Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии - Андреев А. (полная версия книги .txt) 📗
Иногда это были очень близкие к дедовским запискам вещи. Так, однажды Дядька рассказал мне своего рода философскую притчу о зарождении мира, которая, на мой взгляд, вкладывается в дедовскую "мандалу". Это был ответ на мой вопрос о Боге-отце и о том, как же творилась Вселенная. Когда он начал говорить, я ожидал, честно говоря, что это будет этиологический миф, как это называется в науке, своего рода легенда или предание, бытовавшие в офенской среде. Но это был скорее образ, некое видение и непонятно, существовал ли этот образ до него, передавался ли как устный рассказ, или же был создан Дядькой для меня по ходу разговора. Вкратце он сводится к следующему.
Если говорить о творении мира, то надо принять как исходное, что существует его настоящее состояние и должно было быть предшествующее, из которого он и творился. Если считать, что предшествующего состояния не было, тогда не было и творения. Предшествующим может быть или другой мир или ничто. Но творение нашего мира из предшествующего вряд ли стоит рассматривать, если говорить о творении как о таковом, потому что если в начале всех предшествующих миров не было их отсутствия, то это не столько творение, сколько перестройка, переделка. Значит, как исходное мы должны принять, что есть настоящее и было предшествующее ему ничто.
Что такое это изначальное ничто, сказать невозможно. Может быть, это пустота, может быть, некая однородная среда без признаков и различий. Тем не менее, мы можем вообразить ее в виде объема, пространственно. Этого, правда, нельзя сделать, не ощущая себя внешним по отношению к этому пространству, но в данном случае это неважно, потому что в качестве примера Дядька использовал еще более отдаленный образ.
– Вот представь себе: водная гладь без единой волны,- сказал он,- совсем-совсем неподвижная. И на нее падает камень. Что произойдет?
– Пойдут волны,- ответил я.
– Только это не поверхность, а объем. Короче этот камушек умудрился упасть прямо в середку. Какие будут волны?
– Круглые,- сначала ляпнул я, но быстренько поправился,- Я хотел сказать, сферами.
– Нет, наверное,- задумчиво покачал он головой, глядя куда-то в пространство своего видения.- Сфера тут, пожалуй, окажется такой же плоской, как и круг на воде… Там, наверное, все гораздо… во много раз сложней. Но нам неважно. Понятно?
– Понятно. Многомерность,- довольно уверенно отозвался я.
Он с подозрением и скрытой улыбкой уставился на меня, вынудив этим задуматься, откуда у меня выскочил такой уверенный и быстрый ответ. Я почти сразу нашел, что этот якобы понятный мне образ многомерности есть детище научной фантастики, а значит, уже определен мыслями других людей и, следовательно, держит меня внутри себя, не давая возможности понять или даже увидеть ничего нового. Попросту говоря, ответив Дядьке: "Понятно",- я даже не делал попытки понять его, а подбирал из памяти хоть что-то сходное из старых запасов, тем самым загораживая себе же дорогу к познанию. Меня даже пот пробил, когда я это увидел.
– Мы с тобой попозже поговорим, как творятся нашим мышлением очевидности,- сказал он, заметив, что у меня произошло осознавание.- Поди умойся.
Когда я вернулся, он сначала напоил меня чаем и, только убедившись, что я в состоянии слушать, продолжил свой экскурс в мифологию творения.
Итак, в пустоте или некоей настолько однородной изначальной среде, что она может быть сопоставима с пустотой, появляется точка возмущения, которая тут же превращается или разворачивается в многомерную волну.
Пробежавшись вкратце по всему уже сказанному, Дядька завершил это словами:
– Вот это и есть Бог-отец. Точка и волна одновременно! Смотри сам, все выходит из него, значит, все было в нем. Но он и есть все. То есть весь наш мир, конечно, который творится. Как он творится?
– Расширением волны,- ответил я.
– Ну да. Разбеганием в пустоте этой волны. Но не только. Посмотри, а что с точкой-то?
– А что с точкой?- переспросил я.
– Ну, она-то куда девается?
– А никуда! Из нее следующие волны идут.
– Правильно! Только не следующие, а все та же! Все та же, но повторяющая себя!
– Пожалуй…- не совсем уверенно согласился я, потому что, хотя с точки зрения какой-то сути я с этим и был согласен, но с точки зрения языка все последующие за первой волны от камня называются все-таки волнами, а не волной. Значит, обладают некоей самостоятельностью существования.
– Да,- сказал Дядька, точно читая мои мысли,- точка, первая волна и последующие волны имеют отличия. Вот так и отличаются Боги-отцы, Их несколько. Начальная точка, из которой все выходит, она же самая крайняя волна, захватывающая пустоту все шире – это Бог-отец-творец. Она все время новая, непредсказуемая, просто потому, что до нее еще ничего нет и не по чему предсказывать. За ней же волны повторяются. Это уже какой-то порядок. Это, конечно, все тот же Бог-отец, но Бог-отец-устроитель. Небесный Строй. Он заполняет сотворенную вселенную. И пока все так, все неизменно, новые боги не нужны. Но вот если порядок нарушается, тогда появляется необходимость в том, кто его восстановит. Вот тут-то и рождается третий Бог-отец. Можно сказать, Бог-отец проявляется как Бог-отец-управитель. Творением нельзя управлять, им можно только быть. И устроением тоже нельзя управлять. Его можно только поддерживать. Любое управление его разрушит. Нельзя вмешиваться. Так что неважно, из-за чего появляется Бог-отец-управитель – из-за какого-то случайного сбоя в устроении или из-за желания вмещаться и управлять порядком, но это начало конца. Это разрушение, а Бог-отец-управитель одновременно и Бог-отец-разрушитель. С него все пойдет к началу. В конце концов, любой управитель доуправляется до хавоза. Считай, до пустоты.
Слово "хавоз", безусловно, произошло от хаос, но имеет на Верхневолжье еще одно дополнительное значение. Нахавозить означает насорить. Поэтому, когда я спросил Дядьку:
– И что же делать?- он удивленно посмотрел на меня и сказал:
– Третий год толдычим! Насорил, что надо сделать? Первое, что просится на язык в качестве ответа – убрать.
Но к этому моменту мы уже действительно неоднократно обсуждали одну простую идею: сор из деревенской избы не выметают и не выбрасывают, его сжигают в печи. Мне было обидно, но я засмеялся.
Кресение! Вот о какой практике постоянно говорил дед, ничего не тая и не скрывая. Она-то и скрывается под понятием огненного перехода. Это просто мои изощренные мозги шутили надо мной и не хотели принять очевидное. Для тех, кто изучал Кресение, я надеюсь, понятно, почему это открытие так поразило меня. В поисках страны Востоко-Запада я искал чего-то возвышенно Тибетского и одновременно жутковато Кастанедовского, а кресением мы занимались со стариками каждый день, и в этом не было совсем ничего особенного, потому что это всего лишь беседа по душам, хотя и считалась у троповых стариков огненным очищением! Может быть, даже огненным очищением Вселенной…
В заключение скажу, что дед связывал свою "мандалу" с понятием яйца из русских сказок, но об этом отдельный рассказ.
