Валис - Дик Филип Киндред (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Иоанн Креститель был Илия, который вернулся перед явлением Христа. Христа спрашивали, и он ответил, что Иоанн Креститель это Илия, вернувшийся согласно пророчеству.
– Но он был ессеем?
На мгновение оставив иронию, Шерри заметила:
– Разве ессеи жили не на Мертвом море?
– Ну да, в Кумране.
– А разве твой друг епископ Пайк умер не на Мертвом море?
Жирный всегда с гордостью упоминал о знакомстве с Джимом Пайком.
– Да, – кивнул он. – Джим с женой отправились в пустыню Мертвого моря на «форде-кортина». У них были с собой всего две бутылки кока-колы.
– Это я уже слышала. – Ирония вновь вернулась к Шерри.
– Чего я так и не могу понять, – продолжил Жирный, – так это почему они не выпили воду из радиатора. Так всегда делают, когда машина ломается посреди пустыни.
Жирный уже не первый год обсуждал гибель Джима Пайка. В его воображении это событие было как-то связано с убийствами Джона Кеннеди и доктора Кинга, хотя он и не мог сказать почему.
– Может, у них в радиаторе был антифриз? – предположила Шерри.
– В пустыне Мертвого моря?
Шерри заметила:
– У меня машина барахлит. Парень на станции говорит, что подвеска разболталась. Это серьезно?
Жирный вовсе не хотел говорить о старом разбитом рыдване Шерри, ему хотелось обсуждать смерть Джима Пайка.
– Не знаю.
Жирный ломал голову, как бы вернуть разговор в русло гибели его друга, но ничего не получалось.
– Чертова тачка! – выругалась Шерри.
– Ты ж ее не покупала, тебе ведь ее подарили.
– Да он вел себя, как будто я его собственность только потому, что подарил мне эту машину.
– Напомни, чтобы я никогда не дарил тебе машин, – попросил Жирный.
Все было как на ладони. Шерри не любит принимать помощь, потому что испытывать ответную благодарность для нее тягостная обязанность. Однако Жирный справился и с этой проблемой: он что-либо сделает для Шерри, не ожидая получить что-то взамен; следовательно, не ожидая благодарности. Следовательно, если он ничего не получает взамен – это хорошо.
Жирный не заметил, что благодарность не просто отсутствовала (с этим он был способен справиться психологически) – ее место заняла открытая злоба. Жирный счел это раздражительностью, некоей формой нетерпения. Он не мог принять, что кто-то способен ответить злобой на помощь. Таким образом он отказывался верить собственным чувствам.
Однажды, когда я читал лекции в Калифорнийском университете в Фуллертоне, один студент попросил меня дать определение реальности. Подумав, я ответил:
– Реальность не исчезает, если вы перестаете верить в нее.
Жирный не верил, что Шерри отвечает злом на помощь, однако это никак не изменило ситуацию. Таким образом реакция Шерри оказывалась за пределами того, что мы называем «реальностью». Нравилось это Жирному или нет, нужно было как-то справляться с этим, в противном случае ему просто не стоило видеться с Шерри.
Визиты Жирного к Шерри стали одной из причин ухода Бет. Жирный полагал, что его визиты не более чем благотворительность. На самом деле тут были замешаны сексуальные желания, поскольку Бет утратила к нему интерес, и Жирный, как говорят, не получал своего. Шерри во многом казалась ему симпатичной, да, собственно, она и была симпатичной. Во время химиотерапии она носила парик. Дэвид был одурачен и постоянно делал Шерри комплименты по поводу ее волос, что немало удивляло ее.
Изучая формы, которые принимает мазохизм у современного человека, Теодор Райк пришел к интересным выводам. Мазохизм более распространен, чем мы думаем, поскольку его формы весьма размазаны. Основной процесс таков: человек видит нечто плохое, что кажется неизбежным. Нет способа остановить этот процесс; человек беспомощен. Чувство беспомощности генерирует необходимость как-то обуздать боль – контролировать ее любым способом. В этом есть смысл; субъективное чувство беспомощности более болезненно, нежели неотвратимое страдание.
