, фиговый сироп или касторовое масло.
Он засмеялся и сказал:
— Сейчас мы закончим, и все можем выбежать и выпить по глотку воды.
Он взмахнул рукой, давая понять, что мы свободны. Лама уже выходил, когда навстречу ему вошел посланник.
— Благородный Мастер, скажите, нет ли здесь мальчика Тьюзди Лобсанга Рампы?
Учитель оглянулся и поманил меня пальцем.
— Ну, Лобсанг, что ты натворил на этот раз? — ласково спросил он. Я с неохотой подошел, выставляя напоказ свою трогательную хромоту и недоумевая, что за неприятность могла произойти. Посланник сказал ламе:
— Этот мальчик должен немедленно явиться к господину Настоятелю. Я должен доставить его, хотя сам не знаю, зачем это нужно.
Я не мог понять, что все это могло значить. Может быть, кто-то видел, как я бросал тсампу в монахов? А может, кто-то стал свидетелем того, как я подсыпал соль в чай куратора новичков? Или возможно… Я смутно перебирал в сознании всевозможные «грехи», которые признавал за собой. А что если настоятель узнал сразу о нескольких моих провинностях?
Посланник вел меня вдоль холодных и пустых коридоров Чакпори. Здесь не было заметно никакой роскоши, никаких украшений, которых было так много в Потале. Все здесь было строго и рационально. Возле двери, охраняемой двумя прокторами, посланник остановился и, прежде чем войти, пробурчал: «Подожди!» Я стоял, беспокойно переступая с ноги на ногу. Прокторы холодно смотрели на меня, словно я был представителем низшей формы жизни. Снова появился посланник.
— Входи! — сказал он и подтолкнул меня.
Я неохотно вошел в дверь, которая тут же закрылась за мной. Вошел — и непроизвольно остановился в изумлении. Здесь не было заметно никакой строгости. Господин Настоятель сидел на платформе, возвышающейся на три фута над полом. Он был одет в богатое красно-золотое одеяние. Четверо лам стояли вокруг него. Придя в себя, я поклонился, как того требовал ритуал. Я проделал это с таким жаром, что мои суставы скрипнули, а чашка и шкатулочка звякнули в унисон с ними. Лама, стоящий рядом с Настоятелем, поманил меня к себе и остановил движением руки, когда я подошел.
Господин Настоятель смотрел на меня, оглядывая с ног до головы. Он придирчиво рассматривал мою мантию и сандалии, потом, по-видимому, отдал должное моей безупречно выбритой голове.
— Это тот самый мальчик? — обратился он к одному из лам.
— Да, господин, — ответил лама, которому был адресован этот вопрос.
Еще один оценивающий взгляд.
— Мой мальчик, так это ты оказал помощь монаху Тенгли? Лама, который перед этим подавал мне знаки, посмотрел на меня и пошевелил губами. Я понял, что он хотел мне сказать.
— Мне посчастливилось сделать это, господин Настоятель, — ответил я, надеясь, что мой голос звучит достаточно скромно.
И снова этот взгляд, изучающий меня, словно я — букашка, ползущая по лиcтy бумаги.
Наконец Настоятель заговорил:
— Да! Ты достоин похвалы, мой мальчик.
Он отвел взгляд, а лама, сидящий рядом, подал мне знак, чтобы я поклонился и ушел. Поклонившись три раза и выходя из комнаты, я мысленно поблагодарил ламу, который руководил мною с помощью таких ясных сигналов. Уткнувшись спиной в дверь и радостно нащупав ручку, я вышел и прислонился к стене. Из моей груди вырвалось облегченное «Ух!». Мой взгляд встретился с глазами гигантского проктора.
— Ну? Ты уже готов отправиться на Райские Поля? Смотри, не свались оттуда! — прорычал он мне в ухо.
Я с трудом подобрал свою мантию и пошел по коридору. Оба проктора зловеще посмотрели на меня. Где-то скрипнула дверь, и чей-то голос крикнул: «Постой!»
— О Господи, во имя зуба Будды, неужели еще не конец? — в отчаянии спросил я самого себя.
Я остановился и обернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Ко мне приближался лама и — какое счастье! — улыбался. Я узнал в нем того, кто подавал мне сигналы в комнате господина Настоятеля.
— Ты произвел хорошее впечатление, Лобсанг, — пробормотал он ласковым шепотом, — ты все сделал, как надо. Вот подарок для тебя. Господин Настоятель очень любит таких!
Он сунул мне в руки приятно пухлый сверток, погладил меня по плечу и ушел. Я остался стоять, в изумлении ощупывая пакет и пытаясь догадаться, что находится внутри.
Я взглянул вверх — прокторы благожелательно улыбались, они слышали слова ламы. «Вот это да!» — вырвалось у меня, когда я посмотрел на них. Видеть улыбающегося проктора было так непривычно, что я даже испугался. Не мешкая более, я засеменил по коридору так быстро, как только мог.
— Что ты несешь, Лобсанг? — услышал я тонкий голосок.
Я оглянулся и увидел мальчика, который только недавно был принят в монастырь. Он был меньше меня, и ему было трудно приспосабливаться к здешним условиям.
— Думаю, что здесь что-то съедобное! — ответил я.
