Тайная доктрина. Том II - Блаватская Елена Петровна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Языки, как и все остальное в Природе, имеют свои фазы роста и т. д. Почти установлено, что большие лингвистические семейства проходят через три стадии:
1) Все слова представляют из себя корни, не подвергающиеся изменениям (основные языки).
2) Один корень определяет другой и становится простым определительным понятием (языки агглютинативные).
3) Определяющее понятие (определительное значение которого давно исчезло) образует одно целое с формативными элементами (инфлекционные).
Таким образом, проблема такова: Откуда эти корни? Проф. Макс Мюллер утверждает, что существование этих готовых материалов речи является доказательством, что человек не может быть венцом длинного органического ряда. Эта потенциальность в образовании корней есть великая трудность, которую материалисты почти неизменно стараются избежать.
Фон Гартманн объясняет это, как проявление «Бессознательного», и признает убедительность его, как доказательство против механического атеизма. Гартманн является прекрасным представителем метафизики и идеалиста настоящей эпохи.
Это утверждение никогда не подвергалось нападкам со стороны анти-пантеистических эволюционистов. Сказать со Шмидтом: «Поистине, мы должны остановиться перед началом речи!» – будет признанием догматизма и быстрого поражения. [1590]
Мы уважаем тех ученых, которые, будучи мудрецами своей эпохи, говорят: раз доисторическое прошлое совершенно за пределами наших возможностей непосредственного наблюдения, то мы слишком честны, слишком преданы истине – или тому, что мы считаем истиной – чтобы обсуждать неизвестное, предлагая наши недоказанные теории наравне с фактами, абсолютно установленными современной наукой.
«Потому пределы [метафизического] знания лучше предоставить времени, являющемуся лучшим пробным камнем истины». [1591]
Это является мудрым и честным речением в устах материалиста. Но когда такой ученый, как Геккель, после того, как он сказал, что «исторические события прошлого времени», «имевшие место многие миллионы лет назад [1592] …… навсегда исчезли для непосредственного наблюдения» и, что ни геология, ни филогения [1593] не могут и «не подымутся до положения истинной „точной“ науки», настаивает затем на развитии всех организмов – «от низшего позвоночного до высшего, от амфиоксуса до человека», – мы настаиваем на более веском доказательстве, нежели то, которое он может нам дать. Лишь простые «эмпирические источники знания», столь превозносимые автором «Антропогенезиса» – когда он вынужден удовлетвориться такой квалификацией для своих собственных воззрений, – не достаточно компетентны для разрешения проблем, лежащих за пределами их области; так же как не подобает точной науке полагаться на них [1594]. Если они «эмпиричны» – сам Геккель заявляет это неоднократно – то, с точки зрения точного исследования, когда они простираются в отдаленное прошлое, они не лучше и не достовернее наших Оккультных Учений Востока, и как те, так и другие, должны быть помещены на одном и том же уровне. Также и его филогенетические и палингенетические теории рассматриваются истинными учеными не с большей благосклонностью, нежели наши циклические повторения эволюции великих и малых рас, и первоначальный порядок Эволюции. Ибо обязанность точной, истинной науки, хотя бы и материалистической, состоит в том, чтобы тщательно избегать всего, что напоминает догадку, предположение, которое не может быть проверено; короче говоря, все suppressio veri и все suggestio falsi. Дело каждого ученого, преданного точной науке, наблюдать в избранном им отделе за феноменами Природы; отмечать, каталогировать, сравнивать и классифицировать факты до малейших подробностей, которые доступны наблюдению чувств при помощи тончайших механических приспособлений, предоставленных нам современными открытиями, но не опираясь на метафизические полеты фантазии. Его законное право заключается лишь в исправлении, с помощью физических инструментов, недостатков или иллюзий его личного грубого зрения, слуха и других чувств. Он не имеет права преступать границу метафизики или психологии. Его долг проверять и исправлять все факты, попадающее под его непосредственное наблюдение; пользоваться опытами и ошибками Прошлого, пытаясь проследить действие какого-либо определенного сцепления причины и следствия, которое – лишь в силу его постоянной и неизменной повторности – может быть названо Законом. Вот что ожидается от ученого, если он хочет стать учителем людей и остаться верным своей первоначальной программе естественных и физических наук. Всякое уклонение от этого царственного пути становится спекуляцией.
