Ведьмы и Ведовство - Сперанский (Велимир) Николай Николаевич (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Итак, принятие германскими племенами христианства на первых порах сводилось лишь к тому, что церкви, т. е. ее иерархии, членам ее духовно-воспитательной организации, отныне предоставлялась полная свобода путем наставления и внешних дисциплинарных мер обращать новую свою паству в истинных христиан. Опираясь на руку светской власти, церковь могла теперь прививать этим крещеным язычникам новые формы богопочитания, новую нравственность и новое общее миросозерцание, созданное на космополитической почве Римской империи духовными усилиями четырех столетий. Но эта трудная работа нигде еще не успела продвинуться сколько-нибудь далеко, когда окончательное распадение Римской империи на ряд варварских государств глубоко «варваризиро-вало» и самую иерархию, на которой лежала указанная задача. Действительно, империя, в лоне которой родилось и выросло христианство, была, как нам известно, по преимуществу страною городов. Вне городской общины ни грек, ни римлянин не представляли себе возможности культурного существования, и, покоряя отставшие в развитии народы Галлии, Испании или Германии, Рим «цивилизовал» их путем «урбанизации». Он не скупясь давал права римского фажданства свободным людям среди новых своих подданных, но под условием, чтобы они в самом деле заслуживали имени «граждан», чтобы они, покинув жизнь по деревням, сселялись вместе в городские центры. В этих бесчисленных городах и городках, которые при внутренней безопасности, долго царившей в пределах империи, успели связаться между собою сетью деловых и умственных сношений, и бился пульс римской культурной жизни. Но если римлянин в сущности признавал за человека лишь городского обитателя, то совершенно иначе относились к этому вторгнувшиеся в империю германские варвары. Город сначала интересовал их только как место, грабеж которого приносил после победы самую богатую добычу: на города долгое время и направлялась усиленно их разрушительная деятельность. Однако и потом, при окончательном разделе римской территории, когда уцелевшие от погрома города оказались в составе новых германских владений, завоеватели продолжали глядеть на них недружелюбно и избегали в них селиться: по выражению одного современника, они себя чувствовали в городских стенах как в стенах могильного склепа. Крушение старого правового порядка, отсутствие в новых германских государствах сколько-нибудь достаточных гарантий личной и имущественной безопасности в корне подрезало при этом и прежнюю торгово-промышленную деятельность городов, так что они становятся теперь лишь тенью того, чем были раньше. В германских государствах от римских городов сохранились почти что только имена. А вместе с городами исчезло с лица Западной Европы и развитое денежное хозяйство, и вообще сколько-нибудь далеко проведенное общественное разделение труда. Основой социальной структуры варварских государств в начале средних веков являются поместья, где население, живущее натуральным хозяйством, оказывается оторванным от прочего мира и прозябает из рода в род, стремясь во всем довлеть само себе. Из этих-то медвежьих углов, из замков полудиких баронов или из жавшихся робко под их охрану деревень, ранняя средневековая церковь и должна была извлекать хранителей христианских традиций – пастырей душ, которым надлежало обращать крещеных язычников в подлинных христиан. И лишнее, мне кажется, настаивать, что при таких условиях дело это могло идти лишь очень окольными путями.
В другом месте я имел случай с известною подробностью развивать эту тему. Здесь я напомню вкратце, к чему сводилось образование членов римско-католической иерархии за те пять-шесть столетий, которые в истории обозначаются именем «раннего средневековья».
Степень внешнего сходства и внутреннего различия между христианской церковью, восторжествовавшей над античным миром, и римско-католическою церковью, мирно владычествовавшей среди явившихся ему на смену варваров, довольно точно определится для нас, если мы перенесемся мыслью в храмы, где совершалось христианское богослужение. На первый взгляд нам может показаться, будто века не имели над римской церковью никакой силы: в IX и X столетиях, как и в IV или в V, стекавшиеся в храмы духовные ее сыны присутствовали при одинаковых обрядах, внимали тем же словам Писания и молитв, слушали те же церковные песнопения на том же латинском языке. Разница заключалась тут в одном, но зато очень существенном обстоятельстве. Тогда как во времена Константина Великого всякий пришедший в храм помолиться христианин до слова понимал все, что там читалось и пелось, во времена Карла Великого почти никто из собиравшихся в храмы «верных» не понимал ни одного из тех латинских слов, которые читал и пел священник; да и священник сам по большей части лишь смутно представлял, что собственно кроется за этими мудреными иностранными словами, которые он от лица паствы с таким усердием воссылал к Небу. «Молитвы за обедней надо хорошо понимать, а кто не может, тот по крайней мере должен знать их на память и отчетливо выговаривать. Евангелие и Послания надо уметь хорошо читать, и если бы вы могли передавать, по крайней мере, их дословный смысл!» вот требования от приходских священников, выше которых не дерзали идти в первую половину средних веков поборники духовного просвещения в лоне католицизма. К уменью механически читать латинские литургические книги, к уменью петь да к знанию пасхалии и святцев и сводилось тогда все школьное образование рядовых пастырей душ. Ut populus, sic sacerdos: народ нисколько не стремился понимать свое богослужение; без понимания совершал перед ним службы и его священник.
Само собою разумеется, однако, что если бы средневековая римская церковь позволила всем своим служителям упасть так низко по уровню образования, то она не смогла бы сохранить даже формального своего сходства со своею христианской предшественницей; она не сберегла бы ни сложной церковной обрядности, ни канонического законодательства, ни организации особой духовной власти. И, ясно сознавая это, руководители римской церкви всеми силами боролись за то, чтобы хоть в собственной среде сохранить остатки той школьной образованности, которая в старые времена составляла необходимую принадлежность всякого римского гражданина из обеспеченных классов и атмосферою которой так долго дышало христианство. Таким образом, спасая себя от конечного разложения, римская церковь спасла вместе с собой и хорошо известные нам античные «училища красноречия», или, по-средневековому, «тривиальные школы». Ее стараниями в самые темные времена среди новых европейских обществ не переводились совершенно люди, которые «по римскому завету» детство и юность свою проводили над изучением древних классиков – Гомера в латинском переводе, Вергилия, Горация, Овидия, Персия, Ювенала, Теренция, Лукана, – которые заглядывали в учебники риторики, составленные по Квинтилиану, и в руководства логики, писанные по Аристотелю. Особенно одаренных юношей церковная школа сажала иногда и за так называемый quadrivium, т. е. преподавала им начатки арифметики, геометрии, астрономии и теории музыки. Но в новых условиях своей жизни школы, «ведшиеся по старому римскому преданию», конечно, не могли давать тех же результатов, какие они давали на той почве, где они выросли. Довольно здесь напомнить, что в эпоху империи училища красноречия были школой родного языка или в романизованных странах школою языка, которым воспитанники с раннего детства дома учились владеть, как родным; между тем для юных франков и саксов, лангобардов и бургундов, садившихся за азбуку в какой-нибудь соборной или монастырской школе, латинский язык был мертвым языком, изучение которого при грубости тогдашней педагогики для многих представляло совершенно непреодолимые трудности. Являясь для германских детей чуждыми по языку, латинские классики были для них не менее чужды и по содержанию, так что о прежнем превращении школьной литературы в духовную собственность питомцев школы теперь нельзя было и мечтать. Преподаватели «грамматики» теперь считали задачу свою исполненной блестяще,
