Протоколы колдуна Стоменова часть I - Ценев Вит (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

И вот еще что скажу, Сергей Дмитрич. Если ты в люду обычным просто более сильным стать хочешь, то пользуй средства, которые для целей твоих в оппозиции будут. Ну а если ты Силу великую заиметь желание имеешь — то своею оппозицией стань на какое-то время.

Слушай, Дмитрич, баечку одну — она еще не совершилась, но совершится через некоторое время. Я тебе ее поведаю, а ты... Ну, твое дело будет... Объявится в России лекарь один очень толковый. Он деток лечить будет, и так дельно, как никто до него этого не делал. Да вот только случится с лекарем этим странность одна: потянет его этих самых деток убивать иногда. Сотням детишек хворь уберет, а одного сгубит потихоньку. Тянуть его к этому будет тягою непостижимой. Потом этого лекаря изловят и казнь ему сделают через расстрел.

Лекарь этот догадку свою смутную выскажет — да только не прислушаются к нему, а он примерное людям скажет, что я тебе говорю. Сила могучая в противоположности скрыта, и он эту Силу обрел случайно… Знаю, знаю, Сергей Дмитрич, не уложить тебе этого в головушке своей, да и другим объяснение дать не сможешь. Но только вокруг оглядку сделай, к вещам многим присмотрись внимательно — и уразумеешь, что моя правда будет. Возьми хотя бы немца — вишь, какой миролюбивый стал, живет сыто, ни на кого зла не держит. Много ли толку будет, если удумает он реванш взять? Так я тебе скажу точно — никакого проку, а одна погибель и досада. Немец это чует, потому и миролюб такой сделался, противоположность свою обрел. Ну а век этот выйдет весь — гляди да меня вспоминай, опять немец зашевелится, ретивым сделается. Потому как хватит, Сила прошлая слабить начинает...

Вит Ценев

Противоположность — не противоположность, не знаю, прав Кривошеев или не прав, да только насчет немцев он не обманул. На дворе десятилетиями было холодно, была «холодная война», и мы все это время жили в неявном страхе, что когда-то война начнется, когда-то империалисты ее развяжут... Но на дворе 1996 год, когда я пишу эти строки, немец действительно сыт и миролюбив, имперских планов не вынашивает, и приходится признать, что это объективный факт. Кривошеев сказал, что еще до двухтысячного года постепенно начнется обратный процесс, но до этого еще четыре — шесть лет, не меньше...

А вот что за врача он подразумевал — я так и не узнал. Наверное, не было такого...

Двенадцатый день допроса, 6 августа 1978 года

Стоменов: — Самым занятным, Сергей Дмитрич, то будет, что Магом Силы Смертной чаще всего люди сами по себе становятся. Я этим не то имею в виду, что Магов этих рыщет по планете неисчислимые тысячи, нет, нас мало, может, пятьдесят будет на землях всех, а может, и того меньше... А то имею, что науку эту преподаем мы исключительно редко. Вот я один разик попробовал, да только не вышло у меня, Никола одному науку полную дал, да еще одна, Никитовская Дарья, мужика одного в разумение привела великое... А так — семя Кривошеевское по миру ход имеет, вот иногда к третьему колену плод ладный и делается. Никакой науки от нас он не ведает, а просто жизня его так укладывается, что приходит он к нам вольно или невольно. С ним, пока он еще хранителей не ведает, все равно они незримо рядом будут, от смерти его сохраняют и от калекства — но ни от чего более. Муки у него будут душевные и физические — пускай, трудности всякие и удерж разный — хорошо, потому как через это он к нам и прийти сможет. Мы этого нарочно не делаем, а так — само как-то все устраивается, как надо... Если не сдюжил такой из роду нашего, руки на себя наложить вздумал — то хранитель его никогда не остановит, потому как: чему быть — тому и быть. Был и другой еще, Кириллом звали, семя земель Алтайских, — да только не сдюжил он на году двадцать четвертом, ума лишился напрочь, как первый ваш докучник, который со мной калякал...

Следователь: — Суровые вы люди будете...