Вместо того, чтобы придерживаться этого, как поступает в наше время, так называемый, человек науки? Он устремляется в область чистой метафизики, в то же время, высмеивая ее. Он услаждается опрометчивыми заключениями и называет их «дедуктивным законом, исходящим от индуктивного закона» – теории, основанной и извлеченной из глубин его собственного сознания – при чем сознания, совращенного и наполненного односторонним материализмом. Он пытается объяснить «начало» вещей, которые заключены еще лишь в его собственных концеп циях. Он нападает на многовековые, духовные верования и религиозные традиции и обличает все решительно, как суеверие, исключая своих собственных излюбленных коньков. Он предпосылает теории о мироздании, космогонию, развившуюся посредством слепых сил одной лишь Природы, гораздо более чудоподобную и невозможную, чем даже та, которая основана на предположении fiat Lux ex nihilo, – и пытается удивить мир своей дикой теорией; и так как известно, что теория эта исходит из мозга ученого, то она принимается на слепую веру, как весьма звучная и как результат науки.
Неужели же Оккультизм должен страшиться подобных оппонентов? Конечно нет. Ибо с подобными теориями истинная наука обходится не лучше, нежели эмпирическая наука поступает с нашими. Геккель, задетый в своем тщеславии замечаниями дю Буа-Рэймонда, не устает публично сетовать на нападки последнего на его фантастическую теорию происхождения. Расточая похвалы по поводу «чрезвычайно богатого запаса эмпирических доказательств», он называет тех, «признанных физиологов», которые восстают против каждой его теории, извлеченной из этого упомянутого «запаса» – невежественными людьми, и заявляет:
«Если многие, и среди них даже несколько известных ученых, придерживаются мнения, что вся филогения есть воздушный замок, и генеалогические древа [от обезьян?] лишь пустая игра воображения, то, говоря так, они лишь обнаруживают свое неведение о том богатстве эмпирических источников, на которые мы уже ссылались». [1595]
Мы открываем Словарь Вебстера и читаем определение, данное там слову «эмпирический»:
«Зависит лишь от наблюдения или опыта, не принимая во внимание притязаний современной науки и теории».
Это может быть приложимо к оккультистам, спиритуалистам, мистикам и т. д. Дальше:
«Эмпирик; тот, кто ограничивает себя применением результатов своих личных наблюдений [пример этому Геккель]; тот, кому не достает знания…. Невежественный и не имеющий диплома практикант; обманщик; шарлатан».
Никогда ни один оккультист или «маг» не был награжден худшими эпитетами. Тем не менее, оккультист остается на своей метафизической почве и не стремится включить своезнание, плоды своего личного наблюдения и опыта, в разряд точных наук современной учености. Он держится в пределах своей законной сферы, где он является мастером. Но что же следует думать о крайнем материалисте, обязанность которого ясно лежит перед ним, но употребляющем такое выражение, как:
1590
Сравни его «Descendenzlehre und Darwinismus», стр. 283.
1591
«A Modern Zoroastrian», стр. 136.
1592
Таким образом оказывается, что в своем устремлении, доказать наше благородное происхождение от катаррхинского «бабуна», школа Геккеля отодвинула эпоху доисторического человека на миллионы лет назад. (См. «Pedigree of Man», стр. 273). Оккультисты выражают свою благодарность науке за такое подтверждение наших учений.
1593
Это неудачный комплимент по отношению к геологии, которая является такой же точной наукой, как и астрономия – исключая, может быть, ее слишком рискованных хронологических вычислений. Прежде всего, она наука «описательная», в противовес науке «отвлеченной».
1594
Такие новые слова, как «перигенезис пластид» и «пластидуальные души» (!), и другие, менее красивые, изобретенные Геккелем, могут быть весьма научными и правильными, поскольку они выражают весьма ясно представления, созданные его собственной яркой фантазией. Но как факты они, однако, остаются для его коллег, не обладающих таким воображением, мучительно кэногенетическими – применяя его собственную терминологию, т. е., для истинной науки они являются ошибочными теориями, поскольку они черпаются из «эмпирических источников». Потому, когда он пытается доказать, что «происхождение человека от других млекопитающихся, преимущественно, от катаррхинских обезьян, есть дедуктивный закон, неизбежно вытекающий из индуктивного закона теории происхождения», («Антропогенезис», стр. 392, приведено в «Pedigree of Man», стр. 295.), – то его не менее просвещенные противники (дю Буа-Рэймонд, например) имеют право усмотреть в этих словах простую игру слов: «testimonium paupertatis естественной науки» – как сам он жалуется, говоря, в свою очередь, о «поразительном невежестве» дю Буа-Рэймонда. (См. «Pedigree of Man», примечания на стр. 295, 296).
1595
«Pedigree of Man», стр. 273.