Однако в процессе обретения контроля над неотвратимым страданием человек автоматически становится агедоничным, то есть неспособным или не желающим наслаждаться удовольствиями. Агедония приходит исподтишка. Она год за годом овладевает человеком. Например, первая стадия процесса агедонии – когда начинаешь откладывать удовольствие.
Учась контролировать необратимое страдание, человек учится самоконтролю, становится дисциплинированным стоиком, перестает подаваться импульсам. Он контролирует все: свои порывы и внешнюю ситуацию. Он одновременно контролирует и сам находится под контролем. Совсем скоро он начинает контролировать других людей, считая их частью внешней ситуации. Человек становится манипулятором – конечно, того не сознавая, он лишь хочет ослабить чувство собственного бессилия. Но при этом незаметно пытается ограничивать свободу других. Впрочем, это не доставляет ему удовольствия.
У Шерри Сольвиг был рак – рак лимфатических узлов; благодаря усилиям врачей наступила стадия ремиссии. Однако где-то в ячейках памяти ее мозга хранилась информация о том, что ремиссия у пациентов, страдающих лимфомой, рано или поздно проходит. Они неизлечимы – болезнь таинственным образом переходит из физической стадии в стадию метафизическую, неопределенную. Она и есть, и ее нет.
Посему, несмотря на нормальное самочувствие, в Шерри (так говорил ей мозг) по-прежнему тикали часы. Когда завод кончится, она умрет. С этим ничего нельзя поделать, разве что надеяться еще на одну ремиссию. Хотя и та, вторая ремиссия, следуя все той же логике, неизбежно должна закончиться.
Время держало Шерри полностью в своей власти. Время предлагало ей только один выход – смерть от рака. Мозг пришел к заключению, и не важно, насколько хорошо чувствовала себя Шерри, факт оставался неизменным. Таким образом раковый пациент в стадии ремиссии несколько впереди любого другого человека на пути к все той же общей цели – умереть.
Где-то на задворках ума Шерри думала о смерти постоянно. Все остальное – люди, предметы, события – теряло в ее сознании смысл, практически до состояния зыбких призраков. Хуже того, глядя на людей, Шерри видела в них несправедливость вселенной. У них не было рака, а значит, говоря в терминах психологии, они бессмертны. Это казалось Шерри несправедливым: все вокруг состояли в заговоре, имевшем целью лишить ее молодости, счастья и, в конце концов, самой жизни. На Шерри взвалили бремя невыносимой боли и, вполне вероятно, втайне наслаждались этим. «Наслаждаться просто» и «наслаждаться чем-то» в глазах Шерри являлось одинаковым злом. Следовательно, у нее был мотив послать весь мир к черту.
Благодаря раку Шерри стала совершенно агедоничной. Следуя логике, Шерри должна была бы в период своей ремиссии стараться выжать из жизни все возможное удовольствие, но, как выяснил Жирный, ум не функционирует логически. Шерри жила ожиданием конца ремиссии.
В этом отношении Шерри не заслуживает жалости – ведь она наслаждалась возвращением лимфомы.
Жирный никак не мог разобраться в этом сложном умственном процессе. Он видел в Шерри просто молодую женщину, которая много страдала. Он считал, что жизнь дерьмово обошлась с ней, и надеялся сделать существование Шерри лучше. Это было бы добрым поступком. Он любил бы ее, любил бы себя, а Бог любил бы их обоих.
Жирный видел в мире любовь, а Шерри – лишь бесконечную боль и неотвратимую смерть, над которой она была не властна. Вряд ли два более разных мира когда-то встречались.
Суммируя вышесказанное (как выразился бы Лошадник), современный мазохист не наслаждается болью: он просто не в состоянии не быть беспомощным.
«Наслаждение болью» есть семантическое противоречие, на что не раз указывали некоторые философы и психологи. «Боль» определяется как нечто, что вы ощущаете как неприятное. «Неприятное» – это то, чего вы не хотите. Попробуйте-ка определить это как что-нибудь другое – куда вас занесет?
«Наслаждаться болью» – значит «наслаждаться тем, что вы находите неприятным». Райк умудрился справиться с ситуацией – он распознал истинную динамику современного ослабленного мазохизма… и понял, что тот весьма широко распространен и присутствует практически в каждом из нас в той или иной форме и в той или иной степени. Мазохизм стал вездесущим.