Стоменов: — Это если по-людски, по-обычному кумекать, то, может, и суровость есть, да только по нашим понятиям нету здеся никакого, о котором толкуете вы так много. Природности нашей земной — хоть Кирилл ентот в дом душевный попал, хоть муха на взгорке бзднула — никаких трагедиев не будет. Думаешь, слезу кто-то по нему пустил? Пустое все это... Родители его — те, конечно, убивались шибко, а нашему роду Кривошеевскому да Никитовскому — прок один, и ничего иного, потому как род крепок быть должон и слабости внутренней в себе не иметь...

Следователь (перебивая): — Стоп! Стоп! Секундочку, Андрей Николаевич! Это что выходит — если я ребенку своему кровь дал, чтобы его жизнь спасти, — я что, род свой ослабил?..

Стоменов: — Ты, Дмитрич, холм с горой не путай... Какой у вас род-то? Потеха одна... Семью царскую или больно знатную уразумей — нешто род силен их, если семя они друг дружке дают в строгости? Мы знание друг дружке передаем и Силу великую, а они? Богатства свои да чинства с лаврами — разве сильным этот род будет? Уважать его будут людишки мелкие — это да, да дохторов знатных нанять можно, чтоб пеклись о хворях их многочисленных... Вот и вся сила их худая...

У меня, Дмитрич, да и у каждого из Никитовских и Кривошеевских по девять хранителей будет у каждого. Мои Андрюши заботу имеют, чтобы со мной смерти случайной не вышло или еще какой оказии. Но даже случись так, что не смогут хранители тебе подмогу оказать, — неужто ты думу имеешь, что кто-то из рода нашего подсоблять мне будет? Никогда этого не случится, потому как все необходимое дано тебе родом твоим, и боле никто о тебе персонально не печется. Сгинул ты — никто не обрадуется, но и никто не закручинится, а выжить смог в минуту тяжкую, сдюжил — так ведь и тогда никто открытку проздравительную не шлет и поклон уважительный не бьет... Мы целое единое есть — и в то же время каждый сам по отдельности будет, так заповедовано, так наказано, таковы Законы наши... Ты только не подумай, что я могу вот так запросто людьми лихими в переулке убитым быть иль, положим, под машину грузовую попасть насмерть... Это я так, для слова красного сказал, чтоб ты, Сергей Дмитрич, меня уразумел лучше, но только не бывать такому в жизни нашей. Сами мы в царство мертвое уход делаем, когда время нужное настает, — и никому другому вместо нашего не сделать смерть семю Кривошеевскому...

Следователь (прищурившись): — А что, Андрей Николаевич, скажешь ты мне, если сообщу я, что бумага одна на тебя из Москвы прислана, где приказ имеется расстрелять тебя в ближайшие дни за преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами? А?

Стоменов: — Так нет у тебя такой бумаги, Сергей Дмитрич, и не будет никогда.

Следователь (задумчиво): — Верно говоришь, такой бумаги нету... Но ведь прийти может...

Стоменов: — Не придет, Дмитрич, как я это знаю, так и тебе это известным будет... А потому меня не испытывай понапрасну, потому как сердце у меня крепкое да уверенное, а хранитель всегда или рядом, или придет по моему желанию. Судьбы будущные я многих знаю наперед, а уж свою и подавно, да в превеликих точностях. Только семя третьеколенное Кривошеевское или другое чье редкое, случайное, которое на пути к Магии Силы Смертной находится, сгинуть может, потому как не удержит, не сдюжит. Но если удержит и Магом станет — только своею собственной смертью умрет — и никакой другой...

Восемнадцатый день допроса

Стоменов: — С вами, такими учеными да начитанными, больно ой как не просто разговор весть. Говорю я тебе, Сергей Дмитрич, многое, а сам чую — если б ты вовсе не понимал, о чем толкую я, то и ладно, да вот только ты на свой манер все разумеваешь. Разъяснять мне скушно, да и горя не будет, если ты так и не уразумеешь ничего... Мы, Кривошеевского рода, не спорщиками будем, как многий люд ученый, а умельцами — хошь узнать если, то я поведаю, а твое своим сменять надобности не имею.